— Ах, вот что было в послании… — медленно произнес магистр. — Прошу извинить, но я не отважился его прочитать в отсутствие сына.

— В отсутствие? — переспросила Гонория. — Вы хотите сказать, он уехал?

— Да, к сожалению. У него появилось срочное дело.

— Такое срочное, что не сказал мне ни слова?

— Возможно, не хотел вас пугать. Он поехал с поручением к гуннам.

— Куда? — изумилась Гонория.

— Точное место не знаю. Армия гуннов все время в движении. Надеюсь, Карпилиону удастся отговорить их от наступления на Италию.

Аэцию хотелось, чтобы у сына появились заслуги перед Империей, но у Гонории было иное мнение.

— Не понимаю, зачем вы его послали, — сказала она. — Валентиниан об этом уже позаботился. У него была встреча с Сенатом. К гуннам отправились папа Лев, Геннадий Авьен и Тригеций. Разве этого не достаточно?

— Хм, вы правы, достаточно. Но думаю, Карпилион сумеет справиться лучше, чем кто-то другой.

— А когда он вернется?

— К осени или, может быть, осенью.

— Как не скоро… — вздохнула Гонория. — Надеюсь, за время разлуки он обо мне не забудет.

— Ну, о чем вы. Разве таких, как вы, забывают.

— Потому что я сестра императора? Порой он ведет себя так, словно ему это полностью безразлично.

— О, поверьте, вам не о чем волноваться. Теперь, когда император ответил согласием, впереди у вас долгая совместная жизнь. Не примите мои слова в назидание, а только как дружеский совет. Возвращайтесь на торжество и объяви́те гостям, что обручение состоится. А дату назначите позже, когда приедет Карпилион.

*

Аэций пошел проводить Гонорию до дверей. В таблинум он вернулся один. Отдернул висевшую там занавеску и громко приказал:

— Выходи!

В дальнем углу заскрипела тяжелая крышка. Из недр накрытого тенью кованого сундука показался взъерошенный Зеркон.

— Ты слышал? — спросил у него Аэций.

— Разумеется. Каждое слово, — ответил карлик, выбираясь наружу. — Я и в прошлый раз говорил, что император ведет себя странно. То не сказал про письмо Гонории. А теперь созывает Сенат за вашей спиной. Не кажется ли вам, что у него возникла какая-то неприязнь?

— Не кажется, — отмахнулся магистр. — Можно подумать, я сам ничего не скрываю и ничего не делаю за его спиной. Валентиниан у власти недавно. Галла Плакидия слишком долго держала его на привязи. Теперь он вырвался на свободу, и его немного заносит. Постепенно это пройдет. Я всегда буду рядом и не дам ему оступиться.

— Как бы он сам вас куда-нибудь не толкнул. У нашего августейшего очень длинные пальцы, — проворчал Зеркон.

— Длинные от того, что с детства играет на лютне, — возразил Аэций. — Я ни разу не видел его с обнаженным мечом и не помню, чтобы он кому-нибудь угрожал. Беспокоит меня другое. Он послал к аттиле троих эмиссаров. Карпилион об этом не знает и, боюсь, отошлет их обратно.

— Это он мооожет, — согласился карлик. — Так отошлет, что они надолго запомнят, куда их послали.

— Так значит надо его упредить?

— Ну, конечно. А как же иначе.

— И сделать это немедленно.

— Да, да, чем быстрее, тем лучше… А что вы на меня так странно смотрите? Уж не думаете ли вы…

Похоже, Зеркон наконец-то понял, чего от него хотят.

Аэций медленно кивнул в ответ. Он ожидал, что карлик начнет упираться, кричать, что подвергают насилию, но в этот раз реакция была совершенно иной.

— Раз надо, так надо, — с готовностью молвил он. — Папа Лев, как я слышал, предпочитает ездить на муле. И если мне выдадут приличную лошадь, то я, пожалуй, его обгоню.

— У тебя будет все, что нужно, — сказал Аэций. — Я дам тебе лошадь и провожатых. Возможно, Карпилион захочет остаться у гуннов. Тогда напомни ему про данное слово… Нет, просто скажи, что в Равенне его дожидается отец.

— Скажу, что угодно, только это без надобности, — не без гордости ответил карлик, поднимая палец вверх. — Карпилион вернется. Он ни за что не нарушит данное слово. Это же я его таким воспитал!

