Он испугался.

— Джуара? Джу… я сделал тебе больно, да?

Он не хотел так со мной, просто азарт и мои игры…

И — нет, не больно, он контролировал себя.

Глупый. Дело не в этом. Я громко всхлипнула снова.

— Ты живой! Итан!

Рыдания подкатили к горлу снова, я обняла его рывком, прижалась к его груди.

Он растерялся окончательно, нежно обнял меня в ответ, так осторожно, словно не уверен уже ни в чем.

Я очень старалась справиться с собой, тихо, чтобы не услышали… хотя мои рыдания никого не удивят, я рыдала весь день. Я ненавидела себя…

И теперь просто не могла поверить.

— Итан…

Я гладила его, уткнувшись носом в его шею.

Смешно… от него так отчетливо пахло мылом и каким-то дешевым убойным одеколоном. Он старался для меня, как мог. И чистая свежая рубашка…

Только все это не важно, главное — он жив. Отец ничего не сказал мне, даже не пришел. Вчера трижды мне приносили еду, но так и не выпустили из комнаты, ничего не объяснили. Я не находила себе места.

— Ты живой…

— Все хорошо, — шепнул он. — Все хорошо, Джу, ну, что ты… маленькая… ну, что ты плачешь? Все хорошо…

Его пугали мои слезы, он не знал, что делать. Он целовал меня, так безумно бережно, гладил мои волосы, собирал губами слезы на щеках…

— Я не знала, что с тобой…

— Да все хорошо, — тихо сказал он, успокаивая. — Твой отец отпустил меня.

— Отпустил?

— Да, — Итан поджал губы, словно размышляя, стоит ли говорить, но обида… я видела, затаенная обида на меня взяла верх. — Ему нужно было твое признание, а не моя смерть. Уверен, твой отец и сам понимал, как все было. Меня привязали и оставили на столе.

Чуть сморщился.

Обида — я видела это, хоть Итан пытался изо всех сил в себе ее задавить. Он жив и все хорошо.

Отец ждал признания от меня, но я так и не призналась. Побоялась, я так виновата… я…

А Итан не побоялся ничего. Отец всегда высоко ценил смелость, он мог быть жесток, но справедлив был всегда. И он не стал убивать человека, который, не раздумывая, готов пожертвовать жизнью за мою честь, такие люди нужны…

— И долго? Долго ты был там?

— До утра, — сказал он. — Уходя, твой отец сказал, что подумает еще, как поступить, что вспороть живот — слишком просто. Я лежал там и не знал, что со мной будет. Весь вечер и всю ночь. А на рассвете он пришел и перерезал веревки. Сказал, что прощает за смелость, но чтобы больше не попадался ему на глаза. Чтоб я убирался.

И я даже не могу представить, каково это — вот так провести ночь, привязанному на столе, не зная, пощадят тебя или жестоко убьют. Невыносимо. Легче умереть сразу.

Но Итан довольно улыбался, глядя на меня. Все позади.

— Тебе нельзя было сюда приходить, — шепнула я. — Если тебя увидят… я… что мне тогда делать?

— Не бойся, я сейчас уйду. Но раз уж меня чуть не прирезали, за то, что я изнасиловал тебя, то надо быть хоть немного восстановить справедливость. Как думаешь?

Обида. Даже притом, что он улыбался, даже притом, что ни в чем не обвинял меня. И сейчас, забравшись сюда, страшно хотел получить свое, то, что не успел. И все же, он так старался мне понравиться, нашел чистую рубашку…

Я хотела, чтобы он остался. Хотела спросить — когда увижу его снова. Но вдруг поняла, что сама теряюсь рядом с ним. Боюсь, что из-за меня ему будет плохо. Мне хватило, второго раза я просто не переживу. Имею ли право…

Я просто обнимала его, прижимаясь щекой.

— Хочешь, я приду завтра? — спросил Итан. Так естественно, словно это ничего не стоит.

— Нет! — испугалась я. — Не надо! Пожалуйста! Не приходи. Я сама! Я тоже умею лазить в окна. Я приду сама. Давай завтра в полночь на набережной, у белого дракона.

Если его увидят здесь, если поймают, то могут уже не отпустить.

Не стоит думать, что мой отец простит все, он дал шанс, но не более…

— А тебя не отправят в Шуджар?

