— Это самое модное и раскрученное мероприятие этой недели, так что мы решили, что будет непростительно пропустить его.
Далла ответил улыбкой на улыбку, но у меня ни на мгновение не закралось сомнения в том, что он видит моего альфу насквозь. Даже если и не знает истинных причин нашего присутствия здесь сегодня, то однозначно догадывается, что тут все намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Я с трудом подавила порыв обернуться и поискать глазами Медвежонка. Почему-то мне вдруг захотелось, чтобы он сейчас был как можно дальше отсюда.
— Мне кажется, вы способны удивить меня, босс Гу, а это редкость в моем возрасте, — заметил старший альфа, а потом, словно подтверждая мои мысли, добавил: — Все это не случайность, не так ли?
— Смотря, что считать случайностью, босс Далла, — продолжая непроницаемо улыбаться, отозвался Йон. — Но если желаете поговорить о судьбе и предопределении, моя жена большой знаток этих тонких материй. У меня же никогда не хватало на них времени.
На мгновение у меня перехватило дыхание, когда я подумала, что он действительно решит пообщаться со мной на эту тему, но Далла лишь скользнул по мне коротким, ничего не выражающим взглядом, как будто только что вообще отметил для себя мое присутствие рядом с Йоном, и заговорил уже о другом:
— Босс Камори намедни выражал свое удовлетворением тем, что поставки товара возобновились в прежних объемах. Вам достаточно быстро удалось наладить процесс. Примите мое восхищение.
Босс Камори. Тот чернокожий гигант, похожий на ожившего голема. Но раз поставки возобновлены, это значит…
— Я просто выполняю свои обещания перед своими партнерами, — пожал плечами мой альфа, и его хватка на моем плече стала ощутимо крепче, словно он опасался, что я скажу что-нибудь лишнее.
— Это правильно, — веско отметил его собеседник. — Нам ни к чему были бы проблемы и дальнейшие задержки. Следующее собрание зубцов состоится осенью, перед Праздником Благоденствия, и я надеюсь, что на этот раз у остальных боссов не возникнет повода быть недовольными вами.
— Я бы не стал говорить за всех, — чуть изогнул бровь Йон. — Некоторые недовольны просто самим фактом собственного существования, и тут я мало что могу сделать.
Далла коротко улыбнулся в ответ на его замечание, а потом, не прощаясь, вышел из собора, и мой альфа проводил его поклоном, которого тот, кажется, даже не видел. Однако Йон продолжал стоять в таком склоненном состоянии еще некоторое время, и только тогда до меня дошло, что он словно бы чего-то ждет. Но не от ушедшего мужчины, а от меня. Ждет устало и обреченно, понимая, что без этого не обойтись. Но я ничего не сказала — ни по поводу возобновившихся поставок, ни по поводу слов Даллы. Просто поудобнее перехватила его руку и негромко спросила:
— Идем в машину?
— Да, — с удивлением, кажется, даже пересилившим облегчение кивнул альфа. — Идем.
Дани и остальные ждали нас в поместье Боро — там должно было состояться своего рода празднование в честь посвящения Медвежонка, и мы с Йоном, конечно, были приглашены. По дороге он снова уткнулся в свой телефон и иногда звонил по нему кому-то, задавал вопросы и отдавал распоряжения, но меня это нисколько не раздражало. Вдев в уши наушники и уютно прикорнув на его коленях, я восполняла нехватку ночного сна. Иногда альфа задумчиво перебирал мои волосы, а под конец дороги, кажется, и сам немного задремал, потому что сквозь наполнившую в какой-то момент наушники тишину я услышала знакомое похрапывание.
