А. заехал за нами, и мы отправились с ним к дому Марии Стюарт. Дом этот вряд ли заслуживает названия дворца. Дворец ее был на противоположной незастроенной стороне главной улицы, а это было просто обиталище, довольно скромное. Здесь же нам были показаны главные комнаты, связанные с именем Марии. Ее спальня, гардеробная, столовая, маленькая комната, где был убит ее любовник и т. д. Вся обстановка соответствовала эпохе. Затем мы познакомились с университетом. Он не производил грандиозного впечатления, но научная работа отдела органической химии мне понравилась. Синтез и исследование азуленов были мне близки. В общем, уехали мы из университета уже вечером. Поблагодарили А. и расстались до завтрашнего утра. Он должен был сопровождать нас в усадьбу Вальтера Скотта.

Утром поехали на юг. Дорога шла среди холмов, покрытых травой и вереском, с видневшимися кое-где на них отарами овец. В общем, бёрнсовские пейзажи. Ехать пришлось достаточно далеко. Наконец подъехали к усадьбе: ворота, забор, сквозь деревянную решетку виден дом необычной архитектуры и никого внутри. Начинаем названивать. Через некоторое время появляется женщина, видимо прислуга, и спрашивает нас, кто такие и зачем. Наш спутник все разъясняет. Женщина идет в дом и выводит хозяйку, которая снова выслушивает нашего А. Принося какие-то извинения по поводу неподготовленности усадьбы, эта женщина — потомок Вальтера Скотта — ведет нас внутрь дома, показывая комнаты и реликвии, объясняя их. Нам все это было не так интересно, как было бы литературоведу, но все же стоило посмотреть.

На следующий день нас с Ниной Владимировной разъединили. Я, согласно ранее намеченному плану, отправился на северо-восток в горы и к морю, а Нина Владимировна в сопровождении ее соседа на обеде (в мини-юбке) — в шотландские семьи, занятые производством сувениров в виде фигурок маленьких шотландцев. Я во время поездки увидел шотландские скалы и суровое море. Вернувшись, я увидел, что Нина Владимировна очень довольна своей поездкой и знакомством с шотландцами.

На следующий день мы нанесли прощальные визиты и сели в «ночного шотландца». Приехав в Лондон, я решил, что нужно отдать дань и Оксфорду, и повидать Уотерса. Мы отправились и доехали быстро и без приключений. Сам Оксфорд менее впечатляет, чем естественнонаучный Кембридж. Уотерс встретил нас радостно и вкратце показал Оксфорд. В Англии принято по достижении профессором 65 лет увольнять его в отставку. Его преемником не может быть представитель его школы, иными словами, его ученик. По-моему, это жестоко, но англичане считают, что это целесообразно.

После Оксфорда мы съездили в Кембридж, поблагодарили лорда и леди Эдриан за гостеприимство и подтвердили, что будем ждать ответного визита.

Я забыл описать еще одну характерную картину в Кембридже. На второй или третий день нашего пребывания там лорд Эдриан объявил, что у него назначен прием по поводу нашего приезда и что нам с Ниной Владимировной надлежит встать в дверях квартиры и приветствовать всех входящих, пожимая им руки, и отвечать «How do you do». Все это было исполнено.

Академия наук СССР была переведена из Ленинграда в Москву в 1934 г. В сущности, перевод касался Президиума Академии и связанных с ним органов управления и хозяйств и немногих институтов, таких, как Институт неорганической химии и Институт органической химии. Большая часть ленинградских институтов, подобных Физико-техническому, Ботаническому, Зоологическому, Пушкинскому Дому, осталась в Ленинграде. Лишь Институт химической физики, бывший в эвакуации в Казани, реэвакуировался не в Ленинград, а в Москву. Для него Н.Н. Семенов сумел получить здание Музея народов СССР, к которому затем производилась пристройка дополнительных жилых и лабораторных зданий. Когда (еще при В.Л. Комарове) в состав Академии наук СССР была влита Коммунистическая академия, то ее здание по Волхонке, 14 отошло к Академии наук СССР.

