Когда брошенный мною камешек коснулся поверхности озера, пещера внезапно наполнилась ослепительным сиянием, которое всегда предшествует кристаллизации; а когда оно угасло, раздался страшно оглушительный грохот.

Он звучал безостановочно, все постепенно усиливаясь и разрастаясь, как бывает перед вулканическими извержениями.

Через секунду перед моими изумленными глазами внезапно поднялись из бездны новые великаны, которых я невольно вызвал к существованию. Это были шестиугольные колонны окружностью в два метра с лишком. Все они были одинаковой величины и возникали одновременно густыми, тесно сплоченными рядами.

Не останавливаясь перед сводом, базальтовые колонны пробили его с такой силой, какая не поддается человеческому вычислению.

Только что родившийся базальт полминуты тому назад представлял из себя совершенно мягкую массу вроде студня, а теперь прорезал твердый и массивный каменный слой с такой же легкостью, с какой острый нож режет бумагу.

Вероятно, это новообразование теперь уже красовалось на поверхности мыса Цихи в виде гигантского гребня или чего-либо подобного.

Вследствие громадного трения и давления, вся масса долорита, через которую проложил себе путь базальт, раскалилась докрасна, а там, где базальт еще соприкасался с долоритом, он тоже пламенел. Наконец, все колонны, в свою очередь, засияли огнем и сделались точно прозрачными. Вся пещера казалась наполненной пламенем.

Вдруг сделалась такая адская жара, что все живое тут неминуемо должно было погибнуть. Положим, единственными представителями всего живого были только мы с Бэби.

Когда жидкое тело переходит в состояние кристаллизации, то уже само собой, вследствие освобождения скрытой теплоты, является сильное повышение температуры. Тут же, от невообразимо страшного трения, жар сделался настоящий вулканический.

Я и моя верная спутница уцелели лишь благодаря новому геологическому перевороту, бывшему последствием описанного новообразования.

Оба мы полетели кувырком. Хорошо еще, что я попал на медведицу, а не наоборот, а то бы от меня и следа не осталось. При падении у меня было такое ощущение, точно меня крутило вихрем. Вместе с тем, мне казалось, что я вижу звуковые волны, как видят искры, выскакивающие из электрической машины. Эти волны так и мелькали перед моими глазами, как будто разноцветное сияющее море.

В следующую секунду я как бы ослеп и оглох.

Недоставало лишь мне изжариться живьем!

Но этого, к счастью, не случилось.

Страшное давление воздуха откинуло меня на несколько метров в тупик, и там вдруг подуло на меня холодной струей, точно морозным ветром.

И этот ветер сопровождался ужасным ревом. Откуда брался он?

Я не мог пошевельнуться, хотя и был в полном сознании.

Меня сковывало любопытство.

Мне хотелось еще поглядеть на величественное зрелище, не предназначавшееся для глаз смертного; хотелось подсмотреть падающий с свода огненный дождь, расплавленные, вероятно, уже обратившиеся в яшму каменные обломки; подсмотреть, как начнут гнуться возникшие последними базальтовые колонны и будет трескаться их поверхность, причем каждая трещина, при своем возникновении, издаст такой звук, точно бросаются в море гигантские колокола.

Бэби, однако, схватила меня за ворот и оттащила еще глубже в проход.

Но, однако, пребывание в этом коридоре было тоже не особенно приятно.

Когда я захотел подняться на ноги, это оказалось невозможным.

Поднимаясь спиной к базальтовой пещере, я падал навзничь; желая подняться лицом к ней, я летел ничком. Какая-то непонятная сила тянула мою голову к югу, а ноги — к северу.

Этой силой оказалось двойное воздушное течение. Из пещеры несся сирокко в восемьдесят градусов тепла, а из прохода тянулся борей в четыре градуса холода.

Наконец, я догадался лечь на спину Бэби, где оба течения сравнительно уравновешивались.

Но и могучая Бэби должна была собрать все силы, чтобы противостоять напору ветра.

Моя лампочка каким-то чудом не погасла.

Но откуда же брался холодный ветер? Ведь этот проход был тупой.

На этот вопрос скоро получился удовлетворительный и радостный для меня ответ.

Сила базальтового превращения совершила большие перемены и в заслонявших мне путь сланцевых наслоениях.

Аккуратно нагроможденные одна на другую сланцевые плиты теперь лежали в хаотическом беспорядке, с обращенными друг к другу острыми ребрами и краями.

В одном месте, между поднявшимися горизонтально плитами, образовалось треугольное, метра в три вышиной, шатровидное отверстие, откуда проникал холодный воздух, который превращался в настоящий ураган при встрече с горячей атмосферой, которая неслась из базальтовой пещеры.

Из всего этого я вывел заключение, что за сланцем должно находиться свободное пространство, непременно обширное, судя по силе давления воздуха.

Но здесь меня ожидало новое разочарование.

Горный обвал хотя и проломил поперечную сланцевую стену прохода, но не в прямом, горизонтальном направлении, а лишь так, что беспорядочно разбросанные плиты составляли разветвляющийся лабиринт.

Направо и налево, вверху и внизу зияли передо мной отверстия, когда я дошел до конца тупика. У меня не было иного путеводителя, кроме ветра: из малого пустого пространства он дул тише, из большого — сильнее.

Отверстия были так малы, что нам с Бэби приходилось проползать в них на четвереньках.

Медведица ползла впереди. В качестве пещерной жительницы, она отлично видела в темноте.

Пробираясь наудачу туда, откуда дует ветер, изображая из себя своеобразную пару пресмыкающихся, мы с Бэби рисковали застрять в этом каменном хаосе. Ведь могло случиться, что, чего доброго, и назад уж не найдем дороги, да и вперед некуда будет двинуться.

Но мы, как истинные герои, не унывали.

Вдруг Бэби испустила громкий рев ужаса и стала задом ретироваться через меня.

Но я мужественно продолжал ползти вперед и очутился, так сказать, лицом к лицу с призраком, так испугавшим Бэби.

Меня он не испугал. Я преспокойно осветил его лампочкой и признал в нем скелет прекрасного чудовища, уже знакомого мне.

— Иди назад, Бэби, — уговаривал я мою верную спутницу. — Эта особа теперь не причинит тебе никакого вреда. Это только кости самого удивительного гигантского животного, жившего во дни оны под землей. Известен еще только один экземпляр его. Да, это пресловутый мозазавр, первый представитель которого был открыт ученым Гофманом и назван в честь его мозазавром Гофмана.

Скелет стоял в длинном узком пространстве, стены которого были усеяны кристалловыми формациями.

Мозазавр — ящерица в двадцать пять метров длиной, с громадной головой, глазными впадинами с большую тарелку и спинным хребтом в сто тридцать позвонков. Хвост изумительного устройства: он имеет вид широкого корабельного руля с обращенным вверх краем и продолжается гигантской пилой вдоль спины. Конечно, и от ног остались лишь одни кости, но по отпечаткам на камне, бывшем еще мягким в то время, когда его тут замуровало, видно, что они были снабжены плавательными перепонками.

Когда же было это время? О, задолго еще до потопа, положившего конец существованию мамонта!

И это сокровище теперь мое. К сожалению, я не могу взять его с собой. Оно даже мешает мне, заграждая путь, и по его милости я должен искать себе другого выхода из лабиринта.

Наконец, я стал слепо полагаться на тонкий инстинкт моей лохматой спутницы, которая зашныряла тут что-то уж очень самоуверенно.

Нам опять заградила дорогу хелония титанических размеров. Это — черепаха с длинной змеиной шеей. Панцирь ее и посейчас покрыт баланами.