Дух добра... Он всегда присутствовал в творчестве Бориса Пастернака, начиная от первого его стихотворения «Февраль. Достать чернила и плакать!» до последнего цикла «Когда разгуляется».

Стихи Пастернак действительно слагал «навзрыд», только не случайно. Трудолюбие поэта неиссякаемо. Он много лет работал по жесткому расписанию, не давая себе поблажки даже в дни всенародных праздников. Отличительной чертой его лирики, на мой взгляд, является подлинность переживания героев. Я восхищаюсь удивительной гаммой чувств, присутствующих в одном из поздних стихотворений Пастернака «Без названия»:

Мудрые говорят, что культура мужчины определяется по его отношению к женщине. У Пастернака это чувство всегда возвышенно. Даже в шестьдесят шесть Борис Леонидович пишет:

Но не следует думать, что любовная лирика была единственным мотивом поэтического творчества Пастернака. Нет, ему не чужды и другие темы. Всегда влекла его природа, много стихов о поэзии и поэтах. А вот как Пастернак говорит о роли поэта в нашей стране и в жизни.

Действительно, так уж случилось в России, что все мало-мальски известные поэты творили на пепелище эпох. У Пастернака есть две поэмы о революции 1905 года. Одна так и называется «Девятьсот пятый год», а вторая, «Лейтенант Шмидт», посвящена одному из героев первой русской революции. Но, если честно, мне обе поэмы не особенно нравятся.

А может, это хорошо, что поэзия Пастернака вызывает неоднозначную реакцию даже у одного читателя? Значит, творчество его сейчас нам нужно! А закончить мне хочется словами художника, под которыми готов подписаться и я: «Жить и сгорать у всех в обычае. Но жизнь тогда лишь обессмертишь, когда ей к славе и величию своею жертвой путь прочертишь».

Анна Ахматова написала эти строчки о Борисе Пастернаке 19 января 1936 г., когда главного прозаического труда его жизни – романа «Доктор Живаго» – еще не было и в помине. Но эти слова о Пастернаке вполне можно отнести и к роману, долгие годы сокрытому от нас.

Перечитывал его несколько раз и все не мог понять, почему Константин Симонов заявил в свое время: «Нельзя давать трибуну Пастернаку!» Не могу понять, почему вслед за Симоновым не давали трибуну Пастернаку и его роману официальные советские власти на протяжении почти сорока лет.

Что антисоветского можно найти в пастернаковской версии революции? Но вот эти строки могли действительно напечатать только в 1988 году, никак не раньше: «Изуверства белых и красных соперничали по жестокости, попеременно возрастая одно в ответ на другое, точно их перемножали. От крови тошнило, она подступала к горлу и бросалась в голову, ею заплывали глаза». Да, обычно в литературе и в фильмах о гражданской войне зверствовали лишь белые и интервенты, а красные отвечали добротой и милосердием. Но Пастернак – реалист и рассказывает все, как было на самом деле. Особенно показательны в этом отношении 11 и 12 части романа, где рассказывается о пребывании Юрия Андреевича в партизанском отряде. Доктор почти на два года оказался среди красных, вынужден был не только оказывать помощь раненым и больным, но и волей-неволей втягиваться в политический конфликт.

Мне кажется, Пастернаку удалось мастерски показать всю противоречивость характера Живаго, сложность его положения, колебания, на чью сторону встать. Вспомните эпизод, когда герою пришлось нарушить международную конвенцию о Красном Кресте, по которой военные врачи не имеют права вооруженно участвовать в боевых действиях воюющих сторон. Живаго не мог прицельно стрелять в приближающуюся цепь белых, потому что «лица половины казались ему привычными, виденными, знакомыми». Случайно ранив юношу из белой цепи – Сережу Ранцевича – Живаго вместе с фельдшером спасает мальчика. А вскоре, случайно оказавшись свидетелем разговора заговорщиков, собравшихся убить командира партизан, Живаго негодует и спешит предупредить Микулицына. Заговор раскрыли, Ливерия не убрали, а его методы на долгие годы остались в арсенале большевиков. Образ Микулицына мне лично глубоко антипатичен даже по сравнению с Левинсоном из «Разгрома» Фадеева. Левинсон за кражу дынь с крестьянского баштана судил Морозко, а Микулицын сначала распорядился расстрелять самогонщиков, а потом вновь разрешил самогоноварение. Левинсон личным примером учил партизан храбрости, а Микулицын кроме пышной речевой патетики, не знает других методов воспитания партизан.

Во многом можно не соглашаться с авторской трактовкой Живаго. Многих читателей старой закалки покоробит его отношение к женщинам: три жены к концу жизни. Но разве не актуальны сейчас, в наше смутное время, эти строки о любви, которые произносит Лара: «...И почему рушатся семьи, в том числе твоя и моя? Ах, как будто дело в людях, в сходстве и несходстве характеров, в любви и нелюбви. Все производное, налаженное, все относящееся к обиходу, человеческому гнезду и порядку, все это пошло прахом вместе с переворотом всего общества и его переустройства. Все бытовое опрокинуто и разрушено»...

Читать «Доктора Живаго» трудно. Это не транспортное чтиво. Лучше всего осилить роман на каникулах, когда ничто и никто не будут мешать думать, ибо он наталкивает на размышления. Размышления о судьбе главного героя. Размышления о себе, читателе, народе, России. Ведь каждый из нас вслед за Борисом Пастернаком и Юрием Живаго согласится со строчками из стихотворения «Гамлет»:

Вот какие мысли навеял роман «Доктор Живаго». У вас он, возможно, вызовет другие чувства – и это главное, значит, книга нужна сегодняшнему читателю.

Сергей Довлатов – писатель нашего времени. Он стал известен только в восьмидесятых годах. У нас же в стране его книги появились только в начале девяностых. Вся жизнь писателя была движением, энергией. Родившись в эвакуации 3 сентября 1941 г. в Уфе, он умер в эмиграции 24 августа 1990 г. в Нью-Йорке. С 1978 г. – двенадцать лет – Довлатов жил в США, где окончательно выразил себя как прозаик. Лауреат премии американского Пен-клуба, он печатался в престижнейшем американском журнале «Ньюйоркер», где до него из русских прозаиков публиковали лишь Набокова. Почему же все-таки российский талант на Родине всегда в оппозиции? Не потому ли, что его цель – идеал?