С того далёкого дня, когда солдаты зарыли золотой клад, прошло восемьдесят пять лет. Берега реки, ежегодно заливаемые весенним паводком, неузнаваемо изменились. Поэтому найти место, где стояли два дуба, было уже невозможно. Тем не менее на свои скудные средства старик нанял нескольких землекопов, те покопали выборочно в двух-трёх местах, потыкали землю железным щупом. На том поиски и кончились.

К этому можно добавить, что примерно в то же время, когда землекопы кое-как обследовали берег Березины, один из наполеоновских ветеранов, глубокий старик лет за сто, рассказал журналистам в Париже, как маршал Ней поручил ему переправить через Березину повозки с золотом французского казначейства. Мост, наскоро построенный из разобранных домов близлежащей деревеньки, не выдержал тяжести артиллерийских орудий и рухнул.

Не исключено, что на одну из этих повозок и наткнулись солдаты 14-го егерского полка.

Что же касается «московской добычи» Наполеона, утопленной в Семлёвском озере, то ещё в XIX веке местная помещица Плетнёва безуспешно пыталась достать её. В XX веке туда неоднократно — например, в 1960–1961 годах и в 1979 году — выезжали экспедиции энтузиастов-любителей. На общественных началах в КБ и НИИ для них даже разрабатывались различные приборы, которые должны были помочь в поиске сокровищ.

В частности, геофизики измерили магнитное поле над поверхностью озера. Результаты свидетельствуют о наличии на дне в некоторых местах значительных масс металла. Но лежат ли там «сокровища императора» или же фюзеляж самолёта, упавшего в озеро в годы Великой Отечественной войны, приборы определить не могли. Правда, кое-что на сей счёт говорит химический анализ воды: содержание серебра в ней в 100 раз превышает аналогичный показатель в соседних водоёмах!

А вот визуальная разведка, которую пытались вести аквалангисты, ничего не дала, поскольку при максимальной глубине озера 21 метр последние 14–15 метров приходится на ил. Из-за него видимость в воде с глубины 5–6 метров уже нулевая. Он же не позволяет водолазам добраться и до дна, которое было в 1812 году.

И всё же определённые выводы о наличии клада в Семлёвском озере можно сделать по косвенным доказательствам.

Во-первых, твёрдо установлено, что при отступлении из Москвы у армии Наполеона был огромный обоз, весьма тормозивший темп её продвижения, да и к тому же требовавший сильной охраны.

Для захоронения поклажи целого обоза потребовалось бы слишком много времени, да и скрыть это место было бы невозможно. Значит, скорее всего, Наполеон и его штаб избрали другой вариант.

Во-вторых, весь маршрут отступления армии Наполеона из Москвы многократно скрупулёзно изучен различными исследователями. Их вывод однозначен: другого места, кроме Семлёвского озера, где можно было незаметно укрыть перевозимый большим обозом груз, нет.

Поэтому есть все основания считать это озеро хранилищем московских трофеев Наполеона.

Семья Николая II увезла в 1918 году свои ценности в сибирское изгнание, в Тобольск. Большая часть ценностей осталась там после того, как семью этапировали в Екатеринбург. ОГПУ неоднократно приступало к поискам. Самые успешные были в 1933 году. Материалы этого расследования лежат в архиве екатеринбургского управления ФСБ, к сожалению, недоступные широкому кругу исследователей.

Ценности были вынесены из губернского дома, где содержались Романовы, тремя частями. История трёх кладов — это ещё и история людей. Тех, кто прятал, и тех, кто искал. Их поведение, поступки представляются даже более интересными, чем, собственно, детективная сторона сюжета, первая глава которого вообще выглядит на удивление быстрой и успешной.

«Тов. Юргенс (начальник оперативного сектора ОГПУ в Перми. — Авт.). Сообщаю тебе историю с ожерельем. В 1922–24 гг. в бытность мою в Тобольске велась разработка бывшего Ивановского монастыря (он от Тобольска, кажется, 7–8 км), было обнаружено… много имущества, принадлежавшего царской семье (бельё, посуда, переписка Романова и т. п.)… Разработка затянулась, я её передал с уходом в ГПУ в 25-м году. Желательно, чтобы это проверили и восстановили разработку… 27 XII 31. Малецкий».

