Генри кашлянул и сглотнул:

— Я ничего не делал. Там появилась трещина, а я просто хотел узнать, что виднелось под штукатуркой, — он повернулся к стене, — и нашел эту дверцу. Ее не открыть, если не знаешь правильную комбинацию. Всего их может быть четыреста восемнадцать, и только одна должна сработать. Так что я решил, буду пробовать их все, пока не найду нужную.

Генриетта опустилась на кровать рядом с ним.

— А что, ты думаешь, там внутри? — спросила она.

Мгновение Генри молчал, после чего вынужден был произнести:

— Я пока не знаю.

— Это понятно. Но как думаешь, что там может быть?

Генри порылся в своей голове, стараясь придумать, что же может храниться за маленькими дверьми.

— Наверное, чьи-то старые вещи, — сказал он. — Носки или ботинки. Было бы круто найти старые авторучки.

— Ммм, — сказала Генриетта, — а я думала, что там может быть карта или книга, объясняющая, как попасть в спрятанный город. Или какие-нибудь ключи к забытым дверям. А может, бриллианты.

— Что ж, — сказал Генри, — думаю, мне надо попытаться ее открыть. Сделаю это наоборот. Эту ручку поставлю на последнюю букву и попробую ее со всеми латинскими цифрами. Потом — следующую букву, и так, пока не переберу все четыреста восемнадцать комбинаций.

— Хорошо, — сказала Генриетта и плюхнулась на кровать, откуда удобнее было наблюдать, как Генри крутит и тянет на себя ручки. — Хоть бы там была карта, — добавила она.

Генри уже заканчивал с третьей буквой, когда Генриетта в первый раз прервала его занятие.

— Генри, сколько там еще осталось?

Генри остановился и задумался:

— Я попробовал уже семьдесят шесть. Не могу в уме посчитать четыреста восемнадцать минус семьдесят шесть, но осталось точно больше трехсот.

Когда он разобрался уже с пятью буквами, Генриетта прервала его занятие во второй раз.

— Генри, а что это еще за значки на ручках?

— Какие значки, — переспросил Генри.

— Вон те, — сказала она, села на колени и послюнявила большие пальцы. Генри отодвинулся, и она приблизилась к стене и вытерла ручки дочиста. Из ручек торчали стрелки, которыми Генри пользовался. Но когда Генриетта села на место, он увидел, что на каждой ручке есть еще по три стрелки поменьше на основаниях ручек. Они делили ручки на четверти.

— Похоже на компасы, — сказала Генриетта. — Видишь? Большая стрелка напоминает ту, что показывает на север на компасе, а остальные — юг, восток и запад. Я уверена, что там внутри лежит карта. Что же еще может быть за дверью с ручками-компасами.

Генри не ответил и сгорбился.

— Что-то не так? — спросила Генриетта.

Генри с размаху рухнул на кровать и щелкнул зубами.

— Мы ее никогда не откроем.

— Почему не откроем? Хватит скрежетать зубами. Вроде немного уже осталось.

— Гораздо больше, чем мы думали. Даже не представляю сколько. С четырьмя указателями на каждой ручке комбинаций может быть сколько угодно. Тысячи.

— Да уж, — сказала Генриетта. — Наверное, нам лучше отправиться спать. Мы можем разобраться с этим завтра.

— Да, пора спать, — он посмотрел на свое одеяло, — только мне сначала надо его почистить.

Генриетта встала и потянулась.

— Просто отнеси его вниз и вытряхни где-нибудь снаружи.

Генри собрал одеяло за четыре угла и перекинул через плечо как мешок. Потом они вышли из комнаты и аккуратно прокрались вниз. Когда они дошли до комнаты девочек, Генриетта шепотом пожелала ему спокойной ночи и поспешила к себе в кровать. Генри тоже пожелал ей спокойной ночи и двинулся дальше вниз, в прихожую. Выйдя наружу, он решил, что стоит немного отойти от дома, чтобы никто не наткнулся на куски штукатурки на газоне. Его босые ноги утопали в холодном ковре из травы, но Генри этого не замечал. Он смотрел на необъятное небо, густо усеянное звездами. Прямо над горизонтом висел ослепительный месяц. Генри спустился к амбару, обошел его вокруг, вытряхнул одеяло и сел.