Становище гуннов близ Медиолана

Всего каких-то полсотни лет назад сей дивный и славный город был столицей Империи, но нашествие варваров вынудило правившего тогда императора перенести её в Равенну. Помимо исполинских статуй в Медиолане остались великолепные имперские здания, христианские базилики, построенный Максимианом Герку́лием цирк и, так называемые, Герку́лиевы бани. У города было свое неповторимое величие. Медиолан пережил разграбление варварами и не раз подвергался насилию, но то, что с ним стало сейчас, было просто ужасно.

Прежде прекрасные здания лежали в руинах. Все было черным от копоти едких костров для сжигания трупов. Возле развалин копошились какие-то люди в лохмотьях. Повсюду валялись обглоданные человечьи кости.

Карпилион проехал по городу верхом и увидел это собственными глазами. Охраняли его букелларии отца, одетые простыми наемниками. И сам он выглядел так же — в дорожной накидке и шлеме, закрывавшем нижнюю половину лица. Со всех сторон на них косились бродяжки, то и дело вылезавшие из своих укрытий. Потерявшие кров, обезумевшие от голода, они смотрели на всадников как на добычу, и на всякий случай приходилось держать наготове мечи, чтобы не вздумали напасть.

В прошлом Карпилион навидался подобных зрелищ. Разграбленные города похожи, они одинаково пахнут смертью, борьба за жизнь становится главной целью, заставляя терять человеческий облик.

И все же разруха в Медиолане казалась какой-то странной и непривычной для глаза. То тут, то там попадались служители храма. Они таскали в носилках не только мертвых, но и живых, и, когда появлялись в своих долгополых одеждах, от них неизменно шарахались в сторону, уступая дорогу.

Карпилиону некогда было вдаваться в подробности того, что здесь происходит. Он хотел услышать это из первых уст — добраться до гуннов и поговорить с Онегесием.

Находилось их становище за городом возле леса. На подступах дымились костры. За ними, словно в зыбком тумане, виднелись пестрые шапки шатров. Карпилион дождался, пока стемнеет, оставил коня букеллариям и отправился к гуннам один.

*

— Кто там? — раздраженно спросил Онегесий. Последние дни он провел без сна и каждый свободный миг использовал на короткий отдых. В такое время входить к нему воспрещалось, а уж тем более беспокоить по пустякам.

— К тебе явился посланник, — раздалось снаружи шатра. — Говорит, аттила его прислал.

Услышав о том, кто пожаловал в становище, Онегесий понял, что отдохнуть не выйдет. Опять посланник и опять от аттилы. Предыдущему отрубили голову в назидание за обман. А этот, видимо, думает, что удастся его провести.

— Ладно. Сейчас я выйду, — сказал Онегесий, поднимаясь с ложа. Подвесил на пояс меч, натянул мохнатую шапку и нырнул за полог шатра.

— Ну, и где он? — спросил у своих подручных, стоявших у входа гурьбой, и вдруг увидел высокого воина. Тот был в закрытом имперском шлеме, в разрезе которого виднелась только полоска глаз. Онегесию хватило мгновения, чтобы их узнать.

— Входи, — кивнул он воину в шлеме. — А вы оставайтесь тут, — приказал подручным.

*

Карпилион был в ярости. После увиденного в Медиолане ему с трудом удавалось сдерживать гнев.

— Зачем ты сюда явился? — спросил он, снимая шлем.

— Выручать аттилу, — миролюбиво сказал Онегесий, — мы ведь друзья.

— Не морочь мне голову. Ты сбежал, когда я нуждался в друге, — напомнил Карпилион. — Так чего тебе надо теперь?

— Только то, что сказал, — отозвался стоявший напротив. — В Кийгороде было слышно, что аттилу разбили. Вот и пришел на подмогу.

— А войско откуда? Наплел степнякам, что по-прежнему ладишь с аттилой?

— Да мне и плести не пришлось. Они ни о чем не спросили. Твои жены сидят себе возле детей. Не знают, что ты их бросил…

— Я никого не бросал! — отрезал Карпилион. — У них достаточно золота, чтобы ни в чем не нуждаться. А вот ты ведешь себя так же, как Скотта. Прикрылся аттилой и завалил города мертвяками. Так ты решил меня выручить? Превратив в изувера?