Вечеринка в поместье Боро изначально планировалась большим светским мероприятием с многочисленными гостями и прессой, но буквально в последний момент Дани решил все отменить. По его словам, он хотел пригласить туда девочек из Дома — естественно, соответствующе их приодев и не распространяясь насчет их места работы, — но госпожа Боро практически в прямом смысле слова встала на дыбы, заявив, что скорее удавится, чем позволит «трущобным шлюхам» переступить порог ее дома, и в итоге они в очередной раз поругались. Услышав об этом, я снова подумала, что мое собственное мнение об этой женщине все никак не может сформироваться до конца. С одной стороны, она была жертвой интриг и подлости своего мужа, которая всю жизнь оплакивала якобы погибшего ребенка, но с другой… С другой стороны, в ней было так много надменности, нетерпимости и какой-то душевной скупости, что я при всем желании не могла относиться к ней так же тепло и искренне, как, например, к Ории. Как по мне, хозяйка Дома сделала для Дани намного больше, чем его собственная мать, которая вместо того, чтобы защищать вновь обретенного сына всеми средствами, буквально своими руками толкала его в пасть льва, прекрасно понимая, что Иерарх не успокоится, пока Медвежонок не перестанет представлять для него угрозу. Может быть, это была своего рода месть с ее стороны? Ударить больнее, чем по его амбициям, она бы все равно вряд ли смогла. Ведь в конце концов Дани заявил о себе и подверг себя опасности не ради того, чтобы стать кардиналом и поквитаться с отцом — все это началось, когда он решил помочь Ории сохранить ее Дом. Йон хотел отомстить за мать, а я — просто хотела разгадать тайну табличек Оймаха. И вот мы трое без всякого на то желания или согласия оказались втянуты в самый центр тех событий, которым однажды суждено было изменить историю.
Из-за ссоры Дани с матерью вечеринка получилась камерная — на ней присутствовали только самые близкие друзья семьи, в том числе те немногочисленные союзники, которых госпоже Боро удалось привлечь на их сторону в оппозицию к Иерарху. Кроме того, там были Джен и отец Горацио, и, насколько я понимаю, инициатива пригласить их обоих исходила напрямую от Медвежонка. У нас с подругой еще не было возможности обсудить эту странную наэлектризованную ситуацию, что возникла между ней и юным кардиналом, но, честно говоря, я даже толком не знала, как начать этот разговор. «Эй, Джен, я знаю, что тебе нравится парнишка почти вдвое младше тебя. Но ему уже скоро исполнится семнадцать, так что он уже, считай, взрослый и вы оба можете…»
Не дойдя до конца этой мысли, я вдруг осознала, что мне самой уже вот-вот исполнится двадцать девять. А значит через год будет тридцать. Мне будет тридцать лет, а моему любимому мужчине — всего двадцать три. Почему-то, когда мне было двадцать восемь, а ему двадцать один, это ощущалось не так страшно, а теперь я вдруг осознала, что, кажется, имею все шансы постареть быстрее, чем он вырастет.
Мрачно подцепив со столика бокал шампанского, уже не первый за этот вечер, я опрокинула его в себя, почти не ощущая вкуса. После, высмотрев в углу комнаты зеркало, решительной поступью, ощущая всю тяжеловесность момента, направилась к нему.
— Что ты делаешь? — поинтересовался Йон, обнаруживший меня около него спустя полминуты.
— Ищу признаки трагически неостановимого увядания, — со всем приличествующим моменту пафосом отозвалась я.
— Нашла? — выдержав паузу, уточнил он, кажется, тщетно стараясь сдержать рвущийся наружу хохот.
— Если накачать мое лицо ботоксом от подбородка до лба, у меня есть шансы конкурировать с твоими ровесницами еще лет десять, — глубокомысленно изрекла я, морща лоб и изучая остающиеся после этого дела тонкие полоски на коже.
— Я бы тебя лучше кое-чем другим накачал, — фыркнул альфа, оттягивая меня от зеркала. — Пойдем проветримся, маленькая омега, ты уже порядочно набралась, а мне тебя еще домой везти.
— Я стекла как трезвышко! — почти не всерьез возмутилась я, с трудом отлепляясь от зеркала, из которого на меня смотрела непозволительно взрослая и какая-то даже почти красивая женщина в золотисто-винном платье.
— Знаешь, пока ты ведешь себя как маленький ребенок, тебе еще рано задумываться о старости, — заметил Йон, уводя меня из общей гостиной, где собрались гости. Я так толком и не успела ни с кем из них пообщаться — даже с Медвежонком мы буквально перекинулись парой фраз, прежде чем госпожа Боро увела его беседовать с «более важными» гостями. Однако, кажется, сейчас ее куда больше интересовал отец Горацио, чем собственный сын — я мельком увидела, как эти двое, уютно расположившись рядом на диванчике, о чем-то негромко беседуют, и колено альфы касается колена хозяйки дома так, что нет никаких сомнений, что они оба это чувствуют и одобряют.