— Спасибо. Но ты не сказал мне одну очень важную вещь.

— Какую?

— Как я узнаю, кто сообщил о моей пропаже?

Он кривит губы:

— Я тебе уже говорил: каждый знает то, что ему необходимо.

Возмущенно смотрю на него:

— Кому это знание необходимо больше, чем мне сейчас? Ты скажешь или нет?

— Мне можно оставить это в качестве сюрприза?

Я не отвожу пристального взгляда.

— Просто шучу. Найти твою мать, Стеллу Коннор, будет нетрудно. Она руководит «Уотерфолл-Хаусом». Знает, что ты едешь, знает, что ты ее дочь.

Моя мать. Моя настоящая родная мать, та, что дала мне жизнь, а не из назначенной лордерами семьи. Именно она сообщила о моей пропаже — как я и думала. Моя мать… Которой я даже не помню.

Эйден сжал мою ладонь, словно прочитал мысли, из-за которых я потеряла дар речи.

— Иди и не смотри так, словно тебя волнуют охранники, иначе на тебя обратят особое внимание. Просто плыви через ворота, будто тебя ничто на свете не касается.

— Ладно, — умудряюсь выговорить я. Но продолжаю сидеть в фургоне, а Эйден все так же сжимает мою руку

— Кайла, я хотел сказать Райли, позаботься о себе. Ты знаешь, что делать, если потребуется помощь, если что-то пойдет не так?

Я киваю. В файле Эйдена упоминалась доска объявлений некоего сообщества, на которой я могу оставить закодированное сообщение для его контакта.

— Надеюсь, у тебя все получится. Желаю найти то, что ты ищешь. А если нет… — Он замолкает. — Как бы то ни было, тебе лучше идти. — Но не отпускает мою руку, и во взгляде столько невысказанного сильного чувства, что я не могу отвести глаз. Медленно текут мгновения, наконец он отпускает меня.

С сумкой в руке я выбираюсь из фургона, закрываю дверь, оборачиваюсь и поднимаю руку в прощальном жесте; теперь ладонь пустая и холодная. Слова застряли в горле, перехваченном от эмоций. Еще один друг, которого я, возможно, никогда не увижу. Смотрю на него через стекло, запоминая облик: как он склоняет голову на сторону, пристально глядя на меня, вот как сейчас, огненный блеск его рыжих волос на утреннем солнце. Эйден сделал так много для меня, а я только создавала проблемы и доставляла беспокойство. Ни одну из проблем невозможно было решить с легкостью, а я не сумела даже внятно поблагодарить его.

Но он словно видит, что творится у меня внутри, и кивает головой. Все нормально. Иди, говорит он одними губами.

Я поворачиваюсь, расправляю плечи и шагаю прочь от фургона, ко входу на станцию. Когда подхожу, барьер открывается: в файле Эйдена говорилось, что детекторы повсюду проверяют соответствие билетов удостоверению личности и срабатывают автоматически; они же сканируют на наличие оружия. Охранник в будке смотрит в мою сторону, потом опять на свои мониторы безопасности. Прохожу. Под ногами светится стрелка, реагируя на код билета, и показывает направление движения. Иду от барьера к указанному лифту и все еще думаю о том, что мне нужно было сказать…

Ди-Джей! С этими псевдопохоронами, выбившими меня из колеи, потом с недовольством Эйдена моим свиданием с мамой я совсем забыла о просьбе врача по ТСО. Он хотел увидеться с Эйденом. Я поворачиваюсь и смотрю сквозь стеклянные двери, но фургон Эйдена уже пропал из вида.

Слишком поздно. Надеюсь, это было не очень важно.

Лифт быстро падает и открывается на подземной платформе. Поезд уже здесь; опять под ногами стрелка реагирует на мой билет и указывает в сторону правого вагона, затем на мое место. Вокруг двигаются остальные пассажиры, следуя своим стрелкам.

Ездила ли я раньше на поездах? Если и ездила, не помню.

Кладу сумку на верхнюю полку, потом, мгновение подумав, снимаю, достаю удостоверение личности, засовываю в карман и заталкиваю сумку на место. Нельзя терять удостоверение. В отличие от остальных людей мне будет крайне трудно получить новое.

Поезд едва заполнен наполовину; возле меня никто не садится. Мое место возле окна, и, когда через несколько секунд состав трогается, по стеклу бегут слайды: восхитительные виды сельской местности, ледники Антарктики, жаркие джунгли. Они мелькают, сменяя друг друга под щелчки переключателя, и я не могу оторваться, стараясь разглядеть все. Радуюсь, что Эйден предупредил меня об этом, иначе я испугалась бы и растерялась. Немного погодя замечаю, что почти никто не смотрит на окна, и выключаю свое. Вместо этого начинаю разглядывать пассажиров.

Молодых, таких как я, в джинсах, совсем немного — может, студенты или учащиеся, — остальные похожи на людей деловых. И мужчины, и женщины в костюмах, как у моего приемного отца, когда он ездил якобы устанавливать и обслуживать компьютеры правительственной системы. Хотя кто знает, как он на самом деле служил лордерам? Разъезжал по всей стране — по крайней мере, так рассказывал. Эта тревожная мысль заставляет меня рассматривать каждого пассажира, чтобы убедиться, что его среди них нет. Иногда он ездил на машине, а для коротких поездок, например в Лондон, пользовался автобусами. Дальние путешествия на автомобильном транспорте теперь запрещены: все должны пользоваться высокоскоростными, экологически чистыми поездами.

Минуты складываются в час; поезд несколько раз останавливается на подземных станциях. На одной в вагон входит заметно встревоженная мамаша с мальчиком лет четырех; она крепко сжимает ладошку малыша в своей руке. Садятся в нескольких рядах впереди меня. Вскоре над спинкой сиденья появляется мальчишечья голова; темные глаза рассматривают меня. Я улыбаюсь, и голова ныряет вниз. Через несколько секунд снова выскакивает, хихикая и щербато улыбаясь, пока мать не заставляет ребенка сесть на место. Он сворачивается у нее на коленях, мать обнимает сына.

Ребенок в объятиях матери. С моей мамой и со мной было так же? Я смаргиваю слезу, смотрю на экран окна, такой же пустой и мертвый, как моя память о ней. Закрываю глаза. Может, когда мы увидимся, все вернется, я стану такой же, как в десять лет. Может, мы бросимся друг к другу, она обнимет меня, и я окажусь дома. И узнаю, кем была, кто я такая.

А может, и не узнаю.

Внутри поднимается паника, всплывает мысль, что нужно бежать. Что незнание, может быть, лучше, чем знание; что все переменится, а перемены не всегда к лучшему. Раньше мне отчаянно хотелось узнать, кто я, откуда взялась, почему стала Зачищенной. Узнала правду о Нико, антиправительственных террористах и их планах, и это не принесло мне ничего хорошего, разве не так?

Мимоходом отмечаю, что, пока я размышляла, поезд остановился. Стоит гораздо дольше, чем на других станциях. Открываю глаза; двери все еще закрыты. Мы не на станции?

Смотрю на других пассажиров и замечаю, что тревога в вагоне нарастает. Что происходит? Женщина с мальчиком встает со своего места, они идут к двери, соединяющей наш вагон с соседним, расположенным впереди состава. Я видела, как через нее входили и выходили люди, возвращаясь с дымящимися чашками в руках. Но сейчас двери не открываются. Они возвращаются на свое место.

Через несколько секунд дверь открывается, и тревога сменяется ужасом. Лордеры. Двое, с холодными, как сталь, мертвыми глазами. В черной форменной одежде, в жилетах. У одного в руке оружие, у другого — маленькое электронное устройство. С ними поездной охранник, с капельками пота на лбу.

— Приготовьте билеты и удостоверения, — командует охранник не совсем твердым голосом. Начинается шевеление, пассажиры достают карточки из сумок и карманов. Дрожащими пальцами достаю свои. Держи себя в руках. В информации от Эйдена говорилось, что проверка билетов и удостоверений — обычное дело. Что с моими документами все пройдет прекрасно, если не терять спокойствия. Но он не предупреждал об участии в проверках лор-деров.

Вооруженный лордер остается у двери, второй следует за охранником. Они подходят к первому пассажиру, охранник сканирует его билет и удостоверение. Потом лордер поднимает свое устройство и приказывает пассажиру смотреть в него, пока не раздастся звуковой сигнал, сначала одним глазом, потом другим.