– Уж не влюбился ли? – ехидно спрашивала Клавдия Кузьминична.
– Давай-ка, старушка моя, лучше не будем говорить на эту тему.
– Сам же начал…
– Мало ли что…
Слова сына, словно гвозди, вонзились в мозг матери. Она взглянула на Гошу, умолкла. А он, глядя куда-то мимо ее плеча, задумчиво тер крутой подбородок. Клавдия Кузьминична знала, что у него хватит упрямства на десятерых, а сумасбродства и того больше. Лучше пока не трогать, а внимательно понаблюдать и вовремя пресечь.
Как-то в начале мая Агафон и заведующий гаражом Виктор Маслов поехали на нефтебазу за бензином. Дороги в калязинских лесах такие, что весной трактор едва продирается. На обратном пути Виктор вдруг остановил машину и, уронив голову на баранку, застонал.
– Ты что, Витя? – спросил Агафон.
– Садись за руль, плохо мне что-то, – едва выговорил Виктор.
Агафон пересел и дал газ. Бензовоз так начало швырять на выбоинах, что Виктор согнулся и схватился за живот. Пришлось снова остановиться.
– Да что с тобой? – удивился Агафон.
– Аппендикс, наверно… Второй приступ… В больницу надо, а то крышка. Развернись где-нибудь, и айда в город. Я потерплю, не то пропаду…
Лицо Виктора позеленело. По щекам катились крупные капли пота. Выбрав подходящее место, Агафон не без труда развернулся и поехал обратно. Косясь на корчившегося приятеля, видел, как дергается у него лицо и судорожно костенеют руки. Дорога была настолько скверной, что пришлось несколько раз останавливаться, чтобы дать возможность отдышаться больному и немного остудить перегревшийся мотор. Вел машину осторожно, до смерти боялся, что застрянет где-нибудь и не довезет друга живым. Довез…
– Вовремя дотянул, – сказал врач, когда Виктора положили на операционный стол. – Еще бы полчаса…
Возвращаться пришлось ночью под проливным дождем. Бензовоз кидало на ухабах из стороны в сторону так, что баранка вырывалась из рук. Несколько раз застревал и садился на диффер. Вылезал из кабины, брал топор, рубил ветки, подкладывал под колеса и подолгу раскачивал мотором завязшую машину, кое-как выводил, но в темноте опять сажал еще глубже и прочнее… Снова брал лопату, откапывал колеса, возился с домкратом по пояс в грязище, исхлестанный дождем до последней нитки. Такая поездка запомнилась на всю жизнь. Домой дотянул только под утро.
Вечером Гошка опять танцевал с Зиной, уже смелее и крепче обхватив ее податливое тело. Потом провожал ее в темноте до самого дома, говорил о пустяках, всю дорогу ласково покачивал в своей тяжелой руке мягкую и теплую ладошку, с трепетом вспоминал рыбалку, колючих ершей и лески, которые они вместе распутывали и смешно стукались лбами.
В другие дни, к величайшему огорчению Клавдии Кузьминичны, они дотемна катались на моторке…
Выздоровевший Виктор упрекал его:
– Ты, Гоша, и про браконьеров забыл… А ведь шалят, разбойнички, на Волге-матушке…
– Да разве на нашей шаланде догонишь? – сокрушался Агафон. – Вот если бы гондолу Петра Ивановича…
Петр Иванович был писатель. На своей легкой, из дюраля, лодке он проводил здесь отдых. Уезжая, он оставлял свою гондолу у Андрияна Агафоновича. Гошка заикнулся было отцу, что можно использовать писательскую лодку, но тот и слушать не стал. Пришлось написать в Москву. Разрешение было получено две недели спустя. За это время браконьеры совсем обнаглели, они ставили сети среди белого дня, работали у всех на виду и безнаказанно уходили. На этот раз Агафон подготовился основательно. Он решил изловить браконьеров без всякой посторонней помощи, да и Виктор как начальник штаба дружины уехал на пленум райкома. Откладывать операцию было нельзя. Он знал, что Селищи и Кашино готовились к престольному празднику. В такие дни браконьеры вовсю «калымили» незаконно выловленной рыбой. Все места, где они могли промышлять, Агафону были хорошо известны.
В то утро он проснулся очень рано. С пучком аккуратно смотанной пеньковой веревки, с металлической кошкой в руках он пришел на пристань. Едва начинало светать. В тумане сонно ворочалась река – парная, добродушно ленивая в утреннем безветрии. Агафон выгреб на глубокое место, запустил мотор и пошел по направлению к Акуловскому заливу. На хорошей скорости быстро миновал Перетрясово, острова, Татарские могилы, мыс Бороды и, только когда стал огибать Дымовку, снизил скорость до самых малых оборотов, чтобы не спугнуть браконьеров. Однако застать разбойничков врасплох Агафону не удалось. Ритмичный и певучий звук нового мотора они услышали издалека, торопливо выбрали сети и начали уходить. Как и в прошлый раз, в лодке их было двое, на слани кучей свалена тяжелая, наполненная рыбой сеть. Имея почти двойное в ходе преимущество, Агафон быстро настиг браконьерскую байду, подал кормовым веслом сигнал выключить мотор, круто развернулся впереди их форштевня, убрал скорость и стал медленно приближаться, сознательно демонстрируя маневренность своей лодки и алую на рукаве повязку дружинника.
Браконьеры поняли, что на этот раз им не ускользнуть, сделали вид, что покоряются, тоже сбавили скорость и заглушили мотор. Агафон хорошо знал, что всех браконьеров роднит одна особенность; они коварны, беспощадны, но в такой же степени и трусливы, когда на них нападают энергично и решительно.
Переключив свой двигатель на холостой ход, Агафон крестообразной ручкой кормового весла подтянулся к их борту, дерзко и смело ухватившись за железный штырь, где висела причальная цепь, прямо спросил:
– Добром поедете?
– А далеко ли, друг? – Лохматый узкоглазый дядёк с темным скуластым лицом, в стеганой замызганной безрукавке, бросив румпель, полез рукой в карман.
– Нет, близко. К пристани Большая Волга. – Агафону подумалось, что сейчас лохматый выхватит из кармана широченных брезентовых штанов острый, как бритва, рыбацкий нож…
– Смеешься, парень, – выбирая из спутанной сети крупного золотистого леща, мрачно проговорил второй. Он согнал комара с небритого, исковырянного оспой лица. Вид у этой пары был, как показалось Гошке, по-настоящему разбойничий.
– Сами откуда будете? – поинтересовался он.
Браконьеры молча переглянулись, сдержанно хохотнули и не ответили. Лохматый вместо ножа достал из кармана захватанную пачку «Беломора», взял черными ногтями папироску, протянул коробку Агафону, проговорил о откровенно наглым добродушием:
– Лучше всего, малый, возьми-ка себе цигарку да скоко хошь лещей в придачу и погоняй своей дорогой…
– Не курю, – ответил Агафон и сильно оттолкнулся рукой от носа байды.
– Цепь-то брось! Эй, ты! – злобно крикнул рябой.
Мотор Агафона с глухой равномерностью бурлил воду на холостом ходу. Сердце парня стучало куда шибче. Не выпуская из рук чалки, он быстро зацепил якорь кошки на кольцо и намертво захлестнул петлей из пеньковой веревки. Весь этот нехитрый узел он швырнул впереди носа байды. Металлическая кошка вместе с тяжелой цепью мгновенно скрылась под водой. Одним коротким, привычным движением Агафон переключил мотор на ходовую скорость. Лодка быстро отдалилась на всю длину 20-метровой веревки и, равномерно увеличивая скорость, упруго потянула байду за собой.
Крики и самую изысканную площадную брань рассвирепевших браконьеров заглушал шум мотора. Взятая на буксир байда, брызгая вспененной волной, рыскала вначале из стороны в сторону. Агафон выровнял ход, и она, покорившись, пошла более спокойно. Лодка, бурля трехлопастным винтом, стремительно двигалась вперед, нисколько не снижая заданной скорости. Это было удивительное зрелище! Ругаясь на чем свет стоит, разбойнички даже не в состоянии были обрезать пеньковый канат, потому что мешала их же собственная трехметровая цепь такой толщины, что не брало ни одно зубило… Заметив высокую, быстро приближающуюся голубую пристань Большая Волга, «калымщики» поняли, что проиграли, утихомирились и сникли. Под веселый хохот многочисленной толпы отдыхающих, пришедших встречать экскурсионный пароход, Гошка отбуксировал обозленных и растерянных дядек к малому причалу, где их уже поджидали Виктор Маслов, Андриян Агафонович и участковый милиционер.
