— Генриетта, — позвал он. Она повернула к нему голову, но не проснулась. — Генриетта, — сказал он громче и потряс ее сильнее.

Тут что-то отвлекло его внимание, и он взглянул наверх. На кровати неподвижным белым изваянием, лишь помахивая серым хвостом, сидел кот Блэйк и внимательно смотрел на Генри.

— Ты это видел? — спросил Генри. Кот посмотрел на черную дверь, затем спрыгнул вниз и лизнул Генриетту в лицо своим шершавым языком. Она открыла глаза и попыталась сесть. Генри помог ей.

— Как ты? — спросил он.

Генриетта зевнула.

— Где твоя рубашка?

— Ее затянуло в черный шкаф, так что теперь она в Эндоре, если я правильно запомнил название.

— Ты затолкал ее в шкаф?

— Нет.

— Что это у тебя с рукой?

— Ты ничего не помнишь? — спросил Генри.

— Ты прочищал унитаз.

— А потом?

— А! — Генриетта сдвинула брови и осмотрелась. — Я заглянула в черный шкаф.

— И?

— И уронила туда фонарик.

— Фонарик? Ты пользовалась фонариком?

— Я примотала его клейкой лентой к линейке и засунула туда вместе с перископом.

— Ты что, совсем глупая?

Генриетта бросила на него недовольный взгляд.

— Нехорошо так говорить.

— Потому что ты глупая! — Генри встал и переступил с ноги на ногу. Затем ткнул в нее пальцем. — Ты просто тупая! Зачем это тебе понадобилось?

— Дай-ка подумать, — сказала Генриетта ядовито. — Ах да. Там было темно, и я хотела хоть что-нибудь разглядеть. Разве не для этого люди пользуются фонариками?

Генри не мог остановиться:

— И поэтому ты просто взяла и засунула фонарь в какое-то неизвестное дурное место, и он туда провалился.

— Да, так я и сделала. Потому что не испугалась и не убежала, как ты. Может, я и девочка, но ты ведешь себя гораздо более по-девчачьи, чем я.

Генри фыркнул.

— К тому же это был мой любимый фонарик, — продолжила Генриетта. — Так что, когда он упал, я полезла туда рукой, чтобы его достать. Как думаешь, мы сможем его оттуда вернуть?

— Нет! — закричал Генри. — Нет, нет и нет! — Он даже подпрыгнул на месте. — Нет! Ты что, не помнишь, как тебя схватили? Когда я поднялся, ты лежала без сознания лицом в пол, а твоя рука была по самое плечо в шкафу, и чтобы ее высвободить мне пришлось порезать кого-то ножом. Нет!

Генриетта улыбнулась, вскинув брови.

— Серьезно? — сказала она. — Знаешь, если по ту сторону и есть кто-то, не похоже, чтобы он мог нам как-то оттуда навредить. Ты просто порезался.

Теперь Генри был просто в бешенстве. Он ударил кулаком в стену, пнул кровать и огляделся в поисках чего-нибудь, что можно было швырнуть.

А кот все это время сидел рядом с Генриеттой и бесстрастно за ним наблюдал. Генри чуть не наговорил лишнего, но в голове у него был хаос, и он никак не мог подобрать нужных слов. Он стоял, тяжело дыша, пока наконец не успокоился немного и снова не обрел дар речи.

— Я запрещаю тебе заходить в мою комнату, — сказал он. — Я запрещаю тебе смотреть на мои шкафы. Запрещаю тебе открывать их или говорить о них со мной. Запрещаю!

— Вряд ли я смогу их открыть, если меня не будет в твоей комнате, — сказала Генриетта. Она встала и взяла на руки кота. — Ты просто валяешь дурака.

Она переползла через кровать к двери и без лишних слов вышла и спустилась вниз.

Генри плюхнулся на кровать, и все, что успело накипеть за это время, начало потихоньку его отпускать. Он принялся рассказывать самому себе историю о том, какой он справедливый, добрый и понимающий; о том, как он был прав и насколько уместен был тон его слов; об абсолютно невежественной девочке, которая ничего не понимает. Потом по какой-то причине в рассказ вклинился инцидент, когда Генри вытолкнул конверт в совершенно незнакомое место, просто чтобы подсмотреть, что произойдет. В общую канву рассказа этот эпизод не вписывался, поэтому Генри попытался его проигнорировать. Однако просто так замять такое было трудно, и он попытался объяснить это самому себе. Это ведь совсем другое дело. Почтовое отделение очевидно не было опасным. Оно же было желтым. Я просто хотел посмотреть, что сделает почтальон. А фонарик был глупостью. Я не светил фонариком в почтовое отделение. И я бы чувствовал себя виноватым. Я всегда чувствую себя виноватым, когда кто-то огорчается. А ей даже было все равно, что я, возможно, спас ей жизнь. Она не знала. Она была без сознания. А, замолчи уже.

