Мы молчим. И это приносит больше облегчения, чем не прекращающаяся беседа. Она всё знает. Она всё понимает.

— Хотя бы здесь, — вдруг говорит Эолин, останавливаясь, — хотя бы здесь я могу вести себя так свободно, как прежде, — она улыбнулась на мой удивленный взгляд и кивнула куда-то в небо, — это пространство вне внешнего мира. Оно поглощает все исходящие из меня силы. Здесь я могу не скрываться и вести себя так, как пожелаю, никому не навредив. Знаешь, приходя сюда, я мечтаю о том, как дала бы всем вам жизнь, не став…такой. Представь, что твоя мама не богиня. Представь, что все мы в одном доме, все мы едим за одним столом, все мы…Прости.

Она виновато улыбается, когда мои глаза вновь наполняются слезами, и я пытаюсь их быстро утереть. Она помогает мне в этом, вытирая щеки своим рукавом.

— Одного дня в году мало, — не то усмехнулась, не то всхлипнула я, — невозможно подарить каждому столько своей любви, сколько он заслуживает…

— Невозможно…

— Эти встречи приносили больше боли, чем…

— Понимаю.

— Поэтому я не приходила.

— Понимаю.

— Но, что бы я ни делала, я скучаю, мама, — слёзы вновь рекой полились по щекам, и из меня, наконец, вырвалось то, что я старательно маскировала под своей «взрослостью». Я говорила всё, что таилось во мне столько лет, и вела себя, как ребенок, которому уже надоело играть в эту взрослую жизнь. А мама с улыбкой обнимала меня, целуя в макушку до тех пор, пока слова попросту не кончились, и я замолчала, почувствовав, должно быть, впервые такую легкость…

Вода сбоку всколыхнулась, и к небу взлетели семь драконов. Не те маленькие и милые создания, а большие змеевидные существа, что изображены на фресках Гоарских храмов. Переплетаясь друг с другом, они извивались в пространстве, кружа неподалеку, и их хвосты, украшенные кисточками, то и дело касались воды. Мы молча наблюдали за прекрасным видом, пока не упавший в воду Сапфи не обрызгал нас прежде спокойной поверхностью.

— Здесь и они могут чувствовать себя свободно…

Эолин вновь поцеловала меня в лоб.

— Я горжусь тобой, Эфи. И всегда буду. И я рада, что все, что было во мне человеческого, взяла ты. Ты словно мой якорь в том мире, который я покинула, получив божественную силу.

Повернувшись к горизонту, мы смотрели на светящуюся полоску. Думаю, каждая из нас в тот момент думала о своём.

— Это так тяжело, когда ты не можешь помочь собственному ребенку…

— Ну, до сего дня я как-то управлялась, — улыбнулась я, а ты тихо рассмеялась.

— Позволь хотя бы здесь постоянно отсутствующей матери помочь любимому чаду. Надо же мне исправляться.

— И в самом деле.

Мы вновь рассмеялись. Я рада видеть её такой.

— Ты использовала невероятное заклинание, Эфи.

— Если это мне говорит богиня Севера, то я польщена.

— И сотворив чудо, ты, как в самой злостной шутке, поскользнулась. Точнее…втянулась?

— Эй, не издевайся надо мной!

Эолин по-доброму усмехнулась в кулачок, смотря куда-то вверх. Я посмотрела туда же, но там ничего не было, кроме яркого неба.

— Знаешь, в этом пространстве время идет иначе. Один день здесь равен одному году снаружи…На то, чтобы распутать твою печать, у меня уйдет двадцать дней.

— То есть, когда я выйду отсюда, там минует двадцать лет! — удивленно воскликнула я, и мама с грустной улыбкой медленно кивнула. — Меня уже, наверное, посчитали мертвой…

— Нет-нет. Я не имею права часто касаться людского сознания, но в этот раз пришла к Альфинуру во сне. Смотреть, как твой отец плачет, невыносимо, Эфи…Он купил особняк в городе и намерен ждать тебя все двадцать лет.

— Папа…

— Он не изменился.

— Но так долго…

— Что тебя беспокоит?

— Я, безусловно, рада, что, ну… — я покраснела, не зная, как правильно выразить мысли, — все дорогие мне люди спасены и теперь могут жить свободно, но…Я скучаю. Это эгоистично, я знаю! Надеюсь, это пройдет…

— Почему?

