*

Ночью возле особняка показалась повозка и несколько всадников-провожатых. А поскольку было уже темно, разглядеть, который из них хозяин поместья, Зеркону удалось не сразу.

У самого дома света было достаточно. Вот тогда-то и стало понятно, что Аэций гарцует на белом лоснящемся скакуне, как и положено победителю в славной битве. Сбруя коня отливала красным. Такого же цвета был плащ, закрывавший широкие плечи магистра. Отсветы факелов падали на броню, заставляя её сиять. Озаренный яркими бликами всадник казался богом огня, явившимся прямо с небес, но лицо его было сумрачно, как у демона смерти. При виде того, как он спускается с лошади, как тяжело шагает к повозке, карлика захлестнуло недобрым предчувствием. Скривившись в радушной улыбке, он ринулся следом и даже успел проблеять: «Как я рад. Как я рад».

— Мы на месте! — крикнул в повозку Аэций, и оттуда, согнувшись, вышел какой-то верзила в обмотанной возле шеи накидке, светловолосый до плеч.

«Тот самый раненый», — подумал Зеркон.

— О, прошу вас пожаловать к нашему очагу, гости хозяина — наши гости, друзья хозяина — наши друзья, — вспомнил какую-то давнюю поговорку.

Раненый повернулся всем корпусом, чтобы его увидеть. Двигался он, словно в тумане, медленно и осторожно. Видимо, не хотел потревожить рану, которую прикрывал накидкой, но при этом все-таки был на ногах, а, значит, мог обойтись без носилок.

Аэций молча наблюдал за обоими и, казалось, чего-то ждал. Зеркон это понял по-своему.

— Для отдыха все готово, — обратился он к гостю. — Пойдемте, я провожу.

Раненый остановил на нем пристальный взгляд и не двинулся с места. Может, был малость шокирован неказистым видом того, кто его встречает?

— Я управитель поместья. Один из здешних пенатов, хранителей очага, — представился карлик с учтивой улыбкой. В том, что его разглядывают словно диковину, не было ничего необычного, ничего такого, что могло бы насторожить.

Настораживало другое. Раненый вел себя странно, он как будто не слышал, о чем ему говорят, а если и слышал, то понимал с трудом.

Зеркон вопросительно посмотрел на Аэция. Тот показал ему жестом: иди, мол, тогда он пойдет за тобой. Карлик кивнул и направился к дому. Возле двери обернулся — раненый двигался следом. Так они миновали зал, добрались до спальни хозяина дома и вошли в соседнюю комнату, предназначенную для гостя. Сюда принесли кровать и столик для умываний. Несколько огоньков витало над канделябрами, стоявшими по углам.

— Здесь вам будет удобно, — сказал Зеркон.

Раненый сел на кровать, привалился боком на мягкое покрывало и закрыл глаза. Зеркон хотел поднять ему ноги, как когда-то племянникам, порой засыпавшим в такой же позе, но это ведь был чужой человек, поэтому, постояв немного в раздумье, он ограничился тем, что погасил огоньки и удалился прочь.

*

— Поди-ка сюда, — окликнул его Аэций из спальни.

— Ах, и вы уже здесь? — пробубнил Зеркон. — А я велел приготовить ужин в обеденной зале. Думал распить с вами пару сосудов вина. За победу на этих… окаянных полях.

— Вот именно, окаянных, — ответил магистр. — Ты же видишь, кого я там встретил.

Зеркон удивленно вскинул бровями.

— Кого?

— Карпилиона, племянника твоего. Не узнал его, что ли?

— Так это… он? — захлопал глазами карлик.

Аэций кивнул.

— Кто-то подсунул послам подставного аттилу, поэтому мы обманулись.

— Проклятые твари… — взъярился Зеркон. — И что же теперь? В подоле такого не спрячешь, его непременно узна́ют.

— Ну, ты-то ведь не узнал, — возразил Аэций.

— Сказали бы раньше. Тогда бы я пригляделся…

— Мы сделаем так, что никто его не узна́ет. Даже если как следует приглядится. Подстрижем, причешем, оденем, как подобает сыну патриция. Вот и будет другим человеком. А те, кто ездил в посольство, подтвердят, что аттила выглядел по-другому. Им и лгать не придется. В отличие от меня. Скажу, что отправил Карпилиона в заложники к гуннам и что об этом знала августа, а возил к ним Кассиодо́р. Оба находятся в мире ином и не смогут меня опровергнуть. Зато их громкие имена придадут моим утверждениям дополнительный вес.

