Не хочу, чтобы он находился здесь, когда Джошуа вернется домой. Мой сын и я должны решить кое-какие вопросы между собой, прежде чем я отвечу согласием Каваноту.

Ты вовсе не стараешься облегчить мне жизнь, не так ли, Господи?

Джошуа ушел, а я сижу здесь и думаю, увижу ли я его когда-нибудь вновь. Сердце изболелось, хотя я знала, что этот день настанет. На протяжении двух тысяч миль я сражалась с этим, и теперь вижу, что все усилия совершенно напрасны. Он мужчина и решил идти своим путем. По крайней мере, теперь он не думает, что Каванот использовал его, чтобы быть ближе ко мне. Каванот любит Джошуа и понимает его неукротимый нрав. Может, зная это, он когда-нибудь вернется. Он не связал себя никакими обещаниями.

Сказал лишь, что собирается обратно в форт Саттера, а оттуда направится на север, в Орегон, посмотреть, что это за место. А вот что он будет делать и куда поедет после, не имеет никакого представления.

Я плакала, когда он уехал. Из головы не шла мысль о тех израильтянах, которые странствовали сорок лет по пустыне и умирали на расстоянии одного взгляда от земли обетованной, потому что были такими недоверчивыми и упрямыми. Если б только они доверились Господу, жили бы они на прекрасной земле и катались бы как сыр в масле.

Очень надеюсь, что Джошуа не понадобится так много времени, как мне, чтобы пройти сквозь потемки и прийти к Тебе.

Последнее время я так много думаю о тете Марте. Порой возникает чувство, будто наши души соприкасаются друг с другом, несмотря на расстояние. Вчера я написала ей длинное-предлинное письмо, но не знаю, когда у меня появится возможность отправить его.

Кажется, Каванот передумал жениться на вдове с четырьмя детьми. Двадцать три дня прошло с тех пор, как он уехал.

Я начала вспахивать землю. Хэнк и Мэттью помогают мне, а Бет заботится об Америке. Вместе мы сумеем засеять небольшой участок.

Это ужасный, тяжелый труд, но думаю, вместе с детьми я все-таки справлюсь. У нас достаточно еды. Есть дом, в стенах и под крышей которого мы чувствуем себя защищенными от дождей и других напастей. Вокруг прекрасная земля, а у нас есть семена для посева. И, главное, у нас есть Ты, Иисус. Тетя Марта говорила мне, что все возможно верующему. Так вот, я прошу Тебя помочь нам в этом великом предприятии. Мы пришли сюда, в эту землю, Господи. Помоги нам сделать все, что в наших силах.

Сьерра не видела Алекса на следующий день, и он не звонил детям. Она подумала, что это из-за случившегося накануне, пока Каролина не просветила ее:

— Я сказала папе, что мы будем вечером на театрализованном представлении в церкви. Он же собирался идти по магазинам за подарками к Рождеству.

Потом Клэнтон огорошил ее вопросом:

— Можно, папа проведет с нами Рождество?

Сьерра взбунтовалась:

— Нет, он не может праздновать с нами Рождество.

— Он будет совсем один, — заключила Каролина и ужасно расстроилась. — В одиночестве. Неужели мы не можем позвать его? Пожалуйста?

— Поговорим об этом позже, — решила Сьерра, надеясь тем временем, что Алекса переедет какой-нибудь грузовик или его похитят террористы. — Прямо сейчас нам следует переодеться в костюмы и идти в церковь.

В течение последующих нескольких часов Сьерра наслаждалась охватившим ее трепетом и волнением перед выходом на сцену. Как только она надела костюм, члены хора собрались вместе и помолились за то, чтобы их театральное действо было воспринято не только как развлечение. Чтобы оно открыло сердца тех, кто будет слушать музыку и смотреть воссоздание событий в момент рождения Мессии.

Представление началось, и нервозность улетучилась. Сьерра так много репетировала, что сразу вспомнила роль, как только ступила на сцену, построенную прихожанами для расширения хоров. Она полностью отдалась музыке, пела от всего сердца, радуясь рождественской истории и сознавая ее значение для всего мира.

Иосиф прибыл из Галилеи, из города Назарета, в Иудею, в город Давидов, называвшийся Вифлеем (его изобразили в углу сцены), где записал себя и свою молодую жену Марию, поскольку Квириний, правитель Сирии, проводил перепись населения по приказу римского императора.

— Когда же они были там, наступило время родить Ей; и родила Сына Своего Первенца, и спеленала Его, и положила Его в ясли, потому что не было им места в гостинице[51].

Клэнтон, исполнявший роль одного из молодых пастухов, встал на колени перед архангелом Гавриилом и спел сольную партию, возвещая о великой радости:

— Ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь[52]…

Взрослый хор вступил, как только забрезжили тонкие лучики света на потолке, и затем новая ярчайшая звезда зажглась на «небе».

— Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение![53]

К Гавриилу присоединилась стайка детей в белом, с крыльями и нимбами вокруг маленьких головок, и голоса их растворились в сладчайшей гармонии. Среди них была и Каролина. Музыка стала громче, как только хор взрослых слился с детскими голосами. Сьерра слушала, как нарастает сила музыкального звучания, наполняя все пространство церкви, и звенят голоса, восхваляющие рождение Царя, и ее сердце забилось быстрее. Она ликовала!

«О, Иисус, Иисус, как бы я хотела чувствовать этот восторг каждый день!»

Любовь и радость наполнили каждую клеточку ее тела живительной силой и теплотой. Она забыла обо всем на свете, особенно о том, чего Господь ждал от нее.

Пастор прочитал молитву по окончании торжественной инсценировки, затем в холле подали закуски. В последнюю очередь Сьерра ожидала увидеть здесь Алекса. Когда она обнаружила его стоящим в дальнем конце помещения, такого красивого, в черных брюках, в дорогой шелковой серой рубашке и черной спортивной куртке, сердце Сьерры болезненно сжалось. Он беседовал с Дэннисом, и разговор этот явно не был легким.

— Эгей, папа здесь! — воскликнул Клэнтон, который все еще держал в руке пастушеский посох.

— Вижу.

Покидая Сьерру, Клэнтон выставил перед собой посох и, рассекая волны хористов и гостей, направился к отцу. Каролина чуть погодя тоже увидела Алекса и побежала к нему.

Маленькие предатели.

Сьерра все еще не могла успокоиться после сказанных Алексом слов вчера в его квартире.

«Я никогда не любил Элизабет так, как тебя».

Да, конечно! Если он так сильно любил ее, почему же он ушел? Почему он сказал, что презирает ее и ждет с нетерпением развода? Почему он смотрел на нее так, словно ненавидел ее?

«Так же, как ты сейчас смотришь на него, возлюбленная Моя?»

Она отвернулась и взяла печенье с большого блюда. Шоколадное, ее любимое. Сейчас его вкус показался Сьерре отвратительным. Весь тот восторг, который наполнял ее во время хвалебного песнопения Господу всего полчаса назад, внезапно испарился, выкипел, подогретый жаром возмущения и ярости.

«Он портит мне все Рождество, Господи. Разве Ты не можешь избавить меня от этой мучительной боли, которую я чувствую при одном только взгляде на него? Он изменил мне! Самое меньшее, что Ты можешь сделать, — это наслать на него какую-нибудь страшную болезнь».

— Папа сказал, что он завтра вылетает в Сан-Франциско, — сообщил Клэнтон. — Он проведет Рождество с abuelo у abuela[54].

Горькая досада наполнила Сьерру. Ему даже не хватает чуткости и душевной тонкости, чтобы остаться на праздники дома и пострадать в одиночестве! Нет. Он должен ехать в Хилдсбург и насладиться рождественскими каникулами в обществе Луиса и Марии.

Разумеется, она оставила без должного внимания тот факт, что они приглашали на праздники и ее.