Я объяснил себе это явление тем, что теплота в малахитовой пещере образовывается вследствие беспрерывных химических процессов, происходящих в купоросном озере. По мере же удаления от этого источника тепла, сжатый между двумя льдами слой земли постепенно поглощал теплоту.

Я очень жалел, что не взял с собой меховой одежды. Спасибо, хоть Бэби грела меня, сколько могла.

Пропутешествовав еще несколько времени, я заметил новую странность: моя магнитная игла, с помощью которой я отыскивал направление по извилистому пути, вдруг перестала действовать. Она запрыгала во все стороны, нахально утверждая, что север внезапно стал обретаться в любом пункте.

Я понял, что вблизи должны находиться или железная руда, или же базальтовые массы.

Окружающие меня скалы состояли из долорита, который хотя и является составной частью базальта, но все же не обладает магнитной силой.

Дальше мне стали попадаться на глаза сверкающие кристаллы лабрадора, тоже входящего в состав базальта.

Я остановился, чтобы достать себе один из этих кристаллов, прельщавших меня роскошью своих цветов.

Плоскости кристалла лабрадора отсвечивают зеленым, красным, голубым и желтым цветами, а ребра отливают черным. Иногда же, при перемене направления падающих на них световых лучей, плоскости являются черными, ребра же сверкают всеми цветами радуги.

Я путешествовал, выключая время отдыха, уже третьи сутки, как вдруг заметил, что дальше некуда будет двинуться.

Опять я очутился в громадной пещере. Она была не особенно высока, но очень длинна и широка. В ней царствовал положительно непроницаемый мрак. Стены ее состояли из магнитного железняка и авгита, казавшегося издали зеленым, но вблизи радужным. Свод был весь из долорита.

Все дно пещеры занимало озеро, гладкое и неподвижное, как зеркало.

Несмотря на яркий свет магниевой проволоки, я только после двухчасовых поисков открыл в черной железной стене отверстие. Это отверстие можно было счесть за продолжение того подземного входа, по которому я добрался сюда.

Вокруг озера шли выступы скалы. Между некоторыми из них расстояние было очень велико, и вообще, прыгать по гладкому железняку представлялось крайне неудобным. Путь этот был очень рискованный, а между тем, другого не было. Или возвращайся назад ни с нем или скачи с выступа на выступ по самому краю озера, может быть, бездонного, — и только при этом условии можно рассчитывать попасть в видневшееся отверстие, ведущее Бог весть куда.

Я стал совещаться с Бэби, как нам быть.

Не лучше ли будет попытаться переплыть озеро? Раз Бэби не задумалась переправиться через купоросное озеро, то отчего бы ей не переплыть и это? Конечно, она теперь должна будет взять меня с собой и избавить этим от необходимости сооружать новый плот.

Бэби, очевидно, соглашалась.

Я сел на нее и предложил ей показать свое искусство в плавании.

Она стала на один из выступов и пристально начала всматриваться в озеро.

Не знаю, что заговорило в ней — женское ли тщеславие, что ей вдруг жаль стало перекрашиваться из василькового цвета в черный, или инстинкт, часто оказывающийся вернее всяких человеческих расчетов, — но только Бэби не хотела спускаться в озеро.

Положим, вид его вызывал и во мне ужас своей мертвенной неподвижностью и чернотой, но отдаться совсем этому ребяческому чувству мне не хотелось.

Как я ни убеждал Бэби прыгнуть в озеро, она не соглашалась. Она энергично мотала головой; но видя, что это не помогает, то есть не избавляет ее от моих понуканий, взяла да и села на задние лапы. На, мол, вот: буду тут сидеть хоть до скончания века, а в озеро ни за что не полезу.

Делать нечего! Пришлось покориться. Но если не угодно ей плыть, то, быть может, она соблаговолит доставить меня к месту назначения сухим путем?

Я повернул голову Бэби по направлению к ущелью и предложил ей переправиться туда по выступам стен пещеры.

С этим она вполне была согласна, и мы отправились в путь.