— Не отправят. И лучше пусть Шуджар, чем так. Итан… — я невольно всхлипнула снова. — Не надо, я сама.

— Хорошо. Но если застукают, вали на меня, так уж и быть, — с ухмылкой согласился он. — А можно еще разок быстренько поцелую тебя, пока не ушел?

— Можно, — согласилась я.

Хотя, по тому, куда уже полезли его руки, он собирался совсем не целовать. Но сейчас я даже не буду брыкаться, побуду немного добычей.

Марис, набережная

Середина ночи

— Я люблю тебя, — его глухой, чуть хриплый шепот мне в ухо. — Я люблю тебя, Джу.

— Я тоже… тебя люблю… — мне было совсем не до разговоров сейчас.

Впрочем, как и ему.

Я знала отличное место в городе. Лестница к набережной, бедный рыбацкий квартал, недалеко от того самого дракона, здесь темно и пахнет рыбой, и одна я никогда не пошла бы гулять по таким местам, но с Итаном бояться нечего. Зато здесь никто не тронет нас, даже ночной патруль пройдет мимо, если, конечно, я не буду слишком громко кричать. Но я не буду, как бы не хотелось. В таком месте всем плевать, никого не удивишь целующимися парочками.

Я была уверена, что никто не видел, как я вылезла из окна и бежала по крышам. Отец пока еще не дошел до того, чтобы следить за мной день и ночь. Я могу не бояться. Если и попадет, то завтра, не сейчас.

Эта беспечная дурь переполняла меня, но у Итана и своей не меньше.

Мы присели на этой лестнице, как бы отдохнуть. Хотя, думаю, Итан сразу раскусил мои планы, и, надо отдать должное, был готов подыграть и поддаться.

Я села рядом, обняла его, шепнула на ухо какую-то чушь и потянулась за поцелуем. Чего ждать? Я влезла к нему на колени, оседлав его, обхватив коленями, а пальцы Итана скользнули под платье, обнимая меня там. Ему ничего не надо объяснять, он и так чувствовал. Ему нравилось. И то, что он совершенно готов, я почувствовала, еще когда обнимал меня за углом, прижимая к себе.

Нас не видел никто. Но даже если видел — все лишнее от посторонних глаз скрывало мое платье.

Я сидела на Итане верхом. Я расстегнула его штаны, влезла, погладив его член, такой горячий и твердый, что у меня сердце начинало биться чаще. Можно было прямо здесь, никто не увидит, все спят в такой час, а кто не спит — тем плевать.

— Я люблю тебя, — шепнул Итан.

Тогда я еще не понимала, насколько это всерьез.

Он ласкал мою грудь и целовал мою шею, с такой страстью… Он чувствовал любое мое движение, отвечая, поддерживая меня. У меня голова шла кругом.

Но он…

— Джу… — Итан пытался что-то сказать мне. — Подожди, Джу… — облизал губы, дыхание сбивалось. — Меньше чем через неделю нас отправят в Дакату, на войну. Я… Джу, я должен ехать.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — выдохнула, прижимаясь к нему теснее.

Не отдам.

— Джу! — он взял мое лицо ладонями, поцеловал, заглянул мне в глаза. — Ты, правда, хочешь, чтобы я остался?

Его глаза совсем черные в темноте.

— Да! Я не хочу потерять тебя. Мне ни с кем еще не было так хорошо.

Он смотрел на меня… и вдох-выдох.

— Послушай, Джу… — он пытался собраться, — у меня нет ютолийского гражданства… а после Дакаты, мне обещали, гражданство и документы. И меня могут взять в армию на постоянной основе. Потом от армии отправить учиться, на механика, или даже инженера… я… Джу, я мог бы что-то большее, чем сейчас. И другие деньги… и мы…

Ему нужно было одобрение от меня, нужен был ответ. И я нужна ему.

Итану было невероятно тяжело говорить сейчас, потому, что его тело хотело совсем другого, не разговоров, оно было здесь, со мной, а не где-то там. Он медленно, почти неосознанно, вжимался в меня между вздохами, желая большего…

А все эти планы уводят так невероятно далеко.

— После Дакаты? И сколько продлится твоя война?

Он судорожно сглотнул.

— Полгода, может быть год… может два.

Я не могу ждать столько.

— Через год я выйду замуж.

Он зажмурился.