— Так, значит, ты…

— Магистр западной римской армии Флавий Аэций.

Карпилион закатил глаза. Ухмылка коснулась губ и тут же исчезла.

— Что же ты меня не убил?.. Я ведь твой враг.

— Не говори так.

— А как говорить? Все это время я только и думал о мести. А ты, выходит, был жив?

— Нет ничего, что мы не могли бы исправить.

— Как? Расскажешь правду о нашем родстве?

— Расскажу, — ответил отец. — Представлю тебя как сына, который все это время находился в заложниках у аттилы. Скажу, что обменял тебя на Лаудариха.

— Лаударих погиб…

— Не имеет значения. Главное, ты согласен? После того, что случилось, аттила должен исчезнуть. Мстить больше некому. Севастий убит вандалами. А мы с тобой не враги.

Карпилион почувствовал, что боль изменилась и стала другой. Ту старую хотя бы можно было терпеть, а эта жалила в самое сердце. Судьба Севастия его больше не волновала. Он думал о тех, кто выжил в Каталаунской бойне. Представлял, как покажется им на глаза, как объявит, что позорное поражение поставило крест на битве с Империей, что надо смириться с победой римлян и заключить унизительный мир, и понимал, что не сможет этого сделать. Уж лучше тогда умереть и родиться кем-то другим. Но именно это и предлагал отец. Умереть и воскреснуть ради того, чтобы наступила другая, новая жизнь…

Карпилион прикрыл уставшие веки и не ответил.

— Прости, я утомил тебя разговором, — забеспокоился его молчанием отец. — Подумай над моими словами. А пока что — поедем в поместье долечивать рану. У меня небольшая вилла близ Аримина. Там тебе будет удобно. Рядом в селении норки. Их даже больше, чем прежде. Виллу недавно обставили заново, навели в ней порядок. Я строил её для Сигун, твоей матери, она по праву принадлежит тебе.

В его словах, поведении, в том, как доверительно говорил, чувствовалась забота, которой Карплиону так не хватало в детстве. Он как будто снова стал мальчишкой и наконец-то обрел своего отца.

Возвращение домой

Перед тем, как ехать в поместье, Аэций наведался в лагерь римлян. Сказал Авиту, чтобы послал императору донесение о победе на Каталаунских полях. А через некоторое время Аэций вызовет его в Рим, где для них без сомнения подготовят пышную триумфальную встречу.

При слове «триумф» у Авита заблестели глаза. Для любого военного это важная веха, ведь в сознании большинства триумфатор становится вровень с богами, его имя помнят и чтут.

Аэций наверняка находился бы в том же приподнятом расположении духа, не окажись его сын аттилой и заклятым врагом Империи. Простившись с Авитом, он велел снарядить повозку и лошадей. Карпилиона надо было как можно скорее отправить в поместье, пока о нем не дознались.

До самого дня отъезда Аэций прятал его в избушке. А чтобы не вздумал сбежать, давал ему сонные снадобья, выменяв их у знахарки на горсть золотых монет. От этих снадобий Карпилион находился в каком-то дурмане и не помнил, как они отправились в путь. По дороге в Италию он почти постоянно дремал. Аэций глядел в бородатое, угрюмое как у волка лицо и не мог поверить, что это тот самый мальчишка, который поклялся за него отомстить. В детстве он походил на Сигун, и казалось — останется мелким, как и она.

«Посмотрела бы ты на него сейчас», — мысленно обращался Аэций к матери своих сыновей.

В их первую встречу Сигун и сама была как мальчишка — загорелая, большеглазая, в ладной броне из вареной кожи и воинственной круглой шапке, натянутой почти до бровей.

— Кто это? — спросил Аэций у предводителя норков, имя которого было Карпилион.

— Дочка моя, Сигун, — ответил тот.

— Надо же. А мне показалось — сынок, — пошутил Аэций.

Уловив, что над ней смеются, девушка сорвала с себя шапку и убежала в лес. Волнистые кудри спадали ей на спину длинными красноватыми ручейками. Аэций увидел их за листвой и решил подойти.

— Ты чего убежала? Из-за меня? — спросил с виноватой улыбкой.