Он никогда в жизни не слыхал о таких вещах, как забытые двери. Там, в школе, он бы даже не поверил, что такое может существовать. Но здесь все было по-другому. Было что-то странное в этом месте, и Генри не покидало непривычное ощущение. Так он чувствовал себя, когда обнаружил, что его ровесники не пристегиваются к креслам в машине или что мальчики писают стоя. Он вспомнил, как в пансионе разбирал сумку в присутствии соседа по комнате. И как тот спросил, зачем Генри нужен шлем. Генри тогда посетило подозрительное предчувствие, что от него что-то скрывают. Что пока мир живет какой-то своей жизнью, он, Генри, носит шлем. И вместо того чтобы честно признаться, что «это шлем, который мама дала мне для занятий физкультурой», он ответил: «Это для велосипеда. Не думаю, что он мне тут понадобится».

Но что бы ни происходило за его стеной, это точно было намного важнее открытия, что мальчикам не обязательно носить шлемы. Если там действительно были забытые двери, потайные города и карты или книги, рассказывающие, как туда добраться, Генри обязан был это знать. Он огляделся и на мгновение вместо холодной от воды травы увидел миллионы тонких зеленых лезвий, сотканных из солнечного света и воздуха. Утолщавшиеся около земли, они колыхались и щекотали его намокшие ступни и были словно живительный источник жизни, бьющий прямо из земли. Каждая травинка была еще одним ребенком без шлема, ребенком, который знал, как на самом деле обстоят дела.

Над головой Генри, смеясь, мерцали звезды, и галактики глядели на него, толкаясь и хихикая.

— Он не знал о загадочных тайных городах, — сказал Орион, — мама не рассказала ему.

Большая медведица улыбалась:

— А рассказывал ли ему отец о забытых дверях?

— Никогда.

— А что же журналы?

— Только научно-популярные или о путешествиях на велосипедах.

— А карты?

— Только топографические. Или те, на которых страны раскрашены в разные цвета в зависимости от уровня ВВП или объема экспорта.

— И ничего с подписями «Здесь обитают драконы»?

— Ничего. Он нашел потайной шкаф с ручками-компасами, и знаете, что, он подумал, там внутри?

— Рог единорога?

— Носки.

— Носки?

— Или шариковые ручки.

— Ручки?

Генри вздохнул.

— Я даже не знаю, как работает компас, — сказал он себе. Он стоял и глядел на дом со знакомым чувством, что теперь-то он знает. А это значит, что сейчас он пойдет и выкинет в мусорный контейнер свой шлем, стопку ночных рубашек и лечебного медведя. С чувством, что отныне он будет другим.

Генри зашел на кухню и увидел на столе свой нож. Он поднял его и открыл щелчком. Заново заточенное лезвие гордо улыбалось ему. Придерживая лезвие большим пальцем, он пробрался в свою комнату.

Ветер царапался в стену амбара. Звезды мерно покачивались на крыше мира, а трава колыхалась, росла и была рада служить мировым ковром, но все же желала стать выше.

Генри стоял на коленях на своей кровати, отковыривая ножом штукатурку со стены. От усилия у него ныл большой палец на руке.

Когда в Канзас пришел день, его свет пробрался в большое круглое окно чердака, скользнул по охладителю и растянулся на старом полу и стенах. Одна из дверок в комнату Генри в конце чердака была открыта, и свет забрался в нее, прогнав тени и осветив свисавшую с кровати босую ногу. Генри снова заснул с включенным светом. Только на этот раз он не столько заснул, сколько провалился в кровать, когда сон окончательно его одолел.

«Ты падаешь», — прошептал свет, и Генри дернулся, распахнув ногой вторую дверцу, и сел на кровати. Он покосился на полосу дневного света, а затем посмотрел на стену позади. Штукатурка оставалась еще в углах под потолком и под кроватью над полом, но довольно большой кусок стены вокруг ручек-компасов был очищен. Стена там целиком состояла из небольших дверок шкафов и шкафчиков.

Генри встал и направился к лестнице. Кажется, у него были проблемы. Вся комната была завалена кусками штукатурки и пылью, которая к тому же пристала к его рукам. Он чувствовал ее вкус во рту, она забилась в нос и глаза, отчего они чесались. И уже совсем рассвело. Наверняка все уже встали, и ему трудно будет скрыть, чем он тут занимался. Особенно если он спустится вниз, выглядя как какая-то окаменелость от покрывавшей его гипсовой пыли.