Это путешествие, вернее — прыганье с одной глыбы железняка на другую — было невообразимо трудно. Бэби должна была напрягать все свои силы, чтобы вместе со своим всадником делать громадные прыжки и успевать вцепиться когтями в следующую глыбу.

Она прекрасно сознавала трудность своей задачи и отдыхала после каждого прыжка.

На полпути она начала задыхаться и высунула язык.

Я достал фляжку с водой и уксусом и дал несколько глотков своей доброй, храброй и умной подруге. Она точно ожила после этого и снова энергично продолжала свои сальто-мортале.

Но вот вдруг прекратились выступы, а между тем, до ущелья оставалось приблизительно метров пятьдесят.

Бэби опять уперлась глазами в озеро; она, очевидно, соображала, уж не пуститься ли ей вплавь.

Но нет. Пошевелив некоторое время ушами, она вдруг с дрожью отвернулась от озера, затявкала, глядя на крутую стену перед собой, и попробовала, не удастся ли ей вскарабкаться на нее.

Я угадал ее мысли.

Сняв с себя веревочную лестницу, я обвязал концы ее вокруг Бэби и знаками показал ей, чтобы она взбиралась наверх.

Бэби была удивительно ловким гимнастом. Просто завидно было смотреть, как она карабкалась, точно муха, по гладкой скале, пользуясь незаметными для человеческого глаза трещинами!

Наконец она добралась до верха.

Теперь мне осталось только подниматься вслед за ней по лестнице, привязанной к ней. Бояться было нечего. Опора была надежная: ведь в прелестной Бэби было веса не менее пятисот килограммов!

Взобравшись в свою очередь, я очутился на довольно большой площадке, ведущей прямо к ущелью.

Несмотря на низкую температуру, я весь был мокрый. Это произошло не столько от усилий, сколько от страха во время наших перелетов через бездны.

Достигнув нового коридора, я захотел немного подкрепиться.

Кое-как мне удалось уговорить мою Бэби полакомиться жиром птеродактиля. Она совала лапу в банку и потом, свернув ее в комочек, преграциозно облизывала.

В том и состоял ее обед.

Потом мы улеглись спать и проспали подряд часов десять.

Затем мы продолжали свою экскурсию.

Но меня ожидало горькое разочарование: коридор оказался очень коротким и оканчивался тупиком. Авгитовые и долоритовые скалы кончались поперечной стеной слюдистого сланца.

В этой стене уж не было никакого прохода дальше. Тонкие слои слюдистого сланца свободно лежали друг над другом, точно карты в колоде.

Между этим сланцем могло быть пустое пространство только в том случае, если в нем образовался так называемый погреб из горного кристалла.

Рудокопы открывают эти погреба тем, что, наткнувшись в сланцевых образованиях на кварцевую жилу, начинают стучать молотком по стене и слушают, не раздастся ли ясного, гулкого звука.

Некоторые из этих погребов заключают в себе сокровища ценой в несколько сот тысяч.

Но стены моей тюрьмы издавали только глухие, тупые звуки. Следовательно, предо мною находилась сплошная стена, Бог весть во сколько метров толщиной.

Таким образом, наши громадные усилия с Бэби попасть сюда оказались бесплодными.

Я наконец озлобился, решив, что навсегда остался пленником в этом подземном царстве, и что мне остается только пробраться обратно в мою ледяную пещеру и просуществовать в ней столько времени, насколько хватит у меня запасов.

Выйдя опять из ущелья и очутившись снова на краю проклятого черного озера, я взял валявшийся у меня под ногами камень и сердито швырнул его в эту зеркальную поверхность.

Тут случилось нечто, для описания чего нет соответствующих выражений на человеческом языке, даже на самом богатейшем.

Это озеро оказалось огромным скопищем базальта в мягком состоянии, но уже настолько насыщенного, что он был готов к кристаллизации.

Недоставало лишь падения ничтожного камешка в эту массу, чтобы совершилась кристаллизация. Быть может, этот камешек ожидался уже много веков!