— Двадцать лет — весомый срок. За это время их чувства угаснут, и я не хочу по возвращении вскрывать старые раны. Хочу, чтобы они жили, ни о чем не сожалея, и чтобы никого из них не тревожило моё возвращение…Ну, я к тому, что я не хочу, чтобы они считали себя обязанными мне, и это их напрягало…

Эолин тяжело выдохнула, покачав головой.

— Всегда ты чувства других ставишь выше своих…Что ж, этому можно научиться лишь спустя время. А пока…

Она посмотрела под ноги, и только сейчас я заметила, как вокруг всё потемнело. Мама почему-то улыбнулась.

— Кракен — не монстр, Эфи. Он — жертва проклятия. Может, как и я…

— О чём ты?

— Богиня, что даровала мне ныне мою силу, однажды рассказала мне о своей ошибке. Было время, когда люди губили океан, и он становился все грязнее, он становился безжизненным. И лишь рыбацкие поселки продолжали поклоняться Богине, прося её об улове. Но рыбы не было, на полях ничего не росло, и начался голод. В этот тяжелый период она воспользовалась мольбой одного сироты. Взамен силы и отсутствия голода она просила его оберегать океан от тех, кто убивает его. Это была не сила. Это было проклятие. Мальчик вырос в мужчину, но чудовищем быть не перестал, — Эолин вновь посмотрела под ноги, — он оберегал океан по договору, и люди признали его силу, назвав монстром. Он стал страшной байкой. Пожирал корабли, что желали вылить в воды отравляющие вещества, пожирал войска, что развязывали морскую войну…

— Значит, он попросту защищал, а люди все трактовали по-своему…

— Верно. Его ненавидели все. И он, поняв, что проклят, уединился на этом острове, чтобы отдалиться ото всех.

— Но кто запер его здесь?

— Посланники иных Богинь. Кракен оказался неугоден всем, ведь эпоха морских путешествий и открытия других земель из-за него окончилась.

— Он хочет выбраться, чтобы отомстить?

— Полагаю, что да. И я его не осуждаю. Признаться честно, мне не хочется оставлять его здесь наедине со злобой.

Мы несколько мгновений смотрели друг на друга, а после Эолин коснулась моей руки.

— Мне нужно вернуться в Храм. Он пропитан моей силой, и там я управлюсь быстрее. Буду навещать тебя.

— Спасибо, мама.

— До встречи, милая.

Поймав себя на размышлениях о смысле человеческого существования, я поняла, что моя скука успешно перешла на совершенно иной уровень. Моим новым развлечением стала мысленная обработка всех совершенных мною действий, которые я или поощряла или критиковала, пытаясь построить иную модель собственного поведения. Странное и не совсем здоровое развлечение, однако, это давало пищу для размышления и возможность предотвратить что-то в будущем. В будущем, да? Неплохие планы…Что будет, когда я покину это место?

Если честно, то моя предстоящая свобода, казалось, давалась мне вечным ожиданием. Без преувеличений и грубости смело заявляю, что скоро подохну от скуки и тишины. Я только и делаю, что бреду к горизонту или лежу на воде, смотря в небо, которое даже не меняет свой цвет. Могу понять Кракена, что был заточен здесь на тысячелетия. Впрочем, это для того мира минули тысячи лет, здесь же, — пару сотен. Но я и недели выдержать не могу, а он здесь так долго…

Когда я покину это место, минует двадцать лет. Как по мне это весомый срок, за который может произойти столько важных событий. Этого времени достаточно, чтобы при встрече с другом и не узнать его вовсе. Думаю, все близкие мне люди изменятся, и я надеюсь, что лишь в лучшую сторону. Интересно, будут ли они рады видеть меня? Двадцать лет…весомый срок, да. Его достаточно, чтобы многое забыть, не говоря уже о чувствах. Но, будет, полагаю, правильным всё же навестить их, узнать о том, что произошло за это время…Что бы ни тяготило меня, это не должно тяготить других.

Я рассуждаю глупо? Многие считают, что за своё счастье нужно бороться до конца. Наверное, это правильно. Но, вспоминая ту судьбу, что была предначертана моим друзьям, я хочу, чтобы они действовали свободно. Вдруг, кто-то из них уже женился и воспитывает детей? Будет здорово, хотя и внезапно…Внезапно для двадцати лет?