Я уже касался строительства химических институтов, осуществленного силами Академии наук. В начале моей работы на посту президента строительная организация Академии наук — «Академстрой» — занималась строительством Института физики, Института точной механики и вычислительной техники, Института органической химии. Ясно было, что необходимо укреплять и расширять академические строительную и проектную («Академпроект») организации. Я предложил возглавить обе организации архитектору К.Н. Чернопятову — бывшему министру коммунального хозяйства РСФСР. Мы придумали для него должность уполномоченного Президиума АН по строительству. «Академпроект» он предлагал реорганизовать в ГипроНИИ, дав ему статус института, что обеспечивало некоторые преимущества и возможность привлечения дефицитных кадров. В «Академстрое» прекратилась частая смена начальников-полковников.

Кроме «Мосакадемстроя» работала и Ленинградская строительная организация. Там главным объектом строительства было восстановление разрушенной немцами Пулковской обсерватории. Кроме того, Академия наук получила некоторые здания, которые надо было восстанавливать: здание биржы на Васильевском острове, здание дворца и лицея в Пушкине, полуразрушенное во время войны. После восстановления дворец был отобран у Академии наук, и усилия строительной организации, великолепно выполнившей это тонкое дело, Академии наук не принесли ни какого выигрыша в площади.

Была угроза и такого рода. В Ленинграде в знаменитом Казанском соборе помещался Музей истории религий и атеизма, возглавляемый В.Д. Бонч-Бруевичем. На Академию наук было возложено приведение в порядок фасада здания, что стоило по тогдашнему времени громадной суммы — 11 млн руб. Мне совсем не хотелось нанести этот 11-миллионный удар бюджету Академии наук, и я, сколько мог, оттягивал этот ремонт. Попытка передачи музея другому ведомству, например Министерству культуры, потерпела неудачу, в отличие от того, как это удалось сделать с другими музеями-памятниками. Ведь и Ясная Поляна, и Михайловское были сначала в ведении Академии наук.

Между тем усилия следовало сосредоточить на обеспечении институтов, имеющихся и создающихся, лабораторными зданиями. Это касалось и Института физиологии, и Павловских Колтушей, и вновь созданного для Л.А. Орбели (устраненного еще при С.И. Вавилове от директорства) Института эволюционной физиологии, и Физико-технического института, и вновь созданного для А.Ф. Иоффе (ранее устраненного от руководства созданным им Физико-техническим институтом) Института полупроводников, и Института высокомолекулярных соединений, и Института силикатов, и Радиевого института, и наконец вновь созданного Института цитологии.

В Москве велся и намечался на будущее еще больший объем строительных и ремонтных работ. Необходимо было последовательно обеспечить площадью все институты, переехавшие из Ленинграда и разворачивающие свою деятельность в Москве. Еще до начала моей работы в качестве президента институты химической физики, геохимии и аналитической химии были отстроены неакадемическими строителями. При мне вступили в строй ИОХ, ФИАН, Институт металлургии им. А.А. Байкова, Институт вычислительной техники и точной механики, Вычислительный центр, где разместился и Институт математики им. В.А. Стеклова.

Надо было решать вопрос о размещении уже организованных или только намеченных институтов «на стыке» биологии с физикой и химией.

Большая часть биологических институтов в Москве ютилась в одном здании на Ленинском проспекте, 31. Едва ли не единственным исключением был Институт высшей нервной деятельности — порождение «физиологической дискуссии», — для которого был приспособлен бывший президентский особняк-квартира В.Л. Комарова на Пятницкой. Вторым исключением был Главный ботанический сад академика Н.В. Цицина[377], где строилось лабораторное здание для самого Ботанического сада, и было намечено строительство «фитотрона» — лабораторного корпуса для Института физиологии растений (с лабораториями постоянного климата), куда мы рассчитывали полностью или почти полностью переселить Институт физиологии растений.