На следующий день в полдень из леса воротилась группа, отправленная полковником для поимки убийцы, о котором ему рассказала его дочь, и возглавляемая Вудсоном и сэром Чарльзом Кэрью. В середине ее, связанный и посаженный на круп коня за спиной одного из верховых, ехал Таракан. Его одежда была изорвана в клочья и покрыта болотной грязью, он поранил руку, и она была перевязана окровавленной тряпкой, кровь запеклась также и на его гнусной роже, сплошь исцарапанной, когда он пробирался сквозь заросли. Спутанные рыжие космы падали ему на глаза, желтые зубы были оскалены, он тяжело дышал, словно уставший пес, и лишь отдаленно походил на человека. Всадник, за которым он сидел, был не кто иной, как Луис Себастьян.

Доехав до маленькой площади среди хижин рабов и сервентов, всадники спешились. Поскольку был полдень, время обеденного перерыва, тут находились все работники, которые, оставив свои лачуги и дымящиеся миски с беконом и кашей из молодой кукурузы, в полном составе высыпали на площадь, где под сухим деревом, служащим также столбом для порки, стоял хозяин, слушая доклад Вудсона о поимке злодея, прерываемый веселыми комментариями сэра Чарльза Кэрью. Десяток услужливых рук стащил Таракана на землю, и он стоял, пошатываясь от усталости. Луис Себастьян сжал его руку и держал так, пока полковник выслушивал доклад.

Когда Лэндлесс, сидящий в хижине, погрузившись в тревожные думы, по непривычной суете, ржанию лошадей и взволнованным голосам понял, что убийца пойман, он встал на ноги и начал ходить взад и вперед. Мимо его двери проходили мужчины, женщины и дети, спешащие на площадь. Некоторые из них звали его с собой, но он качал головой.

"Если он выдаст меня, — подумал он, — мне недолго останется ждать, когда моя участь настигнет меня. Но я не пойду ей навстречу".

Меряя шагами тесную комнату, он остановился перед полкой, на которой рядом с примитивными столовыми принадлежностями лежала маленькая потертая книга. Это была Библия Годвина. Он взял ее, открыл наугад и прочитал несколько стихов. Затем с тяжелым вздохом оперся предплечьем на полку и опустил на него свой пылающий лоб.

— Да не смущается сердце ваше, — чуть слышно молвил он, затем повторил: — Да не смущается сердце ваше. — Он снова принялся ходить взад и вперед. Мир оставляю вам, мир Мой даю вам[67]. — И, подойдя к дверному проему, прислонился к косяку, поглядел залитую солнцем дорогу, на ясное небо, на спящие ветки сосны. — Быть может, там, за чертой, я обрету мир. Здесь я его не нашел.

До него доносились неясные голоса работников, затем резкий голос надсмотрщика и беззаботный глумливый смех. Влекомый неудержимым порывом, он вышел из хижины и направился к площади. Когда он проходил мимо одной из ближайших лачуг, с ее порога поднялась тощая фигура и присоединилась к нему.

— Убийца пойман, — послышался замогильный голос мастера Уингрейса Порринджера. — Воистину исторгнута была кровь его из уст его и мерзости его из зубов его[68]. Да будет проклят тот, кто пролил невинную кровь.

— Аминь, — сказал Лэндлесс. — Но его поимка погубит нас. Этот подонок не станет молчать.

— У него нет доказательств. С тех пор как ты уничтожил те списки, нет ни единого клочка бумаги, который мог бы нас изобличить. А следы мы замели так же тщательно, как если бы мы были здешними язычниками, вышедшими на тропу войны. Пусть болтает, что хочет. Нечестивые роялисты суть безрассудные глупцы, и они решат, что он лжет, пытаясь спасти свою шкуру.

— Неделю назад они могли бы так подумать, — ответствовал Лэндлесс, — но не теперь. Им стало что-то известно. Губернатор и Совет чуют, что существует заговор.

У магглтонианина перехватило дух.

— Откуда ты знаешь?

— Неважно. Я просто знаю и все.

Порринджер обратил свое обезображенное лицо к небу.

— Боже, — промолвил он, — мы твой народ! Спаси нас! Да придет на них гибель неожиданная[69]; да будет путь их темен и скользок[70], и да приведет он их к смерти. Господи, сделай их слепыми и глухими, как гадюки, которые не зрят ноги давящего их. Подними руку Твою на них, и да сделаются они добычею рабов своих![71] ^[72] Он обратил к Лэндлессу свое жуткое лицо и горящие глаза. — Прокляни их вместе со мной! — вскричал он.

Лэндлесс покачал головой.

— Мы с тобою по-разному смотрим на вещи, друг.

— Маловерный! — завопил магглтонианин. — Ты повинуешься не одной только Божьей воле, как делал твой отец. Ты не готов разить амалекитян, не готов подобно Самсону перебить им голени и бедра, не готов и вырвать корни рода их, и сжечь ветви! Ты желаешь спасти одну девицу, и ради нее размяк сердцем и хочешь пощадить весь этот проклятый род! Смотри, как бы не извергнул тебя Господь из уст Своих, ибо ты тепл, а не горяч и не холоден!⁴ Горе, горе возложившему руку на плуг и озирающемуся назад![73] — Он дико захохотал и раскинул руки.

— Сдается мне, что ты наелся дурмана, — жестко осадил его Лэндлесс. — Опомнись! И не говори так громко, иначе врагам нашим уже не понадобится предательство Таракана. Что до меня, то я не проклинаю, а действую, что же касается моих мотивов для того, что ты почитаешь моей теплохладностью, а я называю гуманизмом, свойственным человеческой природе, то сделай милость — оставь их в покое.

Исступление, написанное на лице фанатика, погасло, и он понизил голос.

— Ты прав, друг. На минуту я лишился рассудка, увидав, что свобода, которая уже так близка, поставлена под удар. Я вовсе не собирался ссориться с тобою, ибо, исполняя наше дело, ты выказывал рассудительность, достойную молодого пророка Даниила, и я привязался к тебе, хотя мне казалось, что я уже никогда не смогу так привязаться к другому человеку. Я неустанно молюсь о том, чтобы ты покинул сумерки кальвинизма и вышел на чистый свет, в коем пребывают последователи благословенного Людовика.

Они дошли до площади и смешались с разношерстной толпой, стоящей по ее краям вокруг убийцы, его пленителей и хозяина Верни-Мэнор. Идя впереди магглтонианина, Лэндлесс прошел туда, где над толпой возвышалась светловолосая голова Дика Уиттингтона. Паренек увидел его и, протиснувшись мимо группы чернокожих, встретил его на свободном пятачке, где находились только две женщины и индеец, сидящий на корточках на земле. Прислонившись спиною к сосне и устремив взгляд на середину площади, где надсмотрщик заканчивал делать обстоятельный отчет о погоне за злодеем, Лэндлесс тихо промолвил:

— Ты был в числе тех, кто составил розыскной отряд?

— Да, был! — весело подтвердил паренек. — Знатная была потеха! — В его голубых глазах плясали озорные огоньки, в беззвучном смехе были видны крепкие белые зубы. — Мы направились прямиком туда, где ты и мистрис Патриция увидали его при свете молнии. Там собаки взяли его след, и понеслось. Мы мчались за ним через ручьи, перескакивали упавшие деревья, карабкались на скальные гребни, пробирались по топким болотам, продирались сквозь заросли и целые мили лоз дикого винограда — черт возьми, нам пришлось здорово попотеть! Только посмотри на все эти царапины на моих лице и руках. Небось Джойс Уитбред меня бы сейчас не узнала. А вот придворный франт был в маске и не попортил свою красоту. Но он малый хваткий, он командовал всей охотой и всю дорогу держался впереди, а когда дело было сделано, угостил нас коньяком с пряностями в заведении Счастливчика Даути. В конце концов мы настигли этого лиса в деревне чикахомини. Честное слово, мне жаль ихнего полукороля, ведь теперь ему придется отвечать перед губернатором и Государственным советом за то, что он позволил этому рыжему лису укрыться в своей деревне. Когда мы разыскали нашего субчика, он сидел на корточках в кустах сассафраса. Он щерился, дрался и пытался кусаться — зверь он и есть зверь. Но Вудсон и придворный франт скрутили его.