— Я оставила послание, — гордо вскинула голову она. — После того, как все будет сделано, мои подручные опубликуют видео, из которого весь мир узнает правду!
— Кому нужно видео от мертвой террористки? — с горечью спросила я, качнув головой. — Неужели ты правда думаешь, что на фоне всех разрушений и смертей, причиной которой ты станешь, кому-то будет дело до тех бредовых идей, которыми ты пыталась себя оправдать?
— Это не бредовые идеи! — вспылила омега, буквально испепеляя меня взглядом. — Это то, что им всем давно пора узнать и признать! И чем громче будет этот взрыв, тем больше людей и бестий посмотрят мое видео. Если я убью Иерарха и его подручных, его посмотрят даже те, кто никогда в жизни не интересовался ни религией, ни политикой.
— Да, посмотрят, — не стала спорить я. — Посмотрят и добавят твою правду в раздел между управляющими миром разумными ящерицами и пришельцами с другой планеты. Гвин, как ты не понимаешь, что, если ты сделаешь это, они победят? Ты дашь им все козыри на руки, и в будущем, если даже правда проберется наверх через другие источники, никто уже в нее не поверит, потому что единственное, с чем она будет ассоциироваться, это самое кровавое и жестокое массовое убийство в новой истории. Кого ты обманываешь, Гвин? Ты пришла сюда не вершить историю, а закончить ее. Общество подарило тебе высшее счастье в лице твоего альфы, а потом так же легко отобрало его, оставив тебя в недоумении оплакивать свой навсегда утерянный смысл жизни. Кого ты на самом деле ненавидишь больше — Церковь или то нелепое и жестокое, что называется судьбой и было навязано тебе против твоей воли?
Гвин побледнела, и по ее изменившемуся взгляду я поняла, что мои слова достигли цели.
— Давай просто уйдем отсюда, хорошо? — продолжила я, вдруг преисполнившись какой-то самозабвенной уверенностью, что у меня действительно все получится. — Меркурио будет рад тебя видеть, и мы сможем все обсудить, когда…
Возможно, мне не следовало произносить имя предавшего ее альфы. А, возможно, все это время я лишь обманывала себя, считая, что смогу достучаться до этой женщины, чье сердце, как и метку на предплечье, выжгло каленым железом невосполнимой утраты.
— Задержи ее, — коротко скомандовала она альфе, поворачиваясь ко мне спиной, и в этот момент мне уже ничего не оставалось кроме как крикнуть:
— Мы уже рассказали им правду, Гвин! Они уже все знают.
— Кто, они? — не поняла омега, обернувшись через плечо.
— Все, — отозвалась я, вдруг ощутив, как мне на плечи снова навалилась неподъемная усталость. — Сын Иерарха наш союзник. И прямо сейчас он там наверху выступает с речью, в которой на весь мир объявит о том, что это бестии произошли от людей, а не наоборот. Так что, Гвин, скажи мне — чего ты хочешь на самом деле? Продолжить дело Алонсо и быть достойной главой Общества Оймаха до самого конца или уничтожить его наследие, а заодно убить и Меркурио, и всех остальных оймахистов, что находятся здесь сегодня? Какое будущее ждет остальных из них, кто остался снаружи? Неужели ты настолько обижена и зла, что своей рукой разрушишь жизни всем, кто когда-либо доверял тебе? Неужели тебе настолько больно, Гвин?
Ее губы дрогнули, и женщина до побелевших костяшек сжала кулаки.
— Все кончено, — тихо проговорила я, делая еще шаг вперед и оказываясь почти вплотную к ней и растерянно хмурящемуся альфе. — То, ради чего ты так долго старалась и работала, произошло. Ты молодец, Гвин. Ты спасла их всех от того жестокого и безжалостного мира, что ждал их на поверхности. Осталось последнее и самое сложное — спаси их от самой себя. Позволь им жить за пределами той ненависти, что ты так долго несла в себе. Пожалуйста.
— Мне убрать ее? — низким, рокочущим голосом поинтересовался альфа, но в его интонациях я различила явственное сомнение. Потому что и у него где-то там, дома, осталась омега, которая почти наверняка понятия не имела о том, что он собирался сделать сегодня. И, быть может, прямо сейчас этот мужчина, чьего имени я даже не знала, вдруг осознал, что у него есть шанс вернуться к любимой и снова сжать ее в своих объятиях. Такая простая мысль, способная мгновенно стереть в порошок все прочие установки, которыми он привел себя сюда сегодня.
— Оставь ее, — выдохнула Гвин. — Хана Росс, повтори еще раз, что ты сказала про сына Иерарха.
— Я повторю все, что захочешь, если ты снимешь все это с себя и мы уйдем отсюда, — с головокружительным облегчением, накатившим на меня тяжелой волной, произнесла я. — Прошу. В любой момент сюда может кто-то зайти, и тогда все сразу станет намного сложнее.
Она колебалась еще несколько секунд, и эти секунды показались мне вечностью, но потом Гвин все же кивнула, и я с трудом устояла на вмиг ослабевших ногах. Словно исполнив свою главную задачу, мое тело в принципе решило отключиться и перестать функционировать.
— Хорошо, тогда вернемся тем же…
Я не договорила, потому что в этот самый момент мои виски прострелила острая боль такой силы, что я буквально потеряла возможность не только говорить, но и мыслить. Всего пара секунд, и вот я уже на коленях, уткнувшись ладонями в холодный каменный пол и не имея ни малейшего представления о том, что происходит.
— Хана! — Гвин бросилась ко мне, но я едва слышала ее сквозь заполнившую уши вязкую вату. Боль на несколько секунд отступила, оставив меня дрожать всем телом и смаргивать выступившие слезы. А потом накатила с новой силой, отчего я повалилась набок, подвывая и сжимая раскалывающуюся голову ладонями.
— Гвин, сюда кто-то идет! — прогромыхал голос альфы где-то в отдалении.
Разлепив мокрые ресницы и глотая ртом ставший вдруг таким горячим и густым воздух, я потянулась к Гвин, но ее уже кто-то оттащил назад. Перекатившись на другой бок, я увидела, как с другого конца коридора ко мне спешат фигуры в белом. Но когда боль стрельнула в третий раз, я уже не видела и их.
«Хана, прости меня», — еле слышно прошептал голос у меня в голове, и после этого последняя ниточка, на которой держалось мое сознание, с гулким треском лопнула.
Глава 24. Разрыв
Просыпалась я долго и тяжело. Иногда мне казалось, что я уже пришла в себя, вижу кого-то, даже говорю с ним, но потом приходило осознание, что это лишь сон — или, может быть, галлюцинация. Я как будто мучительно искала кого-то, но, раздавленная неподъемным весом окружающей мглы, не могла вспомнить кого именно — и почему. Просто стремилась куда-то всем своим естеством, но вместо того, чтобы двигаться, увязала в окутывающей ноги болотной жиже. Не знаю, сколько это продолжалось, но в какой-то момент мне все же удалось изматывающим напряжением воли открыть глаза и осознать себя по-настоящему. Но то, что я увидела, показалось настолько невозможным и фантасмагорически абсурдным, что мне легче оказалось поверить, что я все еще сплю.
Потому что прямо сейчас я лежала привязанной к койке на ферме Красной Лилии. Ферме, которая, по словам Йона и по сообщениям журналистов, была сожжена дотла и полностью стерта с лица земли.
Я попыталась закричать, но воздух сквозь сведенное судорогой горло проходил с большим трудом, застревал там и пузырился сиплым хрипом на сухих, почти бумажных губах. Дернулась, но мое тело, пронзенное вспышкой мышечного напряжения, едва ли сдвинулось даже на миллиметр. Единственное, что мне еще подчинялось, это мои глаза — и потому я смогла оглядеться. Моя койка, на которой я лежала, была ограждена от остального окружающего пространства белыми шторками, за которыми кто-то двигался и гудели аппараты. В тот момент я уже почти не сомневалась, что каким-то совершенно необъяснимым образом попала на ферму, созданную Сэмом Ортего. Ни с кем и никогда не перепутаю этот запах, что царил там — запах насильно высасываемой жизни. Но как, ради Зверя, это было возможно? Все это время где-то еще существовали другие такие же фермы, о которых Йон не знал? Но если так, то как мы вообще…
Я оборвала саму себя, не закончив мысль. Йон! Я слышала его голос перед тем, как потерять сознание. Где он? Что с ним? Он тоже здесь? Вопросы затопили мой разум вместе с паникой, и, подогреваемая ею, я снова попыталась двинуться, но все с тем же результатом. И в тот момент, когда непонимания и страха стало так много, что я почти потеряла над собой контроль, белая шторка ожила — вздрогнула и пропустила внутрь высокого крупного мужчину, которого я мгновенно узнала. Эти гладко зачесанные назад седые волосы, фанатично сверкающий взгляд и тяжелый запах монастырского вина и пыльных книг — сомнений быть не могло.