— Не думаю, что смогу уснуть здесь, — помотал головой он, а потом, противореча сам себе, прочувствованно широко зевнул. — Все это… все эти ребята… они больные на голову, понимаешь? Я понятия не имею, как они нашли это место и кто его построил изначально, но… Хана, нам нужно отсюда выбираться.

— Ты… даже мысли не допускаешь, что они могли… что эта история… — Я замялась, застыв с расправленной простыней в руках.

Альфа бросил на меня короткий и даже как будто слегка удивленный взгляд, словно не веря своим ушам. Что ж, чего я в самом деле ожидала? Он был воспитан священником, догматы Церкви о Великом Звере, живущем внутри нас, были основой его мировоззрения, и несмотря на все наши конфликты с церковниками, Йон никогда не сомневался в самой своей вере и в том, к чему она призывала и чему учила. По крайней мере, в том, что касается роли и месте каждого из нас, а также того, кем мы могли бы стать, приблизившись к Зверю внутри себя. А сейчас какая-то незнакомая женщина из подземного бункера заявила ему, что внутри него живет не великий дух, а проклятие, рожденное из крови и ярости.

Мне в этом смысле было проще. С самого детства, испытывая внутренний давящий трепет перед фигурами в белом, я старалась держать с представителями Церкви всю возможную дистанцию. Для меня главная идея их религии заключалась не в том, что я должна понять и познать саму себя и через это самопознание приблизиться к божеству, а в том, что мне следовало всю свою жизнь провести в пеленках и подгузниках, беспрекословно подчиняясь мужу и не имея собственного мнения. А версия Общества — будь она реальна или же выдумана больше, чем наполовину — снимала с меня эту обязанность, освобождала от гнета вины за все, что шло не так с нашей расой, и давала право выбора. Моя жизнь, по их словам, принадлежала только мне, и я не была обязана оправдываться за то, как я ее живу, ни перед кем — ни перед обществом, ни тем более перед рогатым богом на цветных витражах.

— Все будет хорошо, — убежденно проговорила я, закончив застилать постель и подойдя к Йону. — Я не думаю, что они навредят нам. Или что будут держать тут силой. Все прекрасно понимают, что, начни мы рассказывать о проклятии Зверя или Обществе Оймаха там наверху, никто не воспримет нас всерьез. Пойдем спать, Йон. Тебе нужно отдохнуть.

Продолжая мягко, но настойчиво оттягивать его назад, я в конце концов вынудила альфу с тяжелым вздохом отлепиться от двери и последовать за мной. Его тяжелое, ощутимо опирающееся на меня тело пахло усталостью, досадой и растерянностью, и я отлично знала, что сейчас происходит у него в голове. Йон жаждал действия — он испытывал мучительную потребность сделать что-то и не оставлять все так, как есть. Он боялся расслабиться и отпустить ситуацию, ведь в прошлом подобная небрежность не единожды выходила нам боком. Но в то же время он не мог противиться тому пусть и иллюзорному, но убаюкивающему чувству безопасности, что возникало у него рядом со мной. Мой запах, мое тело, мой голос — все это успокаивало его порывистую натуру, убеждая на каком-то подсознательном уровне, что все хорошо и волноваться не стоит. И он покорялся, неохотно, но непреодолимо, как кобра, зачарованная песней дудочника. Раздевшись и забравшись на постель, он положил голову мне на грудь, прикрыв глаза и слушая, как бьется мое сердце. Я перебирала его волосы, все еще чуть влажные после фонтана, гладила его плечи и мягко касалась губами его макушки. Скоро дыхание альфы выровнялось и стало глубже, а вот я еще какое-то время не могла уснуть, почему-то думая о почти наверняка не существовавшей женщине, которая семь дней и семь ночей сидела подле своего связанного заклинанием мужа, ощущая, как ее сила перетекает в него пылающими бело-золотыми бусинами света. Старые сказки, ставшие былью — или быль, превратившаяся в старую сказку? Что вообще можно было считать правдой, когда наутро любой сон кажется неотличимым от реальности?

