Кудрявых съехал по склону к коммутатору, в укрытии сел. Поймал себя на том, что дрожат колени. Страх? Или азарт, предвкушение боя? Нет, страха Миша не испытывал, и это его даже удивило. Ощущение, как перед стометровкой на соревнованиях в институте.

— Миша, звони по окопам — к бою! — раздался сверху голос лейтенанта.

Младший сержант потянулся к ручке индуктора и только тут заметил, что руки тоже бьет мелкая нервная дрожь. Собравшись, он резко крутнул ручку вызова. Съехавший сверху Давыдов не выпускал из рук ТА-57. Офицер поднял трубку. Батальон ответил сразу. На КП ждали сведений о действиях группы.

Дед очень медленно положил телефонную трубку в гнездо аппарата. Силинкович и местный начальник отделения конторы молча смотрели на командира батальона. В классе повисла звенящая тишина. Это был как раз тот случай, когда молчание красноречивее многословия. Кайманов подчеркнуто ровно произнес:

— С вертолетом все, докомандовался ваш иезуит. Что будем делать дальше?

Подполковнику госбезопасности Дмитрию Ивановичу Сивцову казалось, что все кругом отодвигается вдаль, покачиваясь, уплывает; класс наклонился и заскользил в сторону. Собрав волю, Сивцов попытался остановить это скольжение. Голос начальника штаба пробивался сквозь слои ваты, которые взялись неизвестно откуда и заглушали все звуки.

— Предложения следующие: Олсуфьев вооружает, сколько может, людей, минимальное количество оставляет нести боевое дежурство и выдвигается к посту. Сообщаем ему радио данные для связи с Давыдовым, чтобы они смогли на месте скоординировать свои действия. Задача Олсуфьева — перекрыть дорогу. Пограничников просим хорошенько прикрыть линейку. Раз уж Комитет продемонстрировал все, на что способен, будем расхлебывать эту кашу сами. Надо снимать ограничения по секретности, все равно скоро шило вылезет из мешка. Следует немедленно выйти на полк и ввести их в курс, и дальше, на дивизию. Гостей, я полагаю, надо сбивать, на земле их не взять, только зря людей потеряем. Конечно, если у Комитета не найдутся веские аргументы против этого варианта. — НШ повернулся к начальнику местного отделения.

Аргументов не было, чекисту вообще ничего путного не приходило в голову. Мысли разбегались в разные стороны. В душе почему-то возник протест. Не против чего-то конкретного. Против того, что все вышло именно так, а не иначе. Рушилась карьера, а вместе с ней летело в пропасть все: выслуга лет, благополучие семьи, будущее детей, вроде бы наладившийся к концу службы быт. Теперь внуку заказана дорога в вожделенное училище погранвойск. Сивцов представил на мгновение кадровика, проверяющего анкету внука: «…Ах, тот самый… Нет, нам такой не подходит…» А ведь до пенсии всего ничего, с учетом льготной выслуги пенсия должна быть… Какая, к черту, пенсия, все, вся жизнь псу под хвост, из-за одного московского выскочки. Это дерьмо в самом начале нужно было отдать армейцам, пускай бы разгребали. Ну прислали тебя координировать, так не лезь же, в самом деле, в пекло. Нужно было дождаться, когда вояки разберутся с проблемой, изъять у них материалы, и все. Пожалуйста, беги докладывай о проделанной работе. И результат налицо, и контора не внакладе. А теперь что исправишь? Спецгруппу угробили под чутким руководством представителя конторы. Кто будет объясняться с флотским начальством, с семьями этих парней, в конце концов? Сам координатор пропал, скорее всего, его больше нет в живых. А этого Сивцову московский папа не простит, папа не вспомнит, что велел выполнять все капризы дитятки. Он вспомнит, что Сивцов поставлен здесь блюсти интересы Комитета и должен сам решать возникающие в районе проблемы.

— У меня предложений нет, пограничникам я сейчас позвоню. Если что новое, то я у себя в кабинете. — Нетвердыми шагами подполковник направился к выходу. Хлопнув дверью машины, бросил водителю: — В поселок.

Надо было сразу перехватить инициативу, связать руки столичному хлыщу какими-нибудь фиктивными функциями. Нет, смалодушничал, теперь сам же и поплатился. Мельком подумал о злосчастном экипаже вертолета и морпехах. Когда он начинал службу начальником заставы, реакция на гибель подчиненных была иной. В то время он, скорее всего, сам поспешил бы на выручку, ринулся в драку.

