— Пусть дожди и ветры не омрачат твоего ясного личика!

Затем Сафия неторопливо, учтиво попрощалась с каждым из пришедших на проводы, оделяя памятным подарком: кому — полотенце, шитое шелками, кому — скатерть, а кому — мотки шелковых, шерстяных и суровых ниток. Родственники тоже не ударили лицом в грязь и преподнесли: кто — телку, кто — козу, а иные, победнее, — вещи домашнего обихода. Наконец обмен подарками завершился, и подружки повели молодую к тарантасу, наставительно приговаривая:

— Ты уже отрезанный ломоть, ты нам чужая, ты замужняя, поспеши к богоданному — истомился, наверно.

Сафия негромко вскрикнула:

— Не хочу уезжать из родительского дома! — И попятилась.

Так полагалось по обычаю, и никто из провожавших не придал ее крику серьезного значения.

Подружки строго отчитали ее:

— Поезжай, не гневи мужа!

— Да ты что, взбалмошная, надумала?

— Учись подчиняться мужу!

Сафия, зная, что обряд еще не закончился, вырывалась:

— Не хочу-у-у!.. В чью повозку сядешь, у того и вожжи в руках!..

Стоявшие до сих пор молча на крыльце с непроницаемыми лицами родители приблизились и протянули Сафие серебряный рубль, и она подчинилась, запричитала-заголосила:

Настала очередь вмешаться матери новобрачной, и она обняла Сафию, вразумительно сказала:

— Доченька, не плачь, не горюй, ты идешь в хорошую семью. И муж твой ласковый, любящий, не даст в обиду.

Молодую усадили в тарантас, прикрыли паласом ноги.

Кахым до сих пор не нарушал церемонии расставания и словно прятался за джигитами, но тут пришел и его час, и он соколом взлетел в седло, разобрал поводья, поклонился тестю и теще, всем провожающим:

— До скорой встречи у меня в доме, мать, отец, братья, сестренки, сваты, свахи, и родственники, и подружки, и приятельницы! Не оплакивайте Сафию — сберегу! А вам желаю всего самого доброго.

И тронув застоявшегося коня, первым выехал за ворота. Следом тронулся тарантас с Сафией, арбы с поклажей, повозки, а в конце обоза гнали скот, принадлежавший лично молодой.

Шумный, веселый, горланящий, переливающийся девичьим смехом и звоном бубенцов караван проследовал до Хакмарских ворот, и здесь Бурангул с женою и семьею свернули с колеи, остались в городе, благословляя дочь и зятя.

А за Хакмарскими воротами открылась бескрайняя степь, осенне заглохшая, но неизменно величественная.

Махальные, стоявшие по приказу старшины юрта на крышах дальних, у околицы, сараев и амбаров, пронзительно закричали, размахивая шестами с привязанными к ним полотнищами.

Широкая улица Ельмердека опустела — жители, тоже по распоряжению Ильмурзы, жались к калиткам и заборам.

Впереди каравана промчался на залепленном пеной от стремительной скачки жеребце Кахым — земляки кланялись джигиту радостно: его любили, им гордились.

Доскакав до дома отца, Кахым проехал на задний двор, там спешился и как бы растворился среди встречавших — к этому молодого тоже обязывал обычай.

Тройка лоснящихся от пота лошадей плавно подкатила тяжелый тарантас к дому Ильмурзы. Сваха, бойкая старушка, сидевшая на подушках рядом с Сафией, не по годам резво слезла с тарантаса, завела привычное послесвадебное:

— Э-эй, сватушки, привезла вам драгоценное чудо, способное продлить славный род Ильмурзы! Хотите приобрести?

Ильмурза и Сажида, важные, самодовольные, в парадных костюмах, шагнули шажок, спросили в один голос:

— Сколько же стоит твое чудо? Скупиться не станем.

— Цена известная: две овцы с ягнятами.

— Ради твоего драгоценного дара еще и корову с теленком не пожалею! — хвастливо, нарочито громко, чтобы все собравшиеся слышали, произнес Ильмурза.

— Щедрый сват! — заулыбалась сваха. — Мир и благополучие дому твоему! Принимай невестушку-красавицу, пуще глаза береги ее, и она принесет в твой дом счастье!

Молодая спустилась с тарантаса и низко поклонилась свекру и свекрови, а затем пала на колени:

— Я ваша килен!

— Встань, килен, встань, милая! — ласково сказал Ильмурза и поднял ее.

Но новобрачная — по обычаю — снова пала на колени перед главою рода, и ее снова подняли свахи, стряхнули пыль с подола платья.

На этом церемониал не завершился — килен и в третий раз пала на колени, и ее почтительно подняли, и только тогда она выполнила долг снохи, и свекор благословил ее.

Одарив подарками родных мужа, Сафия вошла в приготовленную для молодых горницу, где ее поджидал Кахым.

На рассвете килен разбудили: ишь разоспалась, не у отца-матери, а у мужа — пора трудиться по хозяйству! — вручили ведра и коромысло, повели к реке. Сопровождали ее деревенские, самые уважаемые старухи.

Наиглавнейшая из старух встала на берегу, истово прочитала молитву и, поклонившись реке, произнесла:

— Хозяин реки, услышь нашу просьбу! В богоспасаемый наш аул привезли сноху Сафию, дочь знатного Бурангула, начальника кантона. Теперь она каждодневно будет приходить к тебе за водою. Она отблагодарит тебя подарками. Она станет беречь каждую капельку твоей воды, хозяин. И ты прими ее, хозяин, как родную!..

Старушки слабенькими, дребезжащими голосами подхватили моленье:

— Исполни нашу просьбу, хозяин реки!

Наидревнейшая приказала Сафие:

— Дитя мое, килен, задобри хозяина!

Молодая бросила в речку заранее припасенную серебряную монету, произнесла благочестиво:

— Хозяин воды, прими мое чистосердечное жертвование! Моли за меня Аллаха, чтобы даровал мне в новом доме, в новой семье счастья и благополучия.

— Аминь! — И старушки вознесли сложенные ковшичком ладони к лицу. — Пусть ангелы услышат твою просьбу.

— Рахмат! — поклонилась Сафия и раздала им подарки.

Старушки и подошедшие тем временем женщины зачерпнули воды и неторопливо, с разговорами, с шутками, пошли в аул. Мальчишки только этого и дожидались — сбросили рубашки, штаны и с разбега, вздымая брызги, нырнули в воду, чтобы отыскать брошенную Сафией монету.

Молодую жену у крыльца встретил Кахым.

— Понравилась тебе наша речка? Правда, красивая?

— Очень понравилась, — ответила Сафия, краснея: впервые она разговаривала с мужем на виду у прохожих.

Во втором дворе старшая жена Сажида варила в казане корот, отворотилась от жгущего щеки огня, упрекнула сына:

— Легко ли ей стоять с ведрами на коромысле перед тобою? Ай-хай, сынок, все о себе думаешь, — теперь пора бы и о женушке позаботиться.

— Да я, кэйнэ… — смутилась Сафия.

— До чего мужчины недогадливые! — ворчала мать, следя, как невестка сняла, поставила на землю ведра, не расплескав ни капли: «Значит, аккуратная!» — и унесла ведра к летней кухне. Кахым, по обычаю, не мог помогать жене по хозяйству.

В горнице Сафия прильнула к мужу.

— Чем ты хочешь сегодня заняться?

— Готовиться к отъезду в Петербург, — деловито и уже как бы отчужденно сказал Кахым.

Сердце Сафии дрогнуло и покатилось в бездну.

— Так скоро?

— Надо успеть к началу учебного года. Дело военное, опоздать нельзя.

— Мне будет так плохо без тебя!.. — Пушистые ресницы Сафии потемнели от слез.

— И мне будет плохо, жена. — Кахым притянул к себе Сафию. — В новом огромном городе, и один!.. Потерпи, и мы будем вместе уже навсегда, станем жить счастливо, не ведая нужды.