1939 г.
Ветреный день
По гулкой мостовой несется ветер,
Приплясывает, кружится, звенит,
Но только вот влюбленные да дети
Смогли его искусство оценить.
Взлетают занавески, скачут ветви,
Барахтаются тени на стене,
И ветер, верно, счастлив,
Что на свете
Есть столько парусов и простыней.
И фыркает, и пристает к прохожим,
Сбивается с мазурки на трепак,
И, верно, счастлив оттого, что может
Все волосы на свете растрепать.
И задыхаюсь в праздничной игре я,
Бегу, а солнце жалит, как слепень,
Да вслед нам машут крыльями деревья,
Как гуси, захотевшие взлететь.
Ночной экспресс
Ночной экспресс бессонным оком
Проглянет хмуро и помчит,
Хлестнув струей горящих окон
По черной спутанной ночи,
И задохнется, и погонит,
Закинув голову, сопя,
Швыряя вверх и вниз вагоны,
За стыком стыки, и опять
С досады взвоет и без счета
Листает полустанки, стык
За стыком, стык за стыком,
к черту
Послав постылые посты…
Мосты ударам грудь подставят,
Чтоб на секунду прорыдать
И сгинуть в темени…
И стая
Бросает сразу провода.
И — в тучи,
и в шальном размахе
Им ужас леденит висок,
И сосны — в стороны, и в страхе,
Чтоб не попасть под колесо…
И ночь бежит в траве по пояс,
Скорей, но вот белеет мгла —
И ночь
бросается под поезд,
Когда уже изнемогла…
И как же мне, дорогой мчась с ним
Под ошалелою луной,
Не захлебнуться этим счастьем,
Апрелем, ширью и весной…
«Как лес восстановить по пням…»
Как лес восстановить по пням?
Где слово, чтоб поднять умерших?
Составы, стоны, суетня,
Пурга да кислый хлеб промерзший.
Четвертый день вагон ползет.
Проходим сутки еле-еле.
На невысоких сопках лед
Да раскоряченные ели.
А сверху колкий снег валит.
Ребята спят, ползет вагон.
В печурке огонек юлит.
Сидишь и смотришь на огонь.
Так час пройдет,
так ночь пройдет.
Пора б заре сквозь темноту —
Да нет вот, не светает тут…
Ползут часы.
Ползет вагон.
Сидишь и смотришь на огонь.
Но только голову нагни,
Закрой глаза, накройся сном —
В глазах огни, огни, огни,
И тени в воздухе лесном.
«Снова вижу солнечные ели я…»
Снова вижу солнечные ели я…
Мысль неуловима и странна…
За окном качается Карелия —
Белая сосновая страна.
Край мой чистый! Небо твое синее,
Ясные озерные глаза!
Дай мне силу, дай мне слово сильное
И не требуй, чтоб вернул назад.
Вырежу то слово на коре ли я
Или так раздам по сторонам…
За окном качается Карелия —
Белая сосновая страна.
Петрозаводск, 1939 г.
Франсуа Вийон
В век, возникающий нежданно
В сухой, отравленной траве,
С костра кричащий, как Джордано:
Но все равно ведь! —
Вот твой век!
Твой век ударов и зазубрин,
Монахов за стеной сырой,
Твой век разобран и зазубрен…
Но на пути профессоров
Ты встал широкоскулой школой…
Твой мир, летящий и косой,
Разбит, раздроблен и расколот,
Как на полотнах Пикассо.
Но кто поймет необходимость
Твоих скитаний по земле?
По кто постигнет запах дыма,
Как дар встающего во мгле?
Лишь тот, кто смог в ночи от града
Прикрыться стужей, как тряпьем, —
Лишь тот поймет твои баллады,
О мэтр Франсуа Вийон!
…И мир не тот, что богом навран,
Обрушивался на квартал,
Летел, как ветер, из-за Гавра,
Свистел, орал и клокотал.
Ты ветру этому поверил,
Порывом угли глаз раздул,
И вышвырнул из кельи двери,
И жадно выбежал в грозу,
И с криком в мир, огнем прорытый,
И капли крупные ловил,
И клялся тучам,
как открытью,
Как случаю и как любви.
И, резко раздувая ноздри,
Бежал, пожаром упоен…
Но кто поймет, чем дышат грозы,
О мэтр Франсуа Вийон!
1939 г.
«А если скажет нам война: „Пора“…»
А если скажет нам война: «Пора»,
Отложим недописанные книги,
Махнем: «Прощайте» — гулким стенам институтов
И поспешим
по взбудораженным дорогам,
Сменив слегка потрепанную кепку
На шлем бойца, на кожанку пилота
И на бескозырку моряка.