Чем вызван запрос, на который отвечал Малецкий? Почему заброшены на шесть лет поиски? В деле, озаглавленном «Романовские ценности. Материалы по розыску…», объяснения нет.

Эти пятьсот страниц не похожи на законченное агентурно-следственное дело. Сброшюрованы отнюдь не в хронологическом порядке постановления об аресте, обрывки явно ключевых донесений, служебной переписки, протоколы допросов написаны в основном от руки, а то и карандашом, не больно грамотными следователями.

В сентябре—октябре 1933 года начались допросы, а уже 20 ноября часть сокровищ была найдена. Надо полагать, что до того, в 1932–1933-м, шла эта самая оперативная разработка с помощью агентов, рыскавших по сибирским городам и весям и двум российским столицам, а эти тома — итог их тайной деятельности.

Женщина-осведомитель по кличке Литва и выявила в Тобольске камеристку знаменитой фрейлины Настеньки Гендриковой — Паулину Межанс, которая сообщила, что «у царской семьи было очень много бриллиантов и других ценностей, не оставленных в Ленинграде». Межанс «хорошо видела корону Александры Фёдоровны, она была вся бриллиантовая… шпагу в золотой оправе, ручка которой из червонного золота». Сообщила, через кого что выносилось. Далеко не всё «хорошо виденное» было видено, но на благочинную Марфу Ужинцеву указано точно.

Шестидесятилетняя нищая Марфа (по допросной анкете «неимущая», и она же — «валютодержатель») попыталась навести чекистов на ложный след: свёрток, мол, передал ей царский камердинер Чемодуров, он самолично и зарывал. Содержимым Марфа не поинтересовалась, хотя понимала, что «какую-нибудь ирунду» Романовы не носили. Только вот камердинер давно помер. Марфа привела на «примерное» место, оказавшееся, конечно, пустым. Не сама ведь прятала, запамятовала… Не себя она спасала, а человека, который по её вине мог пострадать от супостатов.

Назавтра Марфу взяли под стражу, через несколько дней она дала дополнительные показания.

Рассказала, что носила семье государя яйца, молоко, перезнакомилась с челядью, потому и доверил ей Чемодуров перед тем, как увезли царя с царицей на погибель в Екатеринбург, свёрток, велел передать игуменье. Незадолго до собственного ареста и смерти та отдала Марфе, наказав хранить до поры, когда вернётся «настоящая власть». Прятала его Марфа в колодце на огороде, в могилке на монастырском кладбище, и все семь лет дрожала, как бы не украли. От страха потеряла сон, аппетит, память и надумала всё кинуть в Иртыш.

Пошла за советом к Корнилову, богатому рыбопромышленнику, у которого иногда домовничала. Шёл 1925-й год. Корнилов руками на неё замахал: «Что ты, что ты?! Установится порядок, тогда с тебя отчёт спросят». Сам он долго отказывался, прежде чем решился схоронить в своём ломе, в подполье, под кряжами у входа. Через три года Корниловы уехали из города насовсем, а Марфа в душевном беспокойстве продолжала «похаживать» теперь к горсоветовскому дому.

Об одном просила на допросе: чтоб её признания на Василии Михайловиче не отразились, больно человек хороший и честный.

Тут же привезли из Казани в Свердловск чету Корниловых, он нарисовал план. Одно просил занести в протокол: что Марфа как следует места и не знала, потому как сам он перед отъездом из Тобольска указал его ей неточно.

Излишне, наверное, говорить, что и самого маленького брелока, медальончика из свёртка, пока лежал в воде, в земле, взято не было.

Драгоценностей оказалось 197 на сумму 3 270 693 золотых рубля. Впрочем, оценщики — тоже малограмотны, вместо подписи стоят крестики. Кулоны, колье, браслеты, цепи, в том числе предметы уникальные, известные — бриллиантовая брошь в 100 карат, шпильки — 44 и 36 карат, подаренный турецким султаном полумесяц — 70 карат. В спецзаписке заместителю председателя ОГПУ Ягоде примечательна концовка: «Помимо этого в порядке выполнения данного Вам плана (500 тыс.) нами изъято четыреста восемьдесят восемь тысяч рублей. Операцию по изъятию в/ценностей продолжаем».