– Ты о чем-то хотел меня спросить? – Прикрывая высокую белую грудь отворотом халата, она чего-то напряженно ждала. Это передалось и ему.

Он уже забыл, о чем хотел спросить. Сказал первое, что пришло в голову:

– Может… поженимся?

– А не убежишь? – напомнила она.

И он не убежал… От этих воспоминаний чутко содрогнулось сердце. Даже голос Зинаиды слышался отчетливо, явственно:

– Тебе нужно учиться. Мы с твоей мамой говорили много и хотим порекомендовать один очень приличный институт… – говорила она.

– А в институт международных отношений трудно сдать? – неожиданно спросил тогда Агафон.

– Надо хорошо знать хотя бы один иностранный язык, ну и конечно…

– Ну и конечно, солидное положение родителей? – прервал ее Агафон.

– Сейчас это почти не имеет никакого значения. Я тебе рассказывала о моей работе с мужем за границей. Ну и об этом институте тоже говорила подробно. А вчера вдруг меня начала расспрашивать Клавдия Кузьминична и позже в кабинете Андриян Агафонович. Я обещала ему поговорить с моим бывшим мужем. Он там ведет кафедру товароведения…

– Того-то еще зачем впутывать? – возбужденно спросил Агафон. Сама идея поступления в этот институт и горячее, искреннее участие Зины привлекли и как-то покорили его, но вот протекция ее бывшего мужа смущала и шокировала.

– Мне самой неприятно просить его, но ради тебя я готова на все…

– Думаю, что комсомольская организация даст мне хорошую рекомендацию в этот институт, – сказал Агафон и шумно вздохнул.

– Неплохой институт, что и говорить, – с сожалеющими в голосе нотками проговорила Зинаида Павловна, как будто давая понять, что он волен выбрать, что хочет, а она сыта международными делами по горло.

– Пока ты будешь учиться, о женитьбе не может быть и речи. Да и вообще… Хорошо, миленький? А пока я тебя по английскому натаскаю, как лорда Бивербрука…

– Таскай, только не за уши и не увиливай от прямого ответа. Как же нам все-таки быть, а? Может, поженимся?

Агафон взъерошил волосы, прошелся в угол и сел на свое место.

– Не знаю, – ответила она. – Развода он не даст…

– Кто же знает? А ты роди мальчишку, вот ему и развод!

– Боже мой! – воскликнула Зинаида Павловна. – Откуда ты только взялся на мою голову? Хорошо. Я подумаю…

– Опять одна будешь думать?

– Да, буду думать одна. Ты свое слово сказал, и я счастлива. Ох, Гошенька, как я счастлива, даже самой боязно. – Она прикрыла глаза и задумалась; отвлекаясь от прежней, беспокоившей ее мысли, продолжала: – А пока мы работаем в бухгалтерии… Давай работать, родненький. Мы ведь сегодня ничего не делаем, а все говорим, толкуем… Чтобы не забыть, запиши себе: когда будешь проверять ездки, обязательно побывай на карьере четвертого строительного участка, сличи у их учетчика выработку экскаватора, работающего на загрузке наших машин песком, щебенкой и гравием. Мы их здесь сверим и определим точную норму выработки, узнаем фактический объем по кубатуре.

– А ты, оказывается, дотошная! – подивился Агафон.

– А как же, миленький! Люблю во всем определенность, четкость и полный ажур, – ответила она и радостно засмеялась.

Вскоре Зинаида Павловна уехала по делам службы в Москву. Каждый вечер Агафон выходил встречать очередной теплоход московского рейса, с которым должна была вернуться Зинаида, но она задержалась на целых три дня.

Наконец приехала утомленная, чем-то подавленная. Над Волгой свирепо бушевала июльская, какая-то необычная тропическая гроза, вполнеба освещая вспышками молнии хмурый Окатовский лес. Потом хлынул косой ливень. Яростный гром сливался с тревожными гудками пароходов, опасавшихся столкновения в узком скнятинском фарватере. Несли чемоданы, и оба промокли до нитки. Помогая Зинаиде раздеться, Агафон торопливо, перескакивая с одного на другое, говорил:

– С приписками шоферов на карьере я разобрался.

– Вот молодец-то! Ну и как?

– Точно. Хабарники. Прикончил я их напрочь.

– Как прикончил? – тревожно спрашивала она.

– Составил акт и написал статью, аки сегодняшний гром. Хрустальный сказал, что напечатает. С сокращениями, конечно. Я сказал ему: «Шут с тобой, сокращай сколько влезет».

– Ты опять за старое?

– К слову пришлось. Вел себя тихонечко… ну, шоферам, понятное дело, отпустил с довеском… Взял машину и ездил с ними, всю ихнюю липу засек по спидометру. А там на карьере учетчица Верочка помогла. Так, девчонка, на синичку похожая, в черно-желтом платьишке, маленькая, конопатенькая, – словно оправдывался Гошка.

– Влюбился, поди, без меня-то?

– Если бы еще задержалась, могло случиться… Хотя она же девчонка. А вывела всех на чистую воду. Они даже экскаваторщика и ее пытались завербовать… Насчитал я им на приписки несколько сот рублей. Отец сказал, что со всех нужно удержать из зарплаты. Двое уже внесли по сотне с лишним. Каков ревизор?

– Молодец, Гоша! Для тебя тоже есть радость. Ты допущен к экзаменам в институт международных отношений. Целуй. – Зинаида подставила ему щеку.

– От кого узнала? – спросил Агафон.

– От бывшего благоверного…

– Значит, встречались? – тревожно спросил он, покусывая обветренные губы и чувствуя, что от него разит бензином, мазутом. Ведь без нее он снова садился за руль и гонял машину шибче прежнего…

– Да, встречались. Развода давать не хочет. Собирается сюда приехать на целый месяц.

– И ты разрешила?!

– Он в отпуске и моего разрешения не спрашивал. У него своя «Волга», сам водит, куда хочет, туда и едет. Ты только спокойней. Я ведь здесь постоянно прописана и дам объявление в твою милую газету – ясно, ревнивец?

– Ясно. Но видеть его не могу. Он тоже хлопотал за меня?

– Раз я его сама просила в письме, значит, хлопотал…

– Но это же нечестно?

– Что нечестно?

– Просить за меня. Я у него жену отнял, да еще… – Агафон не договорил, сердито засопел носом и отвернулся.

– Ты меня ни у кого не отнимал. Я, миленький, сама тебя нашла и никому уступать не собираюсь, пока сам не бросишь.

…Перед его поездкой в Москву мать заперлась с ним в комнате и без всяких предисловий категорически потребовала, чтобы он прекратил всякое, как она выразилась, баловство с бухгалтершей.

Сидя на маленькой скамеечке, Агафон шнуровал ботинок. Выслушав горькие упреки матери, ниже наклонил голову и долго не отвечал ей.

– Что у тебя, рот зашит? – раздраженно спросила Клавдия Кузьминична.

– Мам, не могу я без нее… – виновато и упрямо проговорил он.

– Ну не дурачок ли, господи боже мой!

– Бога, мамулька, оставляю тебе, а сам иду.

– Ты куда идешь?

– К ней иду. Куда же мне идти после такой беседы?

– Ступай, ступай… Там тебя ждут, конечно…

В Москве после сдачи экзаменов Агафон купил себе новое пальто с хлястиком и два костюма: один коричневый, другой зеленоватый с темными, как у зебры, полосками. В полосатом костюме он возвращался в Большую Волгу по улице, высокий, с гордо приподнятой головой, без кепки, с взъерошенными, густо вьющимися волосами.

В конце августа было жарко и сухо. Из садов аппетитно выглядывали румяные крутобокие яблоки. В начинавших желтеть листьях поникшие на подпорках ветки плотно облепили сизоватые, медленно дозревающие сливы. В прозрачном остывающем воздухе уже вяло подлетывали пестрые шелкокрылые бабочки. Небо заволакивалось грустными предосенними облаками, а сочные гроздья рябины все ярче окрашивались в свой оранжевый цвет. Где-то близко в переулке разухабисто взвизгнула гармошка, заглушая пьяные голоса, певшие непристойную частушку. Агафон вспомнил, что сегодня в Окатове престольный праздник.

«Эй вы, похабники!» – подмывало крикнуть гулякам, но он вдруг вспомнил, что должен теперь, как будущий дипломат, держаться нейтралитета, и, опустив голову, по инерции быстро прошел вперед. Поднял глаза, когда поравнялся с домом Зинаиды. У ворот стояла новенькая голубая «Волга». Гошка оторопело замедлил шаги. Навстречу ему вдоль улицы шла уборщица тетя Дуня; поравнявшись с ним, торопливо зашептала: