В памяти моей сохранились некоторые разговоры с моими добрыми друзьями в те бурные недели перед началом войны. Мы считали трагическим, что правители вступивших в нее стран в той критической фазе политики недостаточно осознавали и уважали точки зрения своих противников. Англия не желала признать, что пересмотр Версальского договора стал для Германии политической необходимостью. Гитлер же не желал признать, что английское требование «равновесия сил» в Европе является жизненно важным для сохранения британской мировой империи. Однако несмотря на этот трагический и, по моему разумению, вовсе не неизбежный ход событий, я тогда был далек от мысли, будто Гитлер должен потерпеть поражение. Но, несомненно, с началом войны у меня в мозгу засел некий страх, в котором я как офицер сам себе не хотел сознаться. Ведь 2 августа 1934 г., после смерти фельдмаршала Гинденбурга, я принял присягу на верность Адольфу Гитлеру и чувствовал себя связанной ею.

Что же побудило поляков вступить в неравную борьбу против германского вермахта? Они были убеждены в том, что франко-английские вооруженные силы немедленно перейдут в наступление на западе, где находились – в сравнении с Восточным фронтом – лишь немногие немецкие боеспособные соединения. Как они полагали, германские войска будут сразу же переброшены с этого фронта на Западный. Поляки особенно были склонны верить французским представлениям, будто уже в первые три дня войны внутриполитический переворот уберет гитлеровское правительство и откроет им путь в Берлин. Таковы были сообщения из кругов германского Сопротивления, которым Франция и Польша придавали большое значение. Мы узнали об этом через несколько недель после обнаружения документов из польских министерств; позже, в 1940 г., они были дополнены французскими трофейными бумагами.

В начале сентября мы следили за ходом Польской кампании с удивлением. Поляки к современной войне никак готовы не были. Их вооруженные силы устарели. Хотя они и имели в своем распоряжении 36 пехотных дивизий, 2 горнострелковые (по одной горной и одной моторизованной бригаде в каждой) и 11 кавалерийских бригад, танков и артиллерии у них не было. Германские же сухопутные войска насчитывали более 50 дивизий, из них – 6 танковых и 4 моторизованные, и обладали явным превосходством. Польская авиация самостоятельным видом вооруженных сил не являлась. Примерно 450 современных и 450 устаревших самолетов распределялись по армиям. Командование польских соединений было хорошим. Частично они сражались ожесточенно, даже не зная при этом общей обстановки.

Германское нападение на Польшу являлось в глазах массы немецкого народа не началом большой войны, а исправлением Версальского диктата. Для немцев она началась только с английского и французского объявления войны 3 сентября 1939 г.

В первые три дня произошло образование Ставки фюрера, структура и укомплектование которой личным составом оставались почти без изменений до самого конца войны. При Гитлере постоянно находились два личных адъютанта (по большей части, Брукнер, и Шауб), две секретарши и двое слуг. К ним добавлялись сопровождающий врач профессор д-р Брандт и его заместитель профессор фон Хассельбах. Далее следовали четыре военных адъютанта – Шмундт, Путткамер, Энгель и я. Непосредственный военный аппарат фюрера формировался по предложениям ОКВ.

