Церковь относилась к Фаусту более сурово. В 1507 году аббат Шпонгеймского монастыря Иоганн Тритемий писал придворному астрологу и математику курфюрста Пфальцского: «Человек, о котором ты мне пишешь… имеющий дерзать называть себя главой некромантов – бродяга, пустослов и мошенник. Так, он придумал себе подходящее, на его взгляд, звание «магистр Георгий Сабелликус Фауст младший, кладезь некромантии, астролог, преуспевающий маг, хиромант, аэромант, пиромант и выдающийся гидромант». Рассказывали мне еще священники, что он хвастался таким знанием всех наук и такой памятью, что если бы все труды Платона и Аристотеля и вся их философия были начисто забыты, то он по памяти полностью восстановил бы их и даже в более изящном виде. А явившись в Вюрцбург, он не менее самонадеянно говорил в большом собрании, что ничего достойного удивления в чудесах Христовых нет, что он сам берется в любое время и сколько угодно раз совершать все то, что совершил Спаситель». Правда, похвальбы Фауста остались похвальбами – ничего выдающегося совершить он не сумел.

Говорили, что Фауст пользовался покровительством мятежного имперского рыцаря Франца фон Зиккенгена и князя-епископа Бамбергского и что его всегда сопровождал «пес, под личиной которого скрывался дьявол». На окраине города Виттенберга до сих пор сохранились развалины замка, которые называют «домом Фауста». Здесь еще много лет после смерти Фауста работали алхимики, среди которых выделялся Кристофор Вагнер, называвший себя учеником Фауста. Виттенбергские алхимики изготавливали различные магические предметы, в частности – загадочные «черные зеркала». Здесь же проходили обучение разные отчаянные люди, жаждавшие приобщиться к магии.

Реальный Фауст умер в 1536 или 1539 году в городе Штауфере (Брайсгау). А во второй трети XVI века народные рассказы о докторе Фаусте были записаны, и на их основе в 1587 году франкфуртский издатель И. Шпис выпустил книгу «История о докторе Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике». В ней рассказывалось о том, как ученый по имени Фауст заключил договор с дьяволом, ибо иначе не мог узнать, «что движет миром и на чем держится этот мир»; как при императорском дворе он вызывал образы древних героев и философов; как показывал студентам живую Елену Спартанскую, из-за которой разгорелась Троянская война и с которой впоследствии сам чародей вступил в любовную связь; как перед смертью он раскаялся в содеянном, но это не спасло Фауста от когтей дьявола, утащившего душу чернокнижника в преисподнюю.

Среди множества переложений, переделок и переводов этой книги, наводнивших Европу, специалисты выделяют книги французского доктора богословия Виктора Кайе (1598), нюрнбергского врача Николауса Пфитцера (1674), впервые рассказавшего о любви Фауста к некоей «красивой, но бедной служанке», и анонимную книгу «Верующий христианин» (1725).

Но самый большой успех ждал драму англичанина Кристофера Марло «Трагическая история доктора Фауста», впервые изданную в 1604 году. Сам Марло утверждал, что в основу его драмы легла какая-то старинная рукопись, найденная им в одном из шотландских замков, но известно, что Марло был склонен к мистификациям и, кроме того, эту историю к тому времени уже хорошо знали в Европе. Но подлинно бессмертным имя Фауста сделал, конечно, Гёте. Под его пером образ Фауста стал символом всей современной западной цивилизации, под влиянием гностических учений отказавшейся от Бога и свернувшей на технократический путь развития во имя овладения тайнами мира, во имя знаний, богатства и мирских наслаждений. Цена этого поворота известна – отказ от бессмертия. И конец этого пути также известен:

Легенды о сказочных богатствах Севера стали проникать на Русь еще в XI столетии. Побывавшие в Югре, «за Камнем» – за Уральским хребтом – рассказывали про обилие в тамошних краях серебра и пушнины, о том, что там даже «тучи разряжаются не дождем или снегом, а веверицами (белками) и оленцами». И еще рассказывали о том, что в приуральских лесах люди поклоняются «Золотой бабе» – статуе Великой богини Севера, отлитой из чистого золота…

Слухи об этом «великом кумире» проникли на Русь еще в конце XIV века. В 1398 году русский летописец, сообщая о кончине Стефана Пермского, писал, что святитель жил среди язычников, молящихся «идолам, огню и воде, камню и «Золотой бабе». В послании митрополита Симона пермякам в 1510 году также упоминалось о поклонении местных племен «Золотой бабе».

