— Неплохо. — Так же невозмутимо оценила шутку старушка. Они помолчали еще несколько секунд. — Есть два варианта, юмористы. Я сейчас провожаю вас до дверей, и вы долго лечитесь, но — живете.

— Вы, наверное, чем-то заразить нас хотите? — вставил Гайморит.

Хана продолжила, будто не услышала реплики:

— Второй вариант — это кошмар, который наступит, если вы не выберете первый.

— Она сейчас как побежит на нас, как нападет! — Гастрит уставился старушке на ноги, намекая на огромные валенки.

— Ладно. Пошла вон, крыса! — не выдержал наконец Гайморит. — Гляди, как она из валенок вылетит! — сказал он напарнику, целясь огромным кулаком старушке в голову.

Все произошло в несколько секунд. Кулак пушечным ядром пролетел мимо, хотя Хана лишь чуть-чуть наклонила голову, ни на шаг не сойдя с места. Бутерброды, как положено, посыпались икрой вниз. Когда последний из них долетел до паркета, старушка, будто потеряв на секунду равновесие, схватилась за пролетающую мимо руку и почти прижалась к бандиту. Тяжелый валенок в водолазных калошах из свинца, залитого в резину, с сокрушительной силой ударил в самую середину голени. Металл будто не заметил костей, превратив их в кучу осколков, разрывающих связки, сосуды, мышцы, а потом и кожу. Крупный мужчина, секунду назад твердо стоявший на обеих ногах, заревел от боли и, потеряв опору, начал заваливаться набок. Он с ужасом смотрел, как на пол из штанины хлещет кровь.

Лицо Ханы было каменным, лишь улыбка стала страшнее и шире, обнажая белые зубы. Она сделала шаг назад. Бандит продолжал падать, когда крепкие пальцы сжали ему кадык. Сто килограммов, набранные за тридцать пять лет жизни, неумолимо тянули вниз. В поисках опоры он замахал руками и попытался оглянуться. Но от стальной хватки свело шею и резко перехватило дыхание. Руки в дирижерском порыве бесполезно наткнулись на вовремя подставленный, словно щит, поднос. Тело приближалось к земле, и женщина наклонялась вместе с ним, не моргая глядя в глаза жертве. У самого пола Хана сжала пальцы и разогнулась, шумно выдохнув. Последнее, что почувствовал Гайморит, был резкий рывок, а затем по ушам ударил страшный хруст. Кровь залила лицо, одежду и окончательно испачкала уже побывавший сегодня в грязи фирменный ботинок. Безжизненное тело, продолжая конвульсивно дергаться, рухнуло у ног «дряхлой старухи».

— Ч-ч-ч-ч-ч, — будто успокаивая ребенка, полушепотом произнесла Хана, с несвойственной для ее возраста быстротой выпрыгивая из валенок. Те так и остались стоять, будто прибитые к полу; кусок вырванной гортани с неприятным шлепком упал внутрь одного из них.

Все это заняло буквально несколько мгновений. Ну, может, на секунду-другую больше, чем нужно. Ошалело глядя на то, что осталось от напарника, Гастрит дико заорал:

— Сука! — он в два прыжка подскочил к месту обещанного кошмара, выставив перед собой нож.

Хана не успевала. Бандит подбегал сзади. На разворот уже не оставалось времени. Спасти ее могло только чудо. И чудо пришло. Пришло с далекого африканского континента. Оно было черным, в синих трусах и огромном гипсе. Каждый делал свое дело, как умел. Мананга, утяжеленный отечественным гипсом, вцепился в кашемировое пальто. Он издал воинственный клич на понятном только ему языке и заскользил за бандитом по паркету. Гастрит значительно потерял в скорости и брезгливо махнул рукой, словно отгоняя большую черную муху. Идеально отточенное лезвие прочертило красную полосу через весь живот спасителя. Зато Хана уже заканчивала разворот.

— Ч-ч-ч-ч, — продолжала нашептывать она, и звук нарастал.

Тяжелый бронзовый поднос, с шумом разрезая воздух, стремительно приближался к шее бандита. Крепко держа его за ручку, Виктория Борисовна следила за траекторией. Коснувшись кожи, острый край, казалось, замер на мгновение, а затем легко перерезал все, что попалось на пути. Голова неестественно запрокинулась, и две толстые алые струи брызнули в потолок из поврежденных сонных артерий.