Меня разбудили голоса. Меркурио оказался прав — приоткрытая дверь была не лучшим решением, ведь помимо накатывавших на нас волн шума я почти уверена, что видела пару хихикающих голов, не слишком деликатно заглядывавших внутрь. От недосыпа ломило в висках, в глаза как будто песка насыпали, а воспоминания обо всем, что произошло накануне, были настолько разрозненными и смазанными, что в первые несколько секунд я искренне не понимала, где нахожусь и почему мне не дают нормально поспать.

— Просто пристрели их, — сонно посоветовал Йон, не разлепляя глаз, и я почти невольно улыбнулась в ответ на его слова. Откинув тяжелое ватное одеяло — в убежище Общества было ощутимо холоднее, чем на поверхности, — я стянула со стола свое аккуратно свернутое платье, которое у меня ночью не хватило сил донести до шкафа, и снова его надела. Хотелось принять душ и сменить белье, но пока об этом мечтать не приходилось.

— Куда ты? — все так же не просыпаясь до конца, поинтересовался мой альфа.

— Пристрелить их, — шепотом отозвалась я, и он, удовлетворенно что-то промычав, отпустил меня.

Застегнув на ногах босоножки, я, стараясь ступать по возможности бесшумно, чтобы не тревожить Йона, подошла к двери и решительно ее закрыла, успев встретиться взглядом с кудрявым темненьким мальчишкой лет семи, который тут же расплылся в широкой щербатой улыбке. Неужели они действительно не выпускают отсюда детей до того, как тем исполнится девятнадцать? Сколько вообще пар тут живет? И они в самом деле все эти годы просто прятались под городом, скрывая… правду?

Вчера ночью, вдохновленная магией открывшегося фонтана, впечатленная рассказом и хорошо поставленным голосом Гвин, я была готова поверить во что угодно. С утра пораньше, более обстоятельно оглядевшись по сторонам, я скорее поддерживала Йона — бросаться в омут с головой не стоило. Но я согласна была дать этому месту шанс — как в свое время давала его Церкви, правда в итоге больно на этом обжегшись.

Сходив в туалет и умывшись, я проверила наши телефоны. Сеть тут, естественно, не ловила, и я решила выключить их, чтобы не тратить попусту заряд аккумулятора. Немного посидев рядом со спящим альфой, я так и не нашла в себе сил его разбудить. Поэтому, еще немного помаявшись от безделья, решила все-таки покинуть наше временное прибежище и разведать обстановку.

Стоило мне переступить порог нашей комнаты, меня тут же окружила толпа — но не совсем такая, какую я себе воображала. Самому старшему в ней было едва ли лет двенадцать, в основном же это были ребята помладше — в том числе тот кудрявый мальчик, которого я видела через щель в двери. Какое-то время они просто стояли и смотрели на меня во все глаза как на невесть какое потрясающее чудо, шепотом переговариваясь между собой, и наконец самый смелый из них — светленький пацаненок со следами фломастера на руках — поинтересовался:

— Тетенька, а вы правда пришли снаружи?

— Конечно, снаружи, — тут же протянул кто-то сзади. — Откуда бы еще тут чужакам взяться.

— Вы правда спустились с Площади Фонтанов? — спросил самый старший из ребят, возвышавшийся над ними почти на голову. — Мама сказала, что ночью была жуткий переполох из-за вас.

— Да, его мама работает в патруле, — кивнула девочка, крепко сжимавшая в руках потрепанную мягкую игрушку. — Франко все знает.

— Значит, ты Франко? — уточнила я, обращаясь к старшему.

— Да, верно, — подтвердил тот. — Франко Сильва к вашим услугам, госпожа.

Он протянул мне руку, и я, кожей ощущая торжественность момента, пожала его худенькие мальчишеские пальцы.

— Так это правда? — нетерпеливо вмешался кудрявый мальчонка. — Вы спустились через шахту? Нас туда не пускают гулять, потому что там опасно. Но я слышал, что Рони туда лазал без спроса. Он постоянно делает все без спроса, как настоящий хулиган!

Дети загомонили, споря о том, лазал ли некий Рони в шахту или нет, а я, не зная, как их угомонить и стоит ли вообще это делать, просто стояла на месте и бестолково улыбалась, пока Франко, пользуясь авторитетом старшего, сам на них не прикрикнул.