Генри поднялся на ноги, нашел новую рубашку и приказал себе обо всем этом забыть. Спускаясь вниз, он нарочно насвистывал. Генриетта сидела за столом в гостиной и ела сэндвич.

— Твой в холодильнике, — сказала она.

— Спасибо, — отозвался Генри и пошел за сэндвичем. — Хочешь пить? — спросил он уже из кухни.

— Давай.

Генри вернулся в гостиную со своим сэндвичем и двумя стаканами молока и тоже сел за стол.

— Извини, что я была такой глупой, — сказала Генриетта. Она убрала за ухо выбившуюся прядь, но на Генри не посмотрела.

— А ты извини, что я назвал тебя глупой, — ответил он.

— Я не специально уронила фонарик, — голос Генриетты был очень тихим.

Генри откусил кусок от своего сэндвича.

— Глупо было вообще его доставать.

— Я же извинилась, — пробормотала Генриетта. — Ты бы сделал так же, если бы не был напуган.

Генри снова начал злиться на нее, но остановил себя.

— Если бы я так сделал, это не было бы меньшей глупостью.

— А ты бы сделал, — сказала Генриетта, подняв наконец на него взгляд.

Генри шмыгнул носом и медленно проговорил:

— Я не собирался смотреть в черный шкаф.

Генриетта снова уставилась в свою тарелку.

— Но если бы захотел, ты бы воспользовался фонариком.

— Но я бы не стал запихивать его внутрь, — сказал Генри.

Какое-то время оба продолжали есть в тишине.

— Извини, что я была такой глупой, — еще раз сказала Генриетта.

Генри глубоко вдохнул:

— Извини, что я разозлился и обозвал тебя глупой.

— Тебе бы надо смыть кровь. Это как-то гадко, есть вот так, — Генриетта показала на его порезанную руку.

Генри пожал плечами. У него были как минимум две причины не мыть руку. Во-первых, его пальцы не так уж сильно болели, но он опасался, что процесс мытья может оказаться болезненным. А во-вторых, каждый раз, когда он смотрел на свою окровавленную руку, он чувствовал себя словно на десять лет старше.

— Мы можем закончить приклеивать названия на двери после того, как поедим, — сказала Генриетта.

— Нет, — отрезал Генри.

Генриетта посмотрела на него, недоумевая.

— Что ты хочешь этим сказать? Я же извинилась.

Генри уставился на сэндвич.

— Я знаю. Но я все равно не хочу этим заниматься. Не хочу, чтобы случилось что-нибудь плохое. Мы больше не будем пытаться их открыть.

— Но я еще даже не видела почтового отделения, — сказала Генриетта. — А Бадонский Холм? Это же хорошие места.

Генри обдумал ее слова.

— Ладно, — сказал он. — Вечером приходи в мою комнату посмотреть на желтую комнату в Бизантамуме. Но не раньше вечера, и будешь меня слушаться. — Он посмотрел на нее пристально. — Будешь делать то, что я скажу, даже если тебе не хочется.

Теперь пришла очередь Генриетты обдумать предложение.

— Ладно, — согласилась она.

— Вот и хорошо, — сказал Генри в стакан и сделал долгий глоток молока. Поставив стакан на стол, он добавил: — Никогда больше не открывай черный шкаф.

Генриетта промолчала.

Первую половину дня Генри потратил на то, чтобы наклеить на неотмеченные шкафы бумажные ярлыки. Само собой, Генриетта хотела подняться к нему, но с той же очевидностью она не хотела спрашивать на это разрешения у Генри. Она должна была прийти вечером, и это все-таки было довольно скоро. Генри не знал, где была Генриетта и чем занималась. Да его это и не волновало. Ключ от комнаты дедушки лежал у него в кармане, и это значило, что она не ввяжется ни в какие новые неприятности. Наверное, она сидит в своей комнате, думал Генри, скучает и злится. Или злится и скучает.