Не накопив «богатства» и не нажив какого-либо «добра», Матрена Григорьева сумела сохранить общительный нрав и сердце, способное к состраданию. Так, ни одна пахота не обходилась без нее. Вместе с другими женщинами она впрягалась в соху и тащила ее на себе. Отсутствие всякой корысти и стремления сохранить «свое» добро приводит к тому, что Матрена безропотно отдает Кире и ее мужу горницу, отрезанную от старого дома.

«Не жалко было саму горницу, стоявшую без дела, как вообще ни труда, ни добра своего не жалела Матрена никогда. И горница все равно была завещана Кире. Но жутко ей было начинать ломать ту крышу, под которой прожила сорок лет... А для Матрены было это – конец жизни».

Далее читатель узнает о молодости Матрены Васильевны. Судьба не баловала героиню: не дождавшись свою единственную любовь – Фаддея, она вышла замуж за его младшего брата, а когда любимый вернулся, он произнес страшные слова, которые Матрена запомнила на всю жизнь: «...если б не брат мой родной – я бы вас порубил обоих».

Образу праведной женщины Матрены в рассказе противопоставлен Фаддей. В нем ничего не дрогнуло после несчастья с Матреной, он с некоторым безразличием смотрел на ее мертвое тело. Крушение поезда, под которым оказались и горница, и люди, ее перевозившие, было предопределено мелочным желанием Фаддея и его родственников сэкономить на малом.

Многие после смерти ее принялись укорять Матрену. Так, золовка сказала про нее: «...и нечистоплотная была, и за обзаводком не гналась, и не бережная; ...и глупая, помогала чужим бесплатно». Даже Игнатич с болью и раскаянием признается: «Нет Матрены. Убит родной человек. И в день последний я укорил ее за телогрейку».

Солженицын стремится предупредить читателя, что праведность уходит из жизни, рушатся коренные устои народного характера. Вместе с Матреной уходит в прошлое, в небытие, тысячелетняя Россия. И лишь только на таких праведниках, как Матрена, держится еще наша великая страна.

Время и личность – вот тема, заявленная в самом названии повести «Один день Ивана Денисовича» (1959 г.) и обретающая подлинную философскую глубину под пером Солженицына. Речь идет о жертве всепоглощающего сталинского ГУЛАГа – советском зэке, каменщике Иване Денисовиче Шухове. Назван этот работяга уважительно – по имени и отчеству. День жизни Ивана Денисовича для писателя нисколько не менее значим в судьбах страны и человечества, чем день личности незаурядной, известной.

Чисто хронологическая канва обозначена точно – 1951-й год. Еще у власти Сталин. Даже на воле жизнь миллионов, загнанных в колхозы и работающих на социалистическом производстве, строго регламентирована, расписана буквально от рождения до смерти. Государство национализировало не только заводы и фабрики, оно грубо присвоило себе время человеческой жизни. Человек перестал принадлежать себе, ему отказали в свободе выбора. «Из рассказов вольных шоферов и экскаваторщиков видит Шухов, что прямую дорогу людям загородили, но люди не теряются: в обход идут – и тем живы».

«В обход идут» и обитатели особого лагеря, в котором томится Шухов. Да и как иначе, ведь условия лагерной жизни ужасны, законы бесчеловечны. Потрясающей жестокостью славится начальник режима лейтенант Волковой. Ловить заключенных на малейшем отступлении от лагерного режима помогают Волковому и ему подобным многочисленные доносчики, «стукачи» типа Шкуропатенко или десятника Дэра.

Кошмарна повседневная, обычная жизнь зэков. Все в лагере сделано для того, чтобы низвести человека до положения животного. В жилом бараке царит воровство, заставляющее заключенных устраивать тайники («заначки») в самых необычных местах. Воруют и в столовой. Опаздывает человек – кто-нибудь из бригады стережет его пайку. Иначе унесут.

В лагере, как и на воле, царит строгая иерархия, хотя есть нечто, объединяющее всех, – общий трагизм судеб. Особое место среди зэков занимают верующие и интеллигенты. Баптист Алешка не расстается с записной книжкой, где у него переписана половина Евангелия. Фельдшер Коля Вдовушкин, бывший студент литературного факультета, арестованный со второго курса, тайком от доктора Степана Григорьевича пишет стихи. Все это – и Библия, и стихи – способ противодействия ужасу, ужасу повседневной лагерной суеты. Верхнюю ступеньку лагерной иерархии занимает бригадир.

Беспросветное, страшное будущее зэков запечатлено в образе старика Ю-81. Но в этом же образе есть своя несломленность, своя непокорность силе зла.

Не примирился со своим положением зэка и Шухов. История Ивана Денисовича не менее трагична, чем у любого другого заключенного. Сначала была война. В феврале 42-го попал в окружение, а потом в плен. Бежал с четырьмя товарищами, пробирался к своим. «Только двоих автоматчик свой на месте уложил, третий от ран умер, двое и дошло... Открылись: мол, из плена немецкого. Из плена?? ...Фашистские агенты! И за решетку». Так и сел Иван Денисович «за измену родине», за то, что якобы выполнял задание немецкой разведки.

Как и у других заключенных, жизнь Шухова втиснута в жесткие рамки лагерного распорядка: подъем, завтрак, ТЭЦ, обед, снова работа, ужин, вечерняя проверка. Невозможным кажется при такой отупляющей, растянувшейся на многие годы «тягомотине» сохранить в себе человека. Ан нет! Находятся в Иване Денисовиче силы остаться личностью, сохранить человеческое достоинство. И основа всему – с детства воспитанное трудолюбие.

Уже в лагере выучился Шухов на каменщика, стал незаменимым мастером в своей 104-й бригаде. Именно народная привычка к труду помогает Ивану Денисовичу выстоять, все превозмочь, остаться человеком.

Солженицын в своей повести не пишет ни о каком явном сопротивлении лагерному начальству, ни о каком бунте или восстании. Нет, день идет за днем, год за годом, десятилетие за десятилетием. Но любое мгновение подневольной жизни, сосчитанное многократно каждым зэком, становится полем боя за человеческое достоинство. И человеку дан выбор в этом противостоянии личности эпохе тоталитаризма. Выбор трагический, но неизбежный.

Несколько лет назад довелось мне побывать на выставке работ известного художника Ильи Глазунова.

Сразу же привлекла внимание картина «Мистерия ХХ века» (1978 г.).

Подчиняясь строгой логике авторской композиции, в правом нижнем углу картины, то есть на предельном удалении от ораторствующего Ильича скорбно застыли две фигуры – выдающийся русский писатель А.И. Солженицын и старушка с внутренне просветленным лицом – знаменитая Матрена, героиня рассказа «Матренин двор». А она-то тут причем? Попробуем понять, что хотел сказать своим читателям Солженицын, создавая образ Матрены?

Повествование в «Матренином дворе» (1959 г.) ведется от лица бывшего зэка, советского заключенного, что придает всему описываемому особую жизненную глубину и достоверность. «Летом 1956 года из пыльной горячей пустыни я возвращался наугад – просто в Россию».

Ехал учительствовать. Увы! Перед глазами Игнатьича предстает разоренная коммунистами и советами страна. И не вызывает уже особенного удивления, что жить здесь становится человеку неуютно и трудно. Рушатся вековые устои, на которых всегда зиждился крестьянский мир: семья, любовь к земле и труду на ней, привязанность к родному дому.

Солженицын одним из первых определил в русской литературе второй половины ХХ века круг тем и проблем «деревенской прозы», набравшей позднее полную силу в творчестве В. Распутина, В. Шукшина, и многих других писателей. И в этом смысле рассказ «Матренин двор» занимает совершенно особое место.

В центре внимания Солженицына – жизнь простой деревенской женщины. Замуж Матрена вышла еще до революции. Детей у нее было шестеро, но один за другим умерли все очень рано. Потом появилась воспитанница Кира. А муж Матрены так и не вернулся с последней войны. И осталась Матрена Васильевна одна в большом старом доме. «Строено все было давно и добротно, на большую семью, а жила теперь одинокая женщина лет шестидесяти». Тема родного дома, очага, ставшая одной из центральных в «деревенской прозе», именно в «Матренином дворе» Солженицына заявлена столь трагедийно остро и определенно.