— А ты знаешь, что с ним сделают теперь?

— Отвезут в тюрьму, что находится в здании суда.

— Отсюда до здания суда пять миль, — заметил Лэндлесс.

— Да, это недалеко от той деревни, где мы взяли его. Он пробудет там, покуда не состоится суд. Вот увидишь, они разделаются с ним в два счета. Не успеешь оглянуться, как он станет пищей для ворон.

Толпа напирала, и им пришлось подойти ближе к группе, стоящей под сухим деревом. Надсмотрщик завершил свой доклад, и хозяин прочищал горло, чтобы начать говорить. Лэндлесс оказался на внутреннем краю толпы зрителей, прямо напротив убийцы, и мрачный злобный взгляд душегуба ясно говорил ему, что тот намерен сделать. Луис Себастьян, все еще сжимающий предплечье злодея, бросил на молодого кромвелианца странный взгляд, смысл которого остался ему непонятен. На другой стороне площади он увидел зверскую рожу Трейла, глядящего на него поверх плеча индейца.

— Ах ты, пес! — сказал плантатор, обращаясь к Таракану. — Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Убийца издал некий неопределенный звук, его красные глазки шарили по кругу работников, глядя то на одно лицо, то на другое, покуда опять не впились в настороженную янтарно-желтую физиономию мулата.

— Говори! — сурово приказал его хозяин.

— Я ничего не скажу, — последовал угрюмый ответ, — покуда не зачнется суд. И чтоб он, значитца, был справедливым.

— Помни, что это твоя последняя возможность поговорить со мной и вообще с представителем власти до того, как тебя предадут суду. Тебя, разумеется, повесят.

Тебе есть, что сказать? Может, ты желаешь поговорить со мною один на один?

Убийца поднял голову, мотнув ею, стряхнул спутанные волосы со своего лица и устремил на Лэндлесса такой убийственный взгляд, что на мгновение у молодого человека похолодела кровь. Он стиснул зубы и приготовился встретить удар по всем своим планам и надеждам, который, как ему казалось, должен был последовать за таким взглядом.

Но, к его изумлению, этот удар так и не был нанесен. Взгляд василиска, которым Таракан только что буравил его, сменился другим, отрешенным.

— Мне нечего сказать, — прохныкал он, — окромя того, что я, значитца, надеюсь, что ваша милость порадеет, чтоб суд проходил честь по чести, без энтих чертовых фиглей-миглей, которые выкамаривают на Тайберне или в Ньюгейте.

Хозяин сделал знак надсмотрщику.

— Уведите его, — приказал он. — Возьмите двух или трех человек и отвезите его в тюрьму.

Затем бесцеремонно повернулся к Вудсону спиной и подошел к сэру Чарльзу Кэрью, который, прислонясь к дереву, лениво смахивал с сапог грязь стеком для верховой езды. Лэндлесс, стоящий недалеко и напрягающий слух, услышал, как плантатор в ответ на вопросительно поднятые брови придворного сказал:

— От него мы ничего не узнаем. Если кромвелианцы и впрямь затевают мятеж, то он ничего об этом не знает.

Из конюшни привели свежих лошадей.

— Ты, Луис Себастьян, Тэйлор и Мэтью, — скомандовал надсмотрщик, вскочив в седло.

Трое мужчин, имена которых он назвал, сели на лошадей, а Таракана, связанного и смотрящего волком, опять посадили за спиной Луиса Себастьяна. Кавалькада тронулась с места, и когда конь, несущий двух седоков, проходил мимо Лэндлесса, убийца повернулся и, злобно зыркнув, плюнул в него.

Из-за плеча Лэндлесса показались бритая голова и безмясое лицо Уингрейса Порринджера.

— Что это значит? — пробормотал он.

— Бог знает, — отозвался молодой кромвелианец. — Приходи ночью в наше место. Мы должны действовать, и действовать быстро.

