Затем, после общей выпивки, все улеглись спать, кроме Джорджа, которого Сильвер послал из мести караулить блокгауз и пригрозил ему смертью, если тот не доглядит чего-нибудь. Я долго не мог заснуть, и разные мысли лезли мне в голову. Думал я и о том человеке, которого сегодня отправил на тот свет, спасая свою жизнь, и о Сильвере, который умеет держать разбойников в руках и в то же время хватается за всякое средство, чтобы спасти свою жалкую жизнь. Сам Сильвер безмятежно спал, громко похрапывая во сне.

Мы все проснулись от громкого голоса, кричавшего нам еще издали:

— Эй, блокгаузцы, вставайте! Доктор пришел!

Это действительно был доктор. Я очень обрадовался при звуке его голоса, но сейчас же почувствовал смущение. Что подумает он, когда увидит меня в такой компании? И как я буду глядеть ему в глаза?

Должно быть, он встал очень рано, потому что день еще едва начинался. Я бросился к амбразуре и увидел, что он стоял около леса, как и Сильвер когда-то, и также его окружал серый утренний туман.

— Это вы, доктор! С добрым утром, сэр! — кричал Сильвер. — Ранняя же вы птица, как я погляжу! Джордж, помоги же господину доктору подняться на холм. Все идет отлично, и ваши пациенты чувствуют себя как нельзя лучше!

Болтая так, он стоял около блокгауза, опираясь на свой костыль. По голосу и манере говорить это был совсем прежний весельчак и балагур Джон.

— А мы сюрприз для вас приготовили, — продолжал Сильвер. — К нам явился маленький иностранец, хе-хе! И уж как же он храпел сегодня бок о бок со мной!

— Неужели Джим? — изменившимся голосом спросил доктор.

— Он самый! — отвечал Сильвер.

Доктор остановился и несколько секунд простоял на месте, точно не имея сил двинуться дальше.

— Хорошо, — сказал он наконец, — сначала долг, потом удовольствие, как вы сами говорили, Сильвер. Прежде всего осмотрим больных!

Он вошел в дом, сухо кивнул мне головой и занялся больными. По-видимому, ему и в голову не приходило, что он рискует своей жизнью, оставаясь один среди этих негодяев. И его спокойное обращение действовало, я думаю, и на них, они держали себя так, точно были все еще матросами, а он — их корабельным доктором.

— Все идет хорошо, — сказал он тому, у которого была перевязана голова. — Должно быть, голова у вас твердая, как железо. Ну, как дела, Джордж? Нечего сказать, отличный цвет лица, да и печень не на месте. Что, принимал он лекарство?

— Как же, конечно, принимал! — отвечал Морган.

— С тех пор, как я сделался доктором бунтовщиков, или, скажем лучше, тюремным доктором, я полагаю свой долг в том, чтобы ни один человек не избежал виселицы! — шутил доктор.

Разбойники переглянулись, но ничего не ответили.

— Дику что-то нездоровится! — сказал кто-то.

— В самом деле? Ну-ка, Дик, покажите мне язык. Странно было бы, если бы он чувствовал себя хорошо с таким языком. Еще новый лихорадочный случай.

— Все оттого, что изрезали Библию! — заметил Морган.

— Нет, все оттого, что вы круглые ослы и не умеете отличить чистого воздуха от зараженного, и сухой местности от отвратительного болота. Устроить лагерь в болоте, как вам это нравится? Удивляюсь вам, Сильвер, что вы, неглупый в общем человек, не имеете никакого понятия о том, что вредно для здоровья!

— Ну, — сказал он после того, как роздал лекарства, и больные приняли их с таким добродушным доверием, точно были малыми детьми, а не страшными пиратами, — на сегодня довольно. Теперь я хотел бы поговорить с тем мальчиком!

И он небрежно кивнул в мою сторону. Джордж Мерри, который стоял у двери, отплевываясь после горького лекарства, обернулся при этих словах в комнату и, весь красный, крикнул, сопровождая свои слова проклятиями:

— Ну, уж нет!

— Молчать! — заревел Сильвер, ударяя ладонью по бочке и бросая вокруг себя яростные взгляды. — Доктор, — продолжал он своим обычным тоном, — я уже думал об этом, так как знаю, что вы любите мальчика. Мы все очень обязаны вам и принимаем ваши лекарства с полным доверием, как если бы это был грог. Я придумал уже, как исполнить ваше желание. Гаукинс, даете ли вы мне честное слово джентльмена, что не улизнете от нас?

Я охотно дал слово.

— В таком случае, доктор, — продолжал Сильвер, — идите за палисад и ждите там, я приведу к вам мальчика, и он останется по эту сторону загородки. Тогда вы можете поговорить с ним, сколько угодно. Прощайте, сэр, и передайте наше почтение сквайру и капитану Смоллету!

Как только доктор вышел за дверь, негодование разбойников, едва сдерживаемое раньше взглядом Сильвера, прорвалось наружу.

Все обвиняли Сильвера в том, что он ведет двойную игру и, спасая себя, жертвует интересами товарищей.

Но Сильверу удалось усмирить их несколькими словами, он назвал их дураками, сказал, что это необходимо, чтобы я переговорил с доктором, и бросил им в лицо карту, спрашивая, находят ли они возможным нарушать договор в тот самый день, когда они собираются идти за кладом?

Затем он приказал им развести костер, а сам стал спускаться с холма, опираясь на костыль и на мое плечо.

— Потише, потише, мальчик, — сказал он мне, — они могут броситься на нас, если увидят, что мы бежим!

— Заметьте это, доктор, — проговорил Сильвер, когда мы подошли к палисаду. — Да и мальчик расскажет вам, что я спас ему жизнь. И за то, если выйдет такой случай, вы замолвите за меня слово, не правда ли? Дело ведь идет о спасении не только моей жизни, но и его. И вы дадите мне хоть маленькую надежду, что поможете в трудную минуту?

Сильвер выглядел теперь иначе, чем в блокгаузе: голос его дрожал, и даже лицо точно осунулось, а щеки ввалились. Видно было, что он не на шутку боялся будущего.

— Как, Джон, неужели вы так боитесь? — спросил доктор.

— Я не трус, нет, — отвечал Сильвер. — Но, признаться, меня берет дрожь при мысли о виселице. Вы добрый и верный человек, лучшего я в жизни своей не видел. И вы не забудете, я знаю, того добра, которое я вам сделал!

С этими словами он отошел немного в сторону, чтобы не слышать нашего разговора, уселся на пень и стал насвистывать, поглядывая на дом и на товарищей, которые готовили завтрак.

— Итак, Джим, — с грустью сказал доктор, — вы здесь. «Что посеешь, то и пожнешь», вы знаете это. Видит небо, я не в силах бранить вас; скажу только одно, если бы капитан Смоллет был здоров, вы не решились бы убежать от нас. Вот что хуже всего!

— Доктор, — сказал я, рыдая, — не браните меня, я и так уже очень наказан. Ведь моя жизнь висит на волоске, и если я еще жив, то только благодаря Сильверу. Но смерть — это еще ничего. Я боюсь… Я боюсь пытки. Если меня станут пытать…

— Джим, — прервал меня доктор изменившимся голосом, — я не могу этого слышать. Перелезайте через забор, и убежим отсюда.

— Доктор, — сказал я, — ведь я дал слово!

— Знаю, знаю! — вскричал он. — Но я возьму на себя весь стыд и позор нарушенного слова. Я не могу оставить вас здесь, мой мальчик. Прыгайте скорее! Один прыжок — и мы понесемся с вами, как антилопы!

— Нет, — отвечал я, — ведь вы не сделали бы этого на моем месте, ни вы, ни сквайр, ни капитан. Сильвер доверился мне, и я не обману его. Но вы не дали мне кончить, доктор. Если они станут пытать меня, то я могу проговориться о том, где стоит шхуна, ведь я увел шхуну, и она стоит теперь в северном рейде!

— Шхуна! — вскричал доктор.

Я в нескольких словах рассказал ему о моих приключениях, и он молча слушал меня.

— Это судьба, — сказал он, когда я закончил. — Вы то и дело спасаете нам жизнь и думаете еще, что мы бросим вас здесь! Вы открыли заговор против нас, отыскали Бена Гунна — лучше этого вы ничего не сделаете, хотя бы прожили и девяносто лет. Ах, да, Бен Гунн… Сильвер, — позвал вдруг доктор, — я дам вам совет, — продолжал он, когда тот подошел ближе. — Не торопитесь искать клад!

— Но ведь я только этим и могу спасти и свою жизнь, и жизнь мальчика! — сказал Сильвер.