Девочки были потрясены рассказом Генри. Они сидели молча и жевали кто волосы, кто ногти, разглядывая Генри и размышляя над его словами.

Тут снизу раздался голос дяди Фрэнка. «Пора чистить кости!» — крикнул он, и чердак откликнулся эхом.

— Что? — удивился Генри.

Девочки поднялись с пола.

— Зубы, — объяснила Генриетта. — Почисть зубы.

Генри никак не мог заснуть. Пока он чистил зубы, тетя Дотти постелила ему постель, а дядя Фрэнк затолкал в большое круглое окно испарительный охладитель из подвала. Генри никогда раньше не видел испарительного охладителя, однако предположил, что это примерно то же самое, что кондиционер. Вроде тех, что висят под окнами на стенах гостиниц. Разве что этот был внутри, завернутый в старый комбинезон, и угрожающе кренился в одну сторону.

Комната Генри вмещала в себя кровать, на которой он лежал, подставку, как будто предназначенную для искусственной пальмы, но сейчас увенчанную лампой, и комод с тремя ящиками. Двери были открыты. Генри хотел добиться от охладителя максимального эффекта.

Свет был выключен, потому что никакого толку от него все равно не было. Единственным, на чем в этой крохотной комнатке мог остановиться взгляд, был плакат на потолке, но на него Генри уже давно успел насмотреться. Дядя Фрэнк сказал, что этот плакат принадлежал ему в молодости. На нем была изображена баскетбольная сборная университета Канзаса. По крайней мере, одна из них, и, на взгляд Генри, отнюдь не самая лучшая. Ни один из ребят не отличался атлетическим сложением.

Из-за луны на чердаке было даже светлее с выключенным светом, чем с лампой. Луна висела очень низко, и ее свет проникал сквозь оконное стекло, мягко разливался по полу и серебрил стены. Генри смотрел на это буйство серебра, пока у него не заслезились глаза, но даже тогда он не заморгал. Ему совсем не хотелось спать, так что и моргать не получалось. Он лежал и гадал, удастся ли ему этим летом поиграть в бейсбол. Сначала надо будет научиться бросать. Главное, чтобы никто не увидел, как он будет это делать.

А еще Генри надеялся, что с его родителями все будет хорошо и они вернутся. Однако в глубине души он думал, что было бы неплохо, если бы вернулись они когда-нибудь поближе к концу лета. Ну, или когда закончится бейсбольный сезон.

Он думал о бейсболе, о дядином пикапе и о том, чем же все-таки пахла его тетя, когда он ее обнимал, как вдруг что-то глухо ударило в стену над его головой. Генри не успел даже сообразить, как от удивления подскочил на кровати и снова мягко на нее приземлился. Он, все так же не моргая, постарался заставить себя дышать ровно.

— Наверное, птица, — сказал он вслух. — Сова или летучая мышь. Или еще что-нибудь в этом роде.

Генри попытался заставить себя закрыть глаза и никак не мог понять, как они снова умудряются открыться. Что бы ни стучало в стену там снаружи, теперь оно начало скрестись. Но Генри не мог быть уверен. Или все-таки мог. Что-то снова глухо ударило за стеной, не так громко, но точно по-настоящему.

Генри сел и постарался успокоиться и дышать ровно, в то же время представляя себе огромных летучих мышей, взбирающихся на крышу, и бегающих внутри стен крыс. Эти звуки ничем не отличаются от тысяч других звуков, которые обычно слышны по ночам, твердил он себе. Повернуться на бок и игнорировать их. Но вместо этого Генри вылез из постели и направился к лестнице. Он собирался пойти в ванную, включить кран и слить воду в унитазе, чтобы нормальные звуки прочистили его голову.

Оставив позади залитый лунным светом чердак, он спускался, словно в нору, а ступеньки визжали при каждом его шаге.

Кто-то оставил свет в ванной не выключенным. Из-под двери выбивалась, освещая ковер, светлая полоска. Дойдя до двери, Генри взялся за ручку и замер. Наверное, внутри кто-то есть. Кто оставит включенным свет и затем закроет дверь?

Генри не любил стучать и ненавидел переговоры через дверь. Поэтому он отошел в сторонку, собравшись сесть на ступеньку и подождать. Но не успел он сделать и шага, как ручка двери повернулась. У Генри перехватило дыхание, он отпрянул к лестнице и затаился в тени.

На площадку вышел старик. Он был невысокого роста, на голове у него красовалась большая лысина, обрамленная по сторонам жидкими седыми волосами. Длинные твидовые штаны были подвернуты до щиколоток. Поверх грязной белой футболки был накинут пурпурный атласный халат.

Человек громко фыркнул и направился на другой конец площадки к комнате дедушки, по дороге стирая полотенцем с шеи и лица пену для бритья. Длинные полы халата волочились за ним по полу, как шлейф за свадебным платьем. Прежде чем открыть дверь, он обернулся и посмотрел через плечо. Его глубокие темные глаза остановились на Генри.

Генри с силой моргнул, а затем потянулся и зевнул. Кто-то оставил в ванной свет, но дверь была открыта. И почему это он сидит на ступеньках, подумалось ему. Он не был уверен, но, кажется, ему надо было в ванную.

Он зашел в ванную и затем поспешил обратно на чердак.

Генри скользнул в постель. Мысли бесцельно блуждали в его голове, а сознание силилось понять, что же оно упустило. Генри знал, что о чем-то забыл, но глаза его слипались, и не успел он и заметить, как заснул. Сон перенес его куда-то далеко, на бейсбольное поле, где он знал, как правильно бросить мяч. И почему-то все время на него смотрел человек в пурпурном халате.

Генри спал долго и проснулся, потому что уже не мог больше спать. Хватит. Он выбрался из кровати, натянул на себя джинсы и футболку, а затем ватными после сна ногами по крутым ступенькам проделал путь вниз. И обнаружил, что тетя уже на кухне.

— Генри, — поприветствовала она его и широко улыбнулась. Она все еще занималась консервированием. Она была в бледно-зеленом переднике, волосы у нее на висках растрепались, а лицо было красным, как спелый помидор. На плите что-то бурлило в огромных размеров черной кастрюле. — А мы уж собирались посылать за тобой поисково-спасательную бригаду, — засмеялась она и включила хитроумное устройство, принявшееся измельчать сморщенные яблоки. Генри уставился на длинную колбаску из шкурок, яблочных внутренностей и какой-то мерзости, выходившей из измельчителя. Дотти взглянула на него и снова рассмеялась. — Генри Йорк, ты часом не на мои яблоки так презрительно смотришь? Червяки добавляют блюду пикантности. Так. Думаю, когда ты выйдешь из спячки, тебе надо будет поесть. Овсяные хлопья на полке прямо за тобой. Миска на столе. Молоко в холодильнике.

— Спасибо, — сказал Генри и принялся собирать себе завтрак. Генри привык к обезжиренному молоку, которое выглядело даже как будто голубоватым. Это же было больше похоже на сметану. Оно было густым, белым и обволакивало овсянку пленкой так, что Генри буквально чувствовал, как она прилипает к его языку. Язык, однако же, не был против.

Дотти выбросила миску отжатых яблочных остатков в мусор и повернулась к Генри.

— Итак, Генри Йорк, — начала она, — когда закончишь, можешь сполоснуть за собой тарелку. А потом, если ты, конечно, не захочешь залезть обратно в постель и проспать до следующего приема пищи, можешь пойти в амбар. Твой дядя хочет поговорить с тобой с глазу на глаз. Девочки уехали в город на день рождения.

Она вытерла руки о передник и вернулась к работе.

Облизывая зубы, Генри вышел из кухни и, пробравшись через груды ботинок в прихожей, оказался на заднем крыльце. Вниз по холму к подножию амбара тянулась заросшая лужайка. А за амбаром, прерываемые лишь ирригационными канавками и редкими проселочными дорогами, простирались ровные, соединявшиеся на горизонте с небом поля.

Генри стоял и бессмысленно смотрел на пейзаж. В другое время такой вид, наверное, захватил бы его и он бы любовался тем, как все плоско и пусто и какое же огромное пространство можно окинуть единым взглядом. Но вместо этого он рылся в словно заплесневевшем после сна мозгу, стараясь привести в порядок свои мысли, которые казались покрытыми пленкой так же, как зубы и язык.