Целый день мы глотали пыль. Была наша очередь замыкать обоз. Завтра будем его возглавлять.

Вода и трава здесь в изобилии. Москитов тоже предостаточно.

Сегодня я потолковала с Ореном Маккензи. Он все говорит о своей Эфи и плачет при каждом слове. В какой-то момент мое терпение иссякло, и я сказала, что не он один потерял любимого человека. Что Эфи стало бы стыдно из-за его бесконечного нытья. Что она была хорошей разумной женщиной и обязательно рассердилась бы, узнай, что ее муж даже не потрудился дать имя их сыну! Он сказал, что я не понимаю, как ему тяжко, а я заявила, что ему не понимание нужно, а хороший подзатыльник.

Когда Орен отошел от нашего костра, Джеймс посмотрел на меня и сказал: «Забавно, Мэри Кэтрин, как здорово у тебя получается замечать грехи других и совсем не видеть своих собственных». Я спросила его, что он имеет в виду. И он ответил, что Орен скорбит о жене и плачет всего несколько недель, тогда как я вот уже несколько месяцев скорблю из-за того только, что живу не так, как мне хотелось бы. Он сказал «Ты видишь лишь малую толику его боли». Он сказал, что я закрываю уши, если мне что-то не нравится. Я ответила, что он ошибается. Тогда он сказал: «Ты заткнула свои уши еще прежде, чем слово об Орегоне вылетело из моих уст, и так и не услышала, почему нам следовало тронуться в путь». Он сказал: «Тебе даже ни разу не пришло в голову, что эта поездка для твоего же собственного блага!»

Я спросила, какое благо может быть в смерти Деборы. И добавила, что мы должны были остаться в Иллинойсе. Он сказал, что следовало оставить меня там. Что лучше слушать всхлипывания Орена, чем мое бесконечное брюзжание.

Прошлым вечером Орен назвал сына Дейвидом Александром Маккензи. Мне очень стыдно. Джеймс прав. Я призналась Орену, что вовсе не имела никакого права говорить с ним в таком тоне. Он же сказал, что рад этому. Что он никогда не держал на руках своего сына до сегодняшнего дня, и что это облегчает его боль и тоску по Эфи. Он сказал, что Дейвид очень похож на Эфи.

Мне ни разу не приходило в голову, что я могу лишиться Джеймса так же легко, как я потеряла свою дочь или Орен свою любимую жену. Жизнь такая непредсказуемая. Не знаю, куда запропастился Джеймс, где он провел ночь.

Когда он вернулся этим утром, я сказала ему, что была не права. Только это ничего не изменило. Стена, которую я возвела своими руками, по-прежнему разделяет нас.

Каванот заметил бизонов на другом берегу реки Платт, они двигались к северу. Джошуа выпросил разрешение пойти на охоту вместе с мужчинами. Он не обращает никакого внимания на мои предостережения. Через некоторое время он вернулся. Не произнеся ни единого слова, соскочил с коня, сделал пару шагов и упал лицом вниз на свою постель. Он был весь в крови, и я решила, что он ранен, стала раздевать его как младенца, чтоб осмотреть раны. Конечно, он не станет потом благодарить меня за это. Как раз в тот момент подъехал Каванот и, увидев, что я делаю, рассмеялся. Мне было не до смеха, и я сказала ему об этом. Он заверил меня, что Джошуа цел и невредим. И тогда я поинтересовалась, что же он сделал с моим сыном, который вернулся весь в крови. Каванот сказал, что заставил его освежевать убитое животное. Чтобы мальчишка знал: охота — это не только забава, это тяжелый труд.

Даже если я каждое воскресенье в течение месяца буду замачивать одежду Джошуа, мне все равно не вывести все пятна крови.

Сегодня мы немного продлили полуденный привал из-за жуткой жары. Земля, по которой проходит наш путь, родит в изобилии лишь камни да шалфей и ничего более. Некоторые наши волы болеют из-за жары.

Маклеод объявил, что через час мы трогаемся, будем ехать до сумерек. Нам крупно повезет, если пройдем пятнадцать миль.

Джошуа подстрелил двух кроликов. Я потушу их на ужин.

Кайзер Вандерверт напоил своих волов виски. Кажется, это помогло им, они оживились. Если бы у нас было виски, я бы тоже выпила, чтобы взбодриться.

Этим утром мы перешли через реку Ларами и разбили лагерь в форте. Неподалеку индейцы поставили свои типа. Каванот говорит, что они из племени чейеннов. Это очень приятные на вид люди, одетые в оленьи шкуры, как и Каванот. Они носят ожерелья из медвежьих когтей и орлиные перья. Вождь их весьма дружелюбный и очень симпатичной наружности человек. На Джошуа они произвели сильное впечатление. Каванот хорошо их знает и общается с ними на их языке. Он прихватил с собой Джошуа, когда встречался с ними. По возвращении Джошуа рассказал, что индейцы пришли сюда торговать шкурами и мехами в обмен на табак, сахар и одеяла. В запасе у нас совсем не осталось ни сахара, ни одеял.

Солдаты пригласили нас в форт на танцы этим вечером. Мужчины тянули жребий, кому остаться охранять общий скарб. Ракел Бакей, Уэллс Дуэйн, Орен Маккензи, Эрнест Хольц и Вернер Хоффман проиграли. Артемизия чувствует себя неважно, она тоже осталась. Нелли заявила, что ее ничто не остановит.

Джеймс отказался пойти. Он знает, как я люблю танцевать. Он просто решил наказать меня.

Джеймс снова разговаривает со мной. Я думала, он будет дуться на меня по крайней мере еще пятьсот миль пути. Ведь мне самой понадобилось гораздо больше времени, чтобы прийти в себя. Когда он сообщил прошлым вечером, что не хочет танцевать, я поняла, что он не хочет идти со мной. Я сказала, что все в порядке, и пошла одна. В дороге и так слишком мало радостей, чтобы упускать его величество случай из-за капризов мужчины. Позднее Джеймс все-таки пришел. Разумеется, со мной он не танцевал, так как все еще дулся на меня. Партнеров у меня было великое множество. И солдаты, и Маклеод, и некоторые из наших попутчиков. Я даже танцевала с Ореном Маккензи. Давно уже я так не веселилась, с тех пор как была обручена с Томасом Атвудом Хоутоном и считалась в Галене девушкой из «приличного общества». Джеймс вклинился, когда лейтенант Хейвуд пригласил меня на танец в третий раз. Он сказал, что я поступаю неосмотрительно, соглашаясь танцевать с ним вновь. Я ответила, что я так же осмотрительна, как и он, в четвертый раз выбирающий себе в партнерши Нелли. Он заявил, что Нелли хорошая и притом замужем. Я сказала, что и я неплохая и тоже замужем, хотя, кажется, мой муж не замечает этого. Он потащил меня на улицу.

Я сказала: «Что ты, собственно говоря, делаешь, Джеймс Фарр? Я не хочу уходить». Мне было весело.

Он сказал мне, чтобы я заткнулась, и поцеловал меня так, как раньше. Мы пошли в сторону растущих вдоль реки деревьев. Как я рада, что огонь любви еще не погас в нас. Я вся размякла и сказала: «Я рада, что ты простил меня, Джеймс Фарр».

На обратном пути Джеймс спросил: «Ты уже не тоскуешь по дому, не так ли, Мэри Кэтрин?» Я ответила, что солгала бы, если б сказала, что не скучаю по тете Марте и остальным. И солгала бы, если б сказала, что мне нравится то, что случилось на нашей ферме. Но я сказала, что смирилась с его решением и не буду больше БРЮЗЖАТЬ. Мы подождем и посмотрим, что там для нас припасено в Орегоне.

Джеймс ответил, что Орегон скажет все сам за себя, когда мы доберемся туда. И потом добавил тихим голосом: «Или, может, Калифорния». Я спросила его, что он имеет в виду, говоря о Калифорнии. Он сказал, что Орегон, как ему думается, через несколько лет, возможно, будет чрезвычайно перенаселен из-за такого колоссального наплыва людей, и что нам впредь следует думать о Калифорнии. У меня просто дыхание прервалось, а он быстренько продолжил, заметив, что и другие так думают. Я спросила: «Кто?» «Эрнест Хольц, Уэллс Дуэйн, Бингер Сиддонс и Стерн Янссен серьезно обсуждают эту идею», — последовал ответ. Интересно, знает ли Нелли, что у ее муженька на уме?

Джеймс сказал, что Каванот никогда не видел Тихого океана и очень хочет посмотреть на него. «О, да, потрясающе, — сказала я. — Если ты ни разу не был где-либо, то тебе просто необходимо туда съездить, не так ли? Просто едешь, едешь, пока не доберешься до края земли и не увидишь все! А как насчет Китая? В следующий раз он захочет увидеть Китай!»