Когда пришла ночь, в заброшенной хижине на приливном болоте встретились десять человек, с осторожностью индейцев выкравшись с окрестных плантаций. Пятеро были солдатами, сражавшимися в битвах при Эджхилле, Нейзби и Вустере или ворвавшимися вслед за Кромвелем в брешь при взятии Дроэды. Четверо были жертвами Акта о единоверии, и они были мрачнее, суровее и еще более полны решимости, если такое возможно, чем ветераны Армии Новой модели. Десятым же был Лэндлесс. Когда поздно ночью он и Порринджер пробирались обратно к лачугам рабов и сервентов, они делали это, будучи уверены, что нынче им в последний раз приходится красться в темноте. Начало восстания было назначено на тринадцатое сентября, но на этот раз по совету Лэндлесса его передвинули на десятое — а сейчас было шестое.

Ощупью пробравшись мимо троих спящих батраков, с которыми он делил хижину, Лэндлесс упал на свою лежанку и тяжело вздохнул.

— Свобода! — чуть слышно проговорил он. — Ты богиня, к которой я и те, кто был мне дорог, стремились много лет, которую, как нам когда-то казалось, мы держали в руках. Но, пробудившись, мы обнаружили, что ты покинула нас… Когда-то я считал, что на свете нет ничего прекраснее тебя, думал, что за тебя можно заплатить любую цену. Но теперь!

Он закрыл лицо руками, подавив стон. А наконец погрузившись в неспокойный сон, вновь увидел бросаемую бурей лодку и лицо женщины, сияющее, будто звезда во тьме ночи.

Мистрис Бетти Кэррингтон стояла у длинного низкого стола, ее стройную талию подчеркивал синий передник из доуласа[74]; рукава своего платья, сшитого из тонкого полотна, она закатала выше локтей, и ее красивые белые руки были глубоко погружены в большой чан, полный фиолетовых ягод дикого винограда. На кирпичном полу у ее ног на коленях рядком стояли дети, усердно обрывая виноградины со стеблей, а рядом хлопотали негритянки, сильными руками процеживая раздавленную бордовую массу, так что виноградный сок лился в глиняные кувшины. Внезапно на кухню вбежал негритенок и, задыхаясь, крикнул:

— Мистис, по дороге ехать губернатор и масса Пейтон!

— Губернатор! — в смятении вскричала Бетти. — А мой отец уехал, я неподобающе одета, но нельзя же заставлять его ждать! — Она сбросила с себя передник, погрузила руки в воду, которые налили для нее рабы, и оказалась у двери как раз вовремя, чтобы успеть сделать реверанс губернатору, подъехавшему к дому в сопровождении грума и мастера Пейтона.

Его превосходительство проворно, будто молодой человек, соскочил с коня, кинул поводья груму и подошел к крыльцу, дабы поприветствовать хозяйку дома. Его богато обшитый кружевом и золотым галуном костюм для верховой езды изящно облегал его все еще стройную фигуру, на нем были сшитые по последней моде сапоги из кордовской цветной кожи, а пышный парик был только что завит и красиво обрамлял его красивое, хотя и слегка увядшее лицо. Он снял свою испанскую шляпу и церемонно поклонился, а Бетти еще раз присела в низком реверансе.

— Добро пожаловать в Роузмид, ваше превосходительство.

— Я рад приветствовать вас, очаровательная мистрис Бетти, — сказал губернатор и расцеловал ее в обе щеки.

Мастер Пейтон был бы счастлив последовать его примеру, но ему пришлось удовольствоваться лишь рукою дамы, которую сей почтительный поцелуй заставил прелестно зардеться и опустить длинные ресницы.

— Где ваш отец, моя дорогая? — спросил губернатор.

— Ах, ваше превосходительство, собрание прихожан назначило именно этот день для обследования границ нашего прихода, и мой отец, будучи главным землемером Его Величества, должен был возглавить процессию. Не желает ли его превосходительство подождать его возвращения? Он скоро воротится, и вместе с ним явится и полковник Верни.

— Тогда я подожду, чаровница, ибо мне надо обсудить с ним и Диком Верни кое-какие важные дела.

Бетти проводила их в большую комнату, прохладную, сумрачную и полную благоухания роз.

— Если ваше превосходительство позволит мне удалиться, я велю принести вам закуски и напитки, чтобы вы смогли подкрепиться после долгого пути.

Губернатор уселся в кресло и милостиво улыбнулся.

— И то верно, после утренней верховой прогулки мне не помешал бы пирог с мясом. И прошу вас, мистрис Бетти, чтобы о хересе вы позаботились сами. И велите принести яблок с сыром, — задумчиво добавил губернатор. — И порцию ветчины.