Действительно, все произошло так, как я предвидел. Корзины, принесенные Бэби на палубу, мгновенно были опустошены.

Могучий медведь, 7 1/2 футов вышины, первым выбрал себе львиную долю. Несколько других, немного поменьше его — очевидно, приближенные — присвоили себе другие лакомства, а то, что было похуже — разные крысы и мыши, — досталось на долю обыкновенным медведям. Штук двадцать из них с громким ворчанием забрались на такелаж, выражая тем свое неудовольствие. За это оставшаяся внизу партия стала швырять в них пустыми банками и разной валявшейся у них под лапами мелочью.

Наконец, когда все было съедено и выпито, медвежий король начал что-то нежно ворчать моей Бэби, которая, в свою очередь, еще с большею нежностью лизала ему голову, слегка сжимая, в знак любви, лохматую шкуру зверя зубами.

Я понял, что Бэби была супругой великого могола медвежьего царства!

Вот так штука! оказывается, я позаимствовался молоком у самой королевы полярных медведей!

Медвежьему королю, очевидно, казались чрезвычайно подозрительными рукавицы, надетые на лапы его супруги. Он долго косился на них и сердито бурчал что-то. Бэби пустила в ход все свойственные женскому полу уловки, которыми они стараются успокоить расходившихся мужей, но ничто не помогало. Убедившись в этом, она подбежала к двери, из-за которой я делал свои наблюдения, и закивала головой, очевидно, желая, чтобы я вышел к ней.

Я смело шагнул на палубу. Завернутый в опрысканную хлороформом медвежью шкуру, я ничего не боялся.

Дикие бестии кинулись ко мне со всех сторон, но, очутившись возле меня, все повалились, как снопы, не причинив мне ни малейшего вреда.

Ужаснувшись при виде этого низкопоклонства со стороны своего придворного штата, медвежий король поднялся в свою очередь и замаршировал ко мне с очевидным намерением немедленно же истерзать мою особу собственными зубами. Но, приблизившись ко мне, он тоже зашатался и грохнулся бы на пол, если б верная и любящая супруга не подхватила его в свои могучие объятия.

Возле главной мачты лежал сверток якорного каната. Королева опустила на него тело супруга и положила его благородную голову к себе на колени.

Я поспешно достал лежавшую у меня в кармане пастушечью свирель и заиграл на ней грустный напев, зная, что медведи — большие любители такой музыки. Не прошло и нескольких минут, как усыпленные медведи начали пробуждаться при звуках свирели. Король, которого я прозвал «Марципаном», сперва задрыгал ногами и зашевелил ушами в такт музыке, а потом вскочил и заплясал на задних лапах, очень изящно размахивая передними.

Его пример подействовал заразительным образом и на остальных медведей. Все они вскочили на задние лапы, закружились и завертелись не хуже любых столичных плясунов.

Когда я кончил играть, все подошли ко мне, очевидно, изъявляя пламенное желание познакомиться и подружиться со мною. Будь у них хвосты, они, наверное, замахали бы ими.

Медвежий король простер свое благоволение ко мне до того, что даже обнял меня, причем затрещали все мои ребра. Хлороформ уже улетучился, и потому меня можно было безнаказанно обнимать, обнюхивать и даже облизывать.

После этого он пригласил меня сесть между ним и Бэби на импровизированном троне — канатном свертке.

Но я вовсе не жаждал подобных отличий. В голове у меня была совершенно другая мысль.

Я соображал следующее: на Северном полюсе обитает, наверное, несколько десятков тысяч медведей — не живут же они одним воздухом! Такие же животные, которые годятся им в пищу, очень редко попадают в эту страну. Три месяца в году они, положим, обеспечены, так как китоловы оставляют им все мясо убитых китов, годное в пищу лишь одним медведям; но чем же питаются они в остальные девять месяцев?

Природа, одинаково заботящаяся о всех своих детях, наверное, устроила для них где-нибудь неистощимый запас. Быть может, есть громадная ледяная пещера, в которой допотопные животные целиком сохранились до сего времени между ледяными пластами.

Красноречивым подтверждением моего мнения служит огромный скелет мамонта, хранящийся в Петербургском естественно-историческом музее. Этот мамонт также был открыт белыми медведями в одной из сибирских ледяных пещер. В то время он еще весь был покрыт мясом. Медведи успели съесть его только наполовину, когда люди увидали это чудовище. Говорили, что мясо этого гиганта было совершенно снежно, как у только что убитого животного.

«Постараюсь, — думал я, — так приручить всех этих медведей, чтобы они привели меня в пещеру, где хранятся их запасы». До сих пор целым поколениям медведей приходилось добывать себе эти запасы из-подо льда лишь с большим трудом. Я же, имея в своем распоряжении топоры, ломы и несколько бочек пороха, несравненно легче буду доставать провизию и для них и для самого себя; запаса, наверное, хватит нам до скончания века, да и другим еще останется.

Да, призрак голодной смерти навсегда был бы изгнан с земли Франца Иосифа (конечно, только с той, которая находится у Северного полюса; прошу не смешивать ее с одноименной землей, заключенной между Дунаем и Тисой), если только удастся открыть кому-либо еще доступ в эту допотопную кладовую.

Медведи обязательно должны провести меня туда.

А может быть, они даже снесут или свезут меня?

Разве не попробовать ли мне запрячь их в сани?

Эти сильные звери домчат меня скорее и лучше всякой железной дороги, и вдобавок, за это путешествие мне не придется заплатить ни гроша.

Я приступил к выполнению своего замысла с тонкостью настоящего дипломата.

Когда имеешь дело с медведями, необходимо уверить их, что делаешь им то или другое предложение исключительно для споспешествования общему благу, но отнюдь не для личных своих целей.

Сообразно с этой великой истиной я и стал поступать.

Прежде всего, я нагрузил большие сани, в которых наши ученые совершили свою двухмесячную экспедицию, всем, что могло мне пригодиться. На корабле была оставлена масса всевозможных инструментов, новоизобретенных приспособлений, химических составов, снадобий и т. п.

В моих хлопотах немало мешало мне любопытство новоприобретенных друзей, которые страшно были заинтересованы каждым новым предметом.

Король Марципан во что бы то ни стало хотел разгрызть зубами репетиционный теодолит[1], принятый им за орех. Когда же я притащил большой телескоп, все почтительно отошли от меня. Король Марципан от ужаса и страха даже собственнолично забрался на марс. Бэби хотела было последовать за ним, но не могла, так как этому препятствовали рукавицы на передних лапах.

Когда все нужное было уложено, дошла очередь до вопроса, как бы мне теперь впрячь господ медведей.

«Тегеттоф» стоял на вершине громадной ледяной горы вышиною с знаменитый Блоксберг[2]. С поднятым кверху носом, корабельная палуба образовала наклонную плоскость вроде катка, по которому сани легко могут скользить. От этого катка шел другой, по самой горе, очень гладкий, некрутой и удобный.

Сани, очевидно, пойдут сами собой, — надо только кому-нибудь сидеть на передке и управлять ногами.

Я знал, что у медведей сильно развиты любопытство и страсть к подражанию, чем они удивительно напоминают обезьян. Поэтому я был уверен, что как только спущусь в санях с корабля, то мои почтенные товарищи тотчас же последуют за мной и займут сани.

Так и случилось. Едва добравшись до нижнего борта корабля, сани уже были набиты битком седоками.

Его медвежья светлость сидел за мной, положив мне голову на плечо. Рядом с ним помещалась Бэби, которая визжала от удовольствия, когда сани с быстротою стрелы полетели по гладкой наклонной поверхности.