Закололо в боку. Привычным движением подполковник отвинтил колпачок алюминиевой тубы, положил под язык таблетку валидола.

От горящего вертолета веяло жаром, но отползти в сторону без риска быть замеченным Корнеев не мог. Сквозь дым он почти ясно видел людей, расстрелявших группу после крушения. До гряды, за которой прятались чужие стрелки, было чуть больше ста метров. Видеть всю гряду мешала купа низкорослых елок. Оттуда короткими очередями огрызался «Калашников». Кто-то из моряков уцелел и теперь вел огонь в одиночку. Стрелявший был прижат к земле ответным огнем и тщательно целиться не мог.

Корнеев прильнул к окуляру оптического прицела СВД и попытался отыскать моряка. Выбираясь из вертолета, координатор схватил подвернувшийся под руку приклад. Оказалось, винтовка. Тем, кто остался в «вертушке», оружие уже ни к чему.

— Эй, КГБ, прикрой парня.

Корнеев покосился на говорившего и снова приник к окуляру. После приземления рядом оказался капитан морской пехоты. При взрыве ракеты его изрешетило осколками. Куртка моряка потемнела от крови. Капитана выволокли из вертолета его бойцы, а потом растянулись в цепь и попытались занять оборону, но на открытом месте ничего не получилось. Корнеев видел всех погибших. Тела сохраняли линию цепи. Пятнистые комбинезоны на светло-зеленом мху. Капитан самостоятельно передвигаться не мог.

— Не будь гадом, помоги парню, ему без прикрытия сюда не добраться.

Корнеев не отозвался, он уже решил, что не будет стрелять, разве что противник покинет свое укрытие и попытается его убить. Капитан, похоже, скисал. Говорить ему было трудно, он молча следил за Корнеевым. Автомат в ельнике умолк, наверное, кончились патроны.

— Стреляй же… — шепнул рядом капитан.

Майор вдруг вспомнил, что даже не знает его имени, только фамилию.

Корнеев увидел в прицел, как раздвинулись еловые лапы, на открытое место выбежал солдат. Все еще сжимая в руке бесполезный автомат, он бросился к вертолету.

— Зигзагами, бе-ги зиг-загами, — хрипел рядом капитан. — Уходи с линии прицеливания…

С гряды снова открыли огонь, клочки мха и лохмотья торфа взлетали рядом с бегущим. Скоро в него попали. Корнеев видел ошметки плоти и брызги крови из груди моряка, пуля пробила его тело насквозь. Морской пехотинец упал лицом вперед, приподнялся на руках, медленно завалился набок. В бессильной ярости капитан зарычал сквозь стиснутые зубы.

Корнеев придвинулся к моряку, зажал ему рот ладонью и торопливо зашептал:

— Да молчи ты, пока нас не вычислили. Засекут — тоже кончат. Лежи тихо.

Капитан из последних сил отодвинулся, потом плюнул. Целил комитетчику в лицо, но кровавый сгусток попал Корнееву на воротник. Тот брезгливо вытер слюну и кровь пучком мха.

— Мразь, — прошептал моряк, сделав жалкую попытку приподняться на локте.

Корнеев ударил капитана тыльной стороной ладони. Тот обмяк и замолчал, но продолжал пристально смотреть на бывшего координатора. От стыда и жалости к себе Корнеев заплакал.

На вершине гряды появился человек с биноклем, неторопливо оглядел место побоища. Всхлипнув, Корнеев приник к прицелу, навел перекрестье на цель. Медленно выдохнул, как на стрельбище, и начал выжимать слабину спускового крючка. Но страх победил, заставил положить винтовку на мох. Уронив голову на руки, бывший координатор беззвучно рыдал. Капитан морской пехоты, не отрываясь, смотрел на комитетчика.

— Мразь, — повторил он и закрыл глаза.

— Товарищ лейтенант, они теперь что, за нас примутся? — Боец вопросительно смотрел на Давыдова.

— Мы для них угрозы не представляем, вряд ли они попытаются атаковать сопку. До сих пор они действовали очень логично. В штурме поста никакой логики нет, особенно теперь. Кроме того, у нас двое пленных. — Анатолий пытался придать голосу уверенность, которой вовсе не испытывал.