Все стихло. Тяжело дыша, посреди зала стояла с окровавленным подносом в руках старушка, две минуты назад вежливо предлагавшая гостям бутерброды. Гости же с изуродованной внешностью лежали на полу, не подавая признаков жизни. У дивана, прижимая к животу простыню, тихо постанывал негр.

— Старею... — глядя на него, произнесла женщина.

Она взяла со стола трубку радиотелефона и набрала «ноль три».

— Придется потерпеть, сынок, минут пятнадцать. Раньше не приедут. Ты постереги их здесь, а у меня еще дела.

С Гастритом и Гайморитом было покончено навсегда. Как выясняется, иногда неплохо, испытав нехорошее предчувствие, развернуться и поехать домой.

К моменту, когда за дверью послышались крики, Че Гевара как раз успел выкурить сигарету. Привычный к такого рода звукам, он гадко хихикнул, живо представив, что там происходит. Разобрать точнее не позволяла толстая дверь. Но он и без того знал, что «работа» идет полным ходом и вскоре закончится. Внезапно звуки стихли. Из квартиры, куда отправились его подельники, раздалось чуть слышное: «тук, тук-тук, тук». В подъезде все было спокойно. Че Гевара покрутил головой, уточняя, откуда исходит звук. По-гусиному вытянув вперед шею, он приложил ухо к стальной обшивке двери. И вдруг мощный удар поверг его на пол в состоянии полного отсутствия сознания.

Очнулся он столь же внезапно, но лучше бы этого не делал. Запах крови вперемежку с нашатырным спиртом — не лучшее, чем может встретить вернувшаяся действительность. Да и могло ли подобное иметь место в действительности? Руки и ноги не были связаны. Однако вставать почему-то не хотелось. Че Гевара сидел, прижавшись к батарее, и с ужасом глядел перед собой не в силах оторвать глаз от изуродованных тел.

— Зачем пришли? — тон, которым был задан этот простой вопрос, больше напоминал истошный вопль, прозвучавший в самое ухо. Ухо тут же заложило.

Бандит повернул голову. Хотелось сделать это резко, а то и вовсе отшатнуться, но тело отказывалось подчиняться. Он понял, что сейчас увидит чудовище, уже начавшее пожирать его друзей. Вместо этого перед глазами появилась перепачканная кровью ужасная старуха с перекошенным лицом. Че Гевара окончательно потерял самообладание и завыл. Короткий и очень болезненный удар в пах привел его в чувство и изменил позу. Теперь он стоял на коленях, будто кланялся, держась за опухающую мошонку.

— Зачем пришли? Кто такие? Кто прислал? — вопросы сыпались один за другим, не давая сосредоточиться. Забрызганное кровью лицо ужасной старухи было совсем рядом.

— У черного камень. Приказано забрать...

— Ты чей? Кто командир? Ты сказал у дверей: «Хана»? Откуда знаешь?!

Он запутался в вопросах. Одни, вообще, ему были непонятны, а на другие он с удовольствием ответил бы, но сказался опыт зоны. Приобретенные годами рефлексы не позволяли полноценно участвовать в диалоге, протекающем в форме допроса.

«Подследственный» снова завыл и автоматически «включил дурака».

— Какой командир? Мы не военные-е-е... Мы гражданские-е-е...

— На войне гражданским делать нечего, — с этими словами бабка подняла с пола десертную ложку, хладнокровно засунула ее в глазницу головы, раньше принадлежавшей Гастриту, и вынула глаз. Затем поднесла его к лицу Че Гевары и раздавила.

— Говори, а то пальцы откушу! — проорала старуха в еще здоровое ухо.

Звон, раздавшийся в голове, остатки глаза, брызнувшие на лицо, кругом кровь, кровь, кровь... И без того подорванная психика видоизменилась окончательно. Андрей Константинович Скобель глупо хихикнул, засунул в рот указательный палец и обмочился.

С минуту Хана пыталась понять, что произошло, затем в сердцах сплюнула.

— Что с людьми стало? Раньше на этапе «глаз» только-только колоться начинали, а этот уже обоссался, и крышу сорвало. — Она сокрушенно покачала головой. — Как же с ними разговаривать?

— Я всегда говорил: «Несомненно, с приходом пенсии жизнь только начинается», — голос, внезапно зазвучавший в прихожей, заставил Викторию Борисовну резко обернуться. — У вас дверь нараспашку. Вот и решил посмотреть, не случилось ли чего?