— О том, насколько правдива легенда о проклятом короле? — помолчав, уточнила я.

— Да, вроде того, — кивнул Йон. — Нам по-прежнему ничего толком неизвестно о сущности метки, причинах ее возникновения и даруемых ею способностях. Никто и никогда еще не изучал этот вопрос с точки зрения науки. В конце концов в этой красной ленточке действительно могут скрываться ответы на многие вопросы — может быть, не о том, как спасти нашу расу от вымирания, но о том, что мы такое, откуда пришли и зачем вообще появились на этой земле. Бестиям пора осознать себя заново — уже не через возвышение над другими, а через погружение вглубь самих себя.

Я молча наблюдала за его лицом, понимая по его одухотворенному выражению, что все эти философские вопросы близки и самому альфе, а не только его другу-подпольщику. Потеряв свою веру в Церковь и, вероятно, выдуманного ею Великого Зверя, Йон, кажется, нашел для себя нечто иное достойное веры, вложения сил и пространных размышлений. И зная, как это важно для него, я не могла не ощутить тихую, но глубокую радость по этому поводу.

— А что Гвин? Она останется внизу? — чуть погодя спросила я, когда мы уже сели в машину Йона, и он завел мотор. Кадо мой альфа на сегодня отпустил, и тот, как я почему-то была почти уверена, недолго сомневался относительно дальнейших планов на вечер — я еще в Этерии заметила жгучую чернобровую красавицу-омегу на заставке его телефона. Признаться, я и сама очень по ней соскучилась — как и по всем остальным девочкам Дома.

— Да, это был ее выбор, — подтвердил альфа. — Она хочет остаться с теми, кто слишком привык к жизни в бункере и не готов покинуть его даже сейчас. Она показалась мне… очень задумчивой, когда мы сейчас прощались. Словно пытается заново выстроить разбившуюся картину мира у себя в голове. Но, думаю, Меркурио за ней присмотрит. В конце концов, он ее последний близкий друг, как бы отчаянно она этому ни сопротивлялась.

— Да, друзья это… хорошо, — проговорила я, и отчего-то мой голос прозвучал очень грустно. Может быть, из-за того, чье именно лицо всплыло у меня перед глазами в тот момент.

— Думаешь о Медвежонке? — предположил Йон, и я понуро кивнула. — Не волнуйся, я говорил с ним сегодня утром. Он будет в Восточном городе через пару дней, и вы сможете увидеться. Жаль, что… что ты не видела его тогда, на Празднике. Наш малыш порвал своего никчемному папашку просто в лоскуты — одним тем, что не склонился перед ним, когда остальные валились направо и налево, как тряпичные куклы.

— Я волнуюсь за него, — призналась я, обхватив себя за плечи и слегка поежившись. — Не хочу, чтобы о нем говорили гадости из-за того, кто он.

— Дани намного сильнее, чем ты думаешь, — нахмурившись, качнул головой альфа, не отрывая взгляда от дороги перед нами. — А еще он давно научился пропускать мимо ушей все то, что не заслуживает его внимания. Обними его покрепче, когда вы встретитесь, и ты увидишь — на этой мордашке не останется и следа тревог. Уж не знаю почему, но вы двое действуете друг на друга как валерьянка — когда слипаетесь в одну большую сладкую пельмешку, у меня сахар аж на зубах скрипит. — Он дурашливо скривился, а я, коротко рассмеявшись, все же легонько шлепнула его по плечу.

В тот момент мне вдруг показалось, что между нами с альфой ровным счетом ничего не изменилось — вот они мы, смеемся, подначиваем друг друга, обсуждаем то же и тех же, что и раньше. Почему же тогда у меня внутри так тоскливо и пусто? Почему я смотрю на Йона и вижу не своего альфу, а просто мужчину — чудесного, потрясающего, почти идеального во всех отношениях, — но такого же далекого, как все остальные?

Я больше не знала, кто мы были друг другу. Бывшие близнецовые пламена, чья судьбоносная мистическая связь была разрушена несколькими иголками и современной наукой? Еще неделю назад смерть этого мужчины могла бы стать моим собственным приговором — мы словно бы дышали одной грудью и разделяли на двоих одно сердце. А теперь… теперь…

Теперь у него не было причин выбирать меня по собственной воле — и, может быть, в конечном итоге именно это пугало меня больше всего. Ведь только метка могла свести и удержать рядом друг с другом таких разных бестий. Йон жаждал адреналина, власти и силы, я — покоя, стабильности и безопасности. Он был сама ярость во плоти, я же ощущала себя переполненной беспомощной нежностью. И, конечно, он был настолько моложе меня, что еще через десять лет, как и говорила когда-то Нора, это станет уже слишком заметно — и на вид, и на ощупь. Сможет ли мой альфа желать и любить меня так же сильно теперь, когда ему в этом не помогала волшебная метка? А смогу ли я переступить через собственные сомнения и страх снова быть брошенной, раз больше не смогу успокаивать себя тем, что ни у кого из нас двоих нет другого выбора?

— Ты боишься, правда? — вдруг тихо спросил Йон, и я настолько не ожидала услышать его голос и этот вопрос, что вздрогнула.

— Откуда… откуда ты знаешь? — смущенно пробормотала я, бегая глазами по приборной панели и не решаясь посмотреть прямо на альфу.

— Я знаю тебя, маленькая омега, — отозвался он, пожав плечами. — Мне не нужно читать твои мысли, чтобы знать, что ты опять себя накручиваешь по пустякам.

— И вовсе даже… не по пустякам, — понуро пробормотала я.

— Ты больше мне не доверяешь, Хана? — помолчав, спросил он. — Дело в этом?

— Я… самой себе уже не доверяю, — совсем опустила глаза я, теперь разглядывая собственные плотно сжатые колени. — Мне казалось, что наша связь, наша… любовь это что-то такое… что-то прочнее самого мироздания. Моя вечная и главная точка опоры. Весь мир может превратиться в труху и исчезнуть, но она… она всегда будет с нами.

Почему-то после этих моих слов Йон очень долго молчал — мы успели проехать несколько светофоров и, когда встали на очередном из них, он повернулся ко мне и спросил очень ровным и спокойным голосом, который совсем не вязался с той бурей, что бушевала в его глазах:

— Ты больше меня не любишь, Хана?

У меня мгновенно пересохло в горле, а по шее словно плеснуло кипятком от колючих мурашек — не верилось, что он задавал такой вопрос всерьез. Произнесенный вслух, он казался совершенно чудовищным. Но разве не были такими же мои собственные мысли?

— Хана? — почти с нажимом повторил он, но в этой настойчивости мне чудился скорее страх, чем раздражение.

Мою грудь на пару мгновений словно сжало тяжелыми стальными тисками, и я ощутила, словно качусь куда-то с горы, а за мной — за мной сходит целая лавина, вызванная всего одной неосторожной мыслью и пульсирующими на языке словами.

Я не знаю.

Но я их не произнесла. Потому что мы слишком часто и слишком много раз делали друг другу больно, отдаляясь и позволяя своим сомнениям и страхам говорить за нас. Но с меня было достаточно — пора было сходить с этой проклятой карусели.

— Йон, прости меня, — проговорила я, решительно поймав его взгляд и нежно сжав его руку. — Пожалуйста, дай мне время со всем разобраться. Я хочу сказать тебе о своих чувствах так, как ты заслуживаешь об этом услышать. И, возможно, для этого мне понадобится чуть больше времени, поэтому я прошу тебя дать его мне. Ты… сможешь?

Некоторое время он не отвечал, внимательно и скрупулезно изучая глазами каждую черточку моего лица, то ли пытаясь считать с него то, что теперь было ему недоступно иным способом, то ли зачем-то запоминая его таким, каким оно было здесь и сейчас, в этот пасмурный и уже ощутимо прохладный сентябрьский вечер.

— Хорошо, — наконец кивнул альфа, через силу что-то преодолев внутри себя. — Я дам тебе время, маленькая омега. Я подожду тебя столько, сколько будет нужно.

— Спасибо, — с чувством произнесла я, а потом коротко прижала кисть его правой руки к губам и закрыла глаза.

В конце концов, теперь нам в самом деле было больше некуда торопиться.

Почти весь следующий день я провела в нашем клубе — «Мечта Ории» была почти готова к открытию, и сейчас решались последние организационные вопросы и проходили генеральные репетиции. Сперва мне было немного сложновато войти в ритм и подключиться к текущей ситуации, но уже к вечеру мы обговорили все основные моменты и я даже успела решить пару спонтанно возникших проблем с заболевшим диджеем и необходимостью поменять местами некоторые номера, чтобы не пришлось дважды устанавливать, а потом убирать одну и ту же аппаратуру. Не заметила, как на улице начало вечереть — просто вдруг в какой-то момент оторвала взгляд от экрана монитора с открытым окошком рабочей почты и поняла, что снаружи сгустились льдисто-серые осенние сумерки. Потянувшись всем телом и приятно хрустнув спиной, я решила, что на сегодня мне хватит работы и что оставшиеся дела вполне подождут до завтра.