Во главе этого штаба Верховного главнокомандования вооруженных сил стоял Кейтель с одним адъютантом. Его правой рукой по субординации, а также на случай мобилизации, являлся генерал-майор (с января 1944 г. – генерал-полковник) Йодль, до самого конца войны – начальник штаба спортивного руководства вермахта. Его помощниками в последние годы были два офицера службы генеральных штабов сухопутных войск и люфтваффе. Эту должность с 1 сентября 1939 г. занял капитан Дейле. Остальную часть сотрудников штаба оперативного руководства составляли в основном офицеры различных видов вооруженных сил под началом заместителя начальника этого штаба полковника генерального штаба Варлимонта; все они были территориально от Ставки отдалены. Боденшатц и группенфюрер СС Вольф выполняли роли офицеров связи с Гитлером от сухопутных войск и СС. Боденшатц находился на этой должности вплоть до своего ранения 20 июля 1944 г., а Вольфа в январе 1943 г. сменил группенфюрер СС Фегеляйн{178}. Представителем министерства иностранных дел до конца войны являлся посланник, а позднее посол Хевель, который когда-то сидел вместе с Гитлером в крепости Ландсберг. Военно-морской флот после изменений в январе 1943 г. в его командовании представлял в Ставке в качестве офицера связи адмирал Фосс. Во время Польской кампании в Ставку были откомандированы офицеры соответствующих генштабов: полковник фон Форман – от сухопутных войск и капитан Клостерман – от люфтваффе. Оба находились в ней до начала октября, а затем вернулись в свои рода войск. Зато летом 1942 г. в качестве историографа в Ставке появился полковник генштаба Шерф, которому было поручено собирать архивные документы о войне.

Отношение Гитлера к командованию сухопутных войск в ходе войны претерпело некоторое изменение. В начале ее существовала проистекавшая еще с начала 1938 г. напряженность между ними. Она давала себя знать прежде всего в кадровых вопросах. Быстрые успехи помогли временно преодолеть все расхождения и не допустили серьезных кризисов. Фюрер тщетно попытался оказать влияние на назначение командующих армиями. Сухопутные войска настаивали на том, чтобы дать генералам фон Клюге{179} и Бласковицу армии, а фюрер считал это неправильным. В случае с Бласковицем у него сложилось мнение, что тот не обладает достаточными данными для такого крупного поста, тем более в моторизованных войсках, о которых у Гитлера имелось собственное представление. Что же касается Клюге, то здесь он поддался влиянию Геринга, который по различным поводам встречался с этим генералом и знал о его искренних взглядах насчет некоторых военных событий и решений. Он сообщил Гитлеру откровенные высказывания Клюге. Но ОКХ все же сумело добиться своего, и Клюге было поручено командовать 4-й армией, имевшей задачу наступать в полосе коридора в направлении Вислы. Фюрер очень быстро оценил действия Клюге как хорошие и был сильно огорчен, когда 4 сентября тот выбыл из строя в результате аварии самолета.

Главный удар наносила 10-я армия под командованием генерала фон, Рейхенау. Он имел задачу своими танковыми и моторизованными дивизиями наступать из Силезии в направлении Варшавы. В предварительной беседе Гитлер внушил ему: не смотреть ни направо, ни налево – взгляд его должен быть неуклонно устремлен только вперед, на поставленную цель. Для обеспечения флангов на севере была введена 8-я армия Бласковица, а на юге – 14 армия Листа{180}. Дивизии Бласковица считали, что тоже смогут, подобно соседней армии Рейхенау, достигнуть Варшавы наибыстрейшим образом, а потому и они глядели только вперед. Когда 30-я пехотная дивизия под командованием генерала фон Бризена подошла к Варшаве на расстояние 50 км, польские дивизии совершили прорыв из района Познани. На несколько часов возникла тяжелая ситуация, пока Бризену не удалось повернуть свою дивизию влево и остановить прорвавшиеся войска противника. Сам он был ранен. Гитлер резко отчитал Бласковица за этот недосмотр.

Во время Польской кампании фюрер вел себя в военных вопросах весьма нейтрально, его Ставка в первые дни этого похода находилась в Померании, а затем в Верхней Силезии в железнодорожном составе на запасных путях. Он был уверен в успехе и каждый день ожидал от поляков сигнала о их желании капитулировать или возможности вступить в переговоры насчет «остатка Польши». После начала военных действий фюрер заявил в рейхстаге, что хочет разрешить «вопрос о Данциге» и «вопрос о коридоре», а затем в отношении Германии к Польше наступит поворот, который обеспечит их мирное сожительство. Гитлер был готов к переговорам.