В конце XV века сведения о «Золотой бабе» достигли Западной Европы. Польский путешественник Матвей Меховский в 1517 году сообщал: «За землею, называемою Вяткою, при проникновении в Скифию… находится большой идол Zlota baba, что в переводе означает золотая женщина, или старуха. Окрестные народы чтут ее и поклоняются ей. Никто, проходящий поблизости, чтобы гонять зверей или преследовать их на охоте, не минует ее с пустыми руками и без приношений. Даже если у него нет ценного дара, то он бросает в жертву идолу хотя бы шкурку или вырванную из одежды шерстинку и, благоговейно склонившись, проходит мимо».

Австрийский посол С. Герберштейн, посетивший Московию в 1520 х годах, записал, что за Уралом стоит идол «Золотая баба» в виде старухи, которая «держит в утробе сына и будто там уже опять виден ребенок, про которого говорят, что он ее внук». Сам Герберштейн «Золотую бабу» не видел и видеть не мог – ее вообще вряд ли видел кто-либо из европейцев, – но подробно записал рассказ о ней. В частности, он упомянул о таинственных трубах, окружающих изваяние «Золотой бабы» в ее святилище: «Будто бы она там поставила некие инструменты, которые издают постоянный звук наподобие труб».

Знаменитого сибирского идола пытались разыскать еще новгородцы, которые во время своих походов на Югру охотно грабили языческие святилища. Интересовались «Золотой бабой» и казаки Ермака. Они впервые узнали о «Золотом идоле» от чуваша, перебежавшего в их стан при осаде одного из татарских городищ. Чуваш, попавший в Сибирь как татарский пленник, немного говорил по-русски, и с его слов Ермак узнал о том, что в осажденном им урочище остяки молятся идолу – «богу золотому литому, в чаше сидит, а поставлен на стол и кругом горит жир и курится сера, аки в ковше». Однако казаки, взяв приступом городок, не смогли найти драгоценного идола.

Вторично казаки услышали о «Золотой бабе», когда попали в Белогорье на Оби, где располагалось самое почитаемое остяками капище и где регулярно совершалось «жрение» и был «съезд великий». Здесь же находилась тогда главная святыня сибирских народов – «паче всех настоящий кумир зде бо», однако ермаковцам не довелось его увидеть – при их приближении жители спрятали «болвана», как и всю прочую сокровищницу – «многое собрание кумирное». Казаки расспрашивали остяков о «Золотой бабе» и выяснили, что здесь, на Белогорье, «у них молбище болшее богине древней – нага с сыном на стуле седящая». Сюда, в Белогорское святилище, принесли и положили к ногам «Золотой бабы» снятый с погибшего Ермака панцирь – подарок царя, по преданию, ставший причиной его гибели…

Все исследователи загадки «Золотой бабы» неизменно обращают внимание на перемещения ее святилища: северные народы опасались, что идол попадет в руки христиан, и маршрут «Золотой бабы» полностью совпадает с направлениями распространения русской колонизации. Первоначально, во времена Стефана Пермского (конец XIV века) «Золотая баба» находилась в святилищах к западу от Урала. После похода русских войск в Пермь Великую в 1472 году, когда пермские земли официально были присоединены к Москве, лесные волхвы вынуждены были прятать кумира то в пещере на реке Сосьве, то в дремучем лесу на берегах Ковды. Затем она очутилась уже за Каменным поясом, в обском лукоморье. После прихода Ермака священный кумир тщательно скрывали в неведомых тайниках близ низовьев Оби. А дальнейший маршрут, по которому на протяжении столетий «перемещался» идол, по одной из версий, лежит от берега реки Кызым к Тазовской губе, а оттуда – на горное плато Путорана на Таймыре.