— Придадут, это точно. И все-таки я сомневаюсь, — почесал в затылке Зеркон.

— А я нисколько, — сказал Аэций. — Тут загвоздка не в том, узна́ют его или нет. А в нем самом.

— О, да, — согласился карлик. — Он и мне показался странным. Ведет себя, словно его опоили каким-то зельем.

— Все так и есть. Опоили. Для его же блага. Но теперь это лишнее. Рана почти зажила. Как только он выспится, и сознание его прояснится, мы продолжим прерванный разговор, который начали в день нашей встречи. Я хочу, чтобы он оставил гуннов. Помоги мне его убедить. Ты ведь раньше имел на него влияние. Мальчишкой он тебя слушал…

— Нет уж, — решительно заявил Зеркон. — Никакое влияние не заменит мальчишке отцовского слова. Разбирайтесь сами, а я тут крайняя сторона.

— Да какой из меня отец, — сокрушенно произнес Аэций. — Все мои чувства к сыну — это горечь и сожаление от того, что мы стали врагами. Я вижу, каким он вырос, горжусь им и понимаю, что главного уже не изменишь — его воспитал не я, а образ, который сложился у него в голове. Теперь, когда мы узнали друг друга, у меня не получится соответствовать этому образу, как бы я ни старался… Кстати. Ты случайно не знаешь, кто такая Ильдика? Может, она его держит?

— Навряд ли. Ильдика — сестренка Кия. Карпилион влюбился в неё мальчишкой, а она уехала с братом. Такую он не полюбит.

— Ну, не скажи. Таких-то как раз и любят. Ладно. Давай, что ли, правда, напьемся. А то без вина мне уже не заснуть.

Спустя какое-то время они по-братски устроились возле дорожного сундука. Аэций улегся на пол, прислонившись к нему спиной. А Зеркон расселся на крышке, свесив короткие ножки вниз. Сначала они выпили за здоровье, потом за победу. Никому из них и в голову не пришло, что утром Карпилион захочет уйти, беспрепятственно выйдет из дома и спустится к водопаду, чтобы взять там одну из лодок.

По крайней мере, так подумал Аэций, узнав о его уходе.

*

— Что ты здесь делаешь?

Карпилион сидел в качавшейся возле берега лодке, грести ему было нечем. Вероятно, поэтому не уплыл.

— В комнате было жарко, я решил прогуляться, — ответил он, разглядывая Аэция и двух букеллариев, прибежавших его искать. За спиной громыхал водопад. Рябую водную гладь окружала густая зелень, из которой мог выскочить, кто угодно.

— Ты не должен уходить один, — сказал магистр.

— Ого. Не должен? Значит, я у тебя в плену?

— Разумеется, нет.

— Тогда я хотел бы побыть здесь немного, если не возражаешь, отец.

Карпилион говорил заторможено, но речь была ясной, значит, действие снадобья кончилось, и он сознавал, о чем говорит.

— Не возражаю, если ты никуда не уйдешь, — сказал Аэций. — Мы ведь договорились, сначала закончить лечение.

— Я помню.

— А потом ты примешь решение.

— Конечно.

Аэций замешкался, не зная как поступить, ему показалось, что в ответах сына таится какой-то подвох.

— Не бойся, я не сбегу, — поторопил его Карпилион.

При этих словах Аэцию на мгновение стало неловко, что букелларии слышат их перепалку. Такое с ним было впервые. Раньше он никогда не испытывал этого чувства. Присутствие сына перевернуло буквально все.

— Как только поправишься, мы вместе сбежим отсюда, — превратил он в шутку его слова. — Постарайся недолго сидеть на ветру. Раны от этого начинают ныть.

*

Глядя на то, как уходит отец, а следом его букелларии, Карпилион пытался представить, что идет вместе с ними, и понимал, что такого не может быть. Они из этого мира, а он из другого. Как им быть вместе? Как находиться волку среди этих ручных людей, чья жизнь протекает по правилам, установленным кем-то другим?

Карпилион оперся на боковину лодки, медленно зачерпнул воды и умылся. Глядя на свое отражение, его одолевали сомнения, наяву это происходит или во сне. Он здесь, в этом тихом уютном месте, а его разбитое войско находится где-то в Галлии…