Госпожа Кали, блестя обсидианово-черной кожей и белыми острыми зубами, сказала:

– Час пришел.

Седоволосый Ананси в лимонно-желтых перчатках покачал головой:

– Мы можем подождать еще немного, – сказал он. – А пока можем ждать, мы должны ждать.

По толпе пронесся возмущенный ропот.

– Да нет же, послушайте! Он прав, – сказал старик с черными с проседью волосами. На плече у него уютно пристроилась небольшая кувалда. – Они заняли господствующую высоту. Погода нам не на руку. Начинать атаку прямо сейчас – просто безумие.

Нечто, немного похожее на волка и еще чуть более того – на человека, харкнуло и сплюнуло себе под ноги, в траву.

– А когда, по-твоему, нам следует на них напасть, а, дедушка? Подождать, пока небо расчистится, и мы будем у них как на ладони? Я за то, чтобы сняться с места. Я за то, чтобы начать прямо сейчас.

– Там тучи, между нами и ними, – сказал Истен132, венгр. У него были тонкие черные усики, широкополая и очень пыльная черная шляпа и улыбка человека, который зарабатывает себе на жизнь, продавая алюминиевый сайдинг, кровельные листы и водосточные желоба лучшим гражданам города, но из города всякий раз уезжает на следующий день после того, как обналичит чек – вне зависимости от того, доведена ли работа до конца.

Мужчина в элегантном костюме, который до этого не произнес ни единого слова, выступил вперед, к костру, и изложил свою точку зрения коротко и ясно. Кругом кивали и выкрикивали одобрительные реплики.

Потом раздался голос трех женщин, которые все вместе составляли Морриган и стояли так тесно, что в сумерках и бликах от костра казались единым конгломератом покрытых татуировкой рук и ног и болтающихся тут и там вороньих крыльев. Морриган сказала:

– Какая разница, подходящее сейчас время для атаки или не слишком подходящее. Это – время для атаки. Они начали нас убивать. Лучше умереть всем вместе и в бою, как боги, чем поодиночке и в бегах, как крысы в запертом погребе.

Снова ропот, на сей раз общий и согласный. Она сказала то, что было на уме у всех. Час настал.

– Первая голова – моя, – сказал очень высокий китаец, с цепочкой из крохотных черепов на шее. И двинулся в гору неспешной уверенной походкой, вскинув на плечо длинное древко с резным металлическим наконечником, похожим на лунный серп.

Даже Ничто не может длиться вечно.

Здесь, посреди Ничто, он был минут десