В университете на одном из курсов нам рассказывали о ценности отдельно взятой жизни в разных странах. В странах третьего мира, где на одну женщину приходилось с десяток детей, она была одной, а там, где замужняя пара предпочитала ограничиваться одним-двумя малышами, совсем иной. Чем больше в семье детей и меньше денег, тем проще они относились к потере одного из них — так нам говорили. Значило ли это, что пойманных в доках иммигрантов откуда-то с юга никто не искал и не ждал на их покинутой родине? Что никто бы не стал особо расстраиваться из-за того, что они пропали?
Видимо, именно так рассуждали те, кто и организовал весь этот «прибыльный бизнес». Если бы начали исчезать местные подростки, родители бы быстро подняли тревогу и лица пропавших обвиняюще смотрели бы на прохожих с каждого столба и каждой доски объявлений. Но кто будет искать малолетнего нелегала, который еще вчера прятался от властей в корабельном контейнере, а сегодня готов за кусок хлеба с утра до ночи драить посуду в заштатной закусочной? И да, может быть, дома его никто не ждал, а его мать вздохнула с облегчением, что теперь ей кормить на один рот меньше, да вот только уменьшало ли это ценность его жизни в сравнении с жизнью ребенка, в которого родители вкладывали все свои силы с самого дня его рождения? Можно ли вообще было сравнивать чьи-то жизни подобным образом? Судя по бизнесу Красной Лилии — можно и еще как, ведь жизнь, которая еще вчера не стоила вообще ничего и значила для мира меньше, чем мусор у дороги, сегодня превращалась в источник невероятного богатства и власти для тех, кто ее украл и присвоил.
Меня от этих размышлений мутило. Я понимала, как устроен этот мир и это общество с его запросами и требованиями, в удовлетворении которых самыми дешевыми и примитивными средствами и состояла задача многомиллионных корпораций — как теневых, так и вполне себе официальных, — однако это не помогало мне воспринимать его более снисходительно и терпимо. Уж точно не в том случае, когда мы с моим альфой внезапно оказались в самом центре той мерзости, которую я ни при каких условиях не согласна была принять как часть своей новой жизни — более того как плату за эту самую жизнь.
На фоне истории с фермами то, что происходило между Церковью и Общество Оймаха, не казалось мне таким уж сложным и неразрешимым. Может быть, именно поэтому я с такой готовностью взялась за это дело, оставив Йона самого разбираться с делами Красной Лилии и прочих. Я не представляла, как можно изменить порочную и жадную до удовольствий природу людей и бестий, на которой обеими ногами стояло предприятие Сэма Ортего, но искренне верила в то, что мне удастся примирить стороны древнего, как мир, конфликта между верующими и еретиками — и Зверь его знает, откуда эта вера бралась. Йон бы, скорее всего, назвал ее наивностью и той самой пресловутой привычкой видеть во всех самое лучшее, и, возможно, был не так уж не прав. Мне в самом деле было куда легче говорить с живыми реальными собеседниками, чьи истории я могла выслушать и чью точку зрения понять, чем бороться с ветряными мельницами в виде каких-то абстрактных заказчиков и клиентов, которые требовали свою долю кайфа, выжатую из чужих тел.
— Зверь его дери, что там за… Останьтесь в машине, молодая госпожа, — вдруг вырвал меня из моих размышлений голос Кадо, и я с усилием встряхнулась, возвращаясь к реальности. Сперва я и не поняла, о чем он говорил и что вообще случилось, но потом, выглянув в окно машины, осознала, что мы уже приехали. Однако обычно гостеприимно распахнутые в этот час двери «Элизиума» сейчас были накрепко закрыты — а около одного из его панорамных окон уже собралась небольшая толпа. Мне было не видно подробностей, и я едва сдержала вмиг охвативший меня порыв выйти из машины вслед за Кадо, который выскочил быстрее, чем я успела задать хоть один вопрос. Но это был слишком долгий день, чтобы у меня остались силы хоть на мало-мальское любопытство.
— Что там? — спросила я, когда он вернулся, а потом подал назад, чтобы развернуться и съехать в подземный гараж.
— Какие-то придурки бросили камень в стекло, — недовольно отозвался он. — Одного гостя ранило осколками, и там внутри все еще неразбериха.
— Тогда, может, мне стоит… — Я обернулась, успев через заднее стекло на мгновение снова выхватить глазами собравшуюся толпу, прежде чем автомобиль съехал вниз на парковку.
— Точно нет, — покачал головой Кадо. — Во-первых, стекло еще не убрали, а, во-вторых, не думаю, что босс бы это одобрил. Они еще сами толком не знают, что случилось.
— Того, кто это сделал, поймали? — тихо уточнила я. А потом, как-то поздновато это осознав, добавила: — И почему я не видела полицейских?
— Это… не то дело, куда стоит вмешивать полицию, — многозначительно проговорил мой водитель. — Пока не разберемся, откуда ноги растут. Не переживайте, молодая госпожа, такого рода вещи случаются на этапе… передачи власти.
— Передачи власти? — недоуменно переспросила я, тут же вспомнив о том, что Йон говорил мне несколько часов назад про события в казино. — Думаешь… Думаешь, это кто-то из зубцов постарался?
— Вы высоковато метите, молодая госпожа, — с мягкой снисходительностью возразил он, паркуя машину и выключая мотор. — Возможно, какой-то среднячок решил показать зубы — по глупости или чтобы выслужиться перед начальством, которое, по его мнению, такую храбрость должно оценить. Пока рано делать выводы, но лично вам лучше держаться от этого подальше, и именно для этого я здесь. Идемте, я провожу вас наверх.
С каждым разом мне становилось все проще и проще принимать его протянутую руку, а потом идти так близко, что наши плечи почти соприкасались. Я ничего не могла поделать с этим инстинктивным желанием ему доверять. Оно не было похоже на то, что я чувствовала к Йону — нет, Кадо действительно превращался для меня в нечто среднее между верным сторожевым псом и собственным оружием, которое следовало держать как можно ближе к телу. И хотя часть меня все еще негодовала по этому поводу, припоминая все то, через что он в свое время заставил нас с моим альфой пройти, здесь и сейчас я предпочитала затыкать ее и не думать о прошлом. Это была роскошь, которую я в нынешних обстоятельствах не могла себе позволить.
Кадо поднялся со мной на лифте в пентхаус и зачем-то проверил его на наличие посторонних, как будто кто-то в самом деле мог вот так запросто обойти охрану и сигнализацию. Однако, учитывая то, что произошло в ресторане, я не стала ему мешать и терпеливо дождалась, пока он удовлетворенно кивнет и снова зайдет в лифт.
— Если понадоблюсь, я у вас на быстро наборе, молодая госпожа, — деловито сообщил он, тремя пальцами взъерошив свои лоснящиеся редкие волосы, и я кивнула ему в ответ, после чего он оставил меня одну.
От переживаний у меня начисто пропал аппетит, но я все же заставила себя съесть тарелку китайской лапши со свининой, почти не ощущая ее пряно-сладкого вкуса. После — набрала Джен и убедилась, что та благополучно вернулась в отель, где они с Горацио остановились. Вернуться в свою квартиру, учитывая, что за той все еще могло вестись наблюдение, а их вроде как разыскивали, она не рискнула. Голос у нее был достаточно бодрый, хотя и немного напряженный, но я почти не сомневалась, что дело тут не в тревоге за свою безопасность, а в мужчине, что сидел от нее в паре метров. Я на самом деле даже не представляла себе, каково ей было с ним наедине. Мне с Медвежонком как с представителем моего вида никогда не было сложно — наоборот. Меня к нему тянуло на каком-то ином уровне, словно он был большой сладкой булочкой или мягкой игрушкой, которую так и захочется затискать. Но мы были омегами, соперничество между нами не было заложено в природе, а у альф все было иначе. Я попыталась себе представить, что могла бы испытывать к Йону отвращение на биологическом уровне, и это были исключительно нерадостные размышления. Вот если бы существовал способ снова сделать нас людьми — такими, какими мы могли бы быть, если бы две с лишним тысячи лет назад что-то в нашей истории не пошло коренным образом не так! Это бы решило так много проблем.