Сигун решила не отвечать, чтобы тоже почувствовал себя глупо.

«Ах, так», — подумал Аэций, подхватил её на руки и понес обратно в селение.

Сигун вырывалась, била его по груди, и тогда он нарочно споткнулся. Девушка испугалась и обхватила его за шею. Аэций расхохотался, ведь это была всего лишь уловка. Сигун поняла, что её провели и начала вырываться снова.

— Да не трепыхайся ты, маленькая пташка, — прошептал Аэций и прижался губами к её губам.

С этого первого поцелуя началась их любовь, похожая на бездонную бурную реку. Отношения со второй женой Пелагеей были другими. Они заключили союз и честно его выполняли. На время похода в Галлию Пелагея уехала в Рим вместе с маленьким сыном. Аэций не знал, что сказать ей о детях Сигун, и решил отложить разговор на потом.

В поместье хозяина встретили норки. Но не те, что раньше. Другие.

Из Норика их привез Зеркон. Посольство к гуннам навсегда изменило его прежнее положение. Для шутовства он теперь не годился. Аэций поручил ему заниматься хозяйством в поместье, и карлик с небывалой энергией бросился наводить там порядок. Пришедшую в запустение виллу обставили новой мебелью, повесили занавеси на входах, украсили стены новыми фресками. Стараниями садовников она утопала в роскошных цветах. На подъезде к дому стояла охрана.

Зеркон раздавал указания, а сам наслаждался привольной жизнью. Утреннюю еду ему приносили в постель, вечернюю он принимал на природе. Для него выносили столик, сервированный золотыми блюдами. Карлик вкушал всевозможные яства, непременно пробуя каждое и запивая превосходным виноградным вином, которое покупалось у лучших виноделов Италии.

О приезде Аэция он узнал во время одного из таких возлияний, сидя за столиком, вкушая чудесный румяный пирог, запивая его вином. Охрана из нескольких норков вооруженных длинными топорами привела посыльного — измотанного долгой дорогой детину, утверждавшего, что к ночи на виллу прибудет хозяин поместья.

Зеркон едва не свалился в обморок. В голове от страха затюкали молоточки: «Аэций едет сюда? Но почему в столь позднее время? Значит, есть, что скрывать?»

— С ним будет гость, он ранен, поэтому — никакой огласки, — предупредил посыльный.

Ах, вот что…

— Никакой огласки, я понял, — отозвался карлик, показывая жестами, что рот у него на замке.

— Для гостя понадобится отдельная комната, — дополнил свои слова посыльный.

— По-другому и быть не может, — заверил его Зеркон.

— Она должна быть возле спальни магистра, — последовало новое уточнение.

— Да-да, возле спальни магистра. Я сейчас же об этом распоряжусь.

— … И приготовьте чистые простыни.

Это было уж слишком.

«Разумеется, чистые. На грязные гостей не кладут», — проворчал про себя Зеркон,

— Передайте магистру, что все будет сделано как подобает, — произнес он вслух. — А так же прибавьте мои искренние поздравления с победой. Как я слышал аттила пал в этой битве на Кайталан… э… Каталаунских полях.

— В этой битве пал король Теодорих, — с невозмутимой миной поправил его посыльный.

— Да неужели? — всплеснул руками Зеркон. — Смерть короля вандалов так меня опечалила…

— Теодорих был королем торингов, — снова поправил посыльный. Видимо, ему нравилось поправлять других.

«Сгинь ты в болото со своими поправками», — мысленно буркнул Зеркон. От вина он становился задирист и еле сдерживался, чтобы не нагрубить.

— Прошу извинить. У меня появились дела. Я хотел бы немедленно к ним приступить, — сказал он с учтивой иронией. — Наверное, вы проголодались в дороге. Вот тут у меня недоеденный пирог. Не желаете ли…

Не успел он договорить, как посыльный схватил со столика блюдо с остатками пирога и с удовольствием начал чавкать.

«Варвар», — мысленно возмутился карлик и буквально вырвал у посыльного кубок с вином.

— Вам принесут другое. Из бочки, — сказал он мрачно и удалился, оставив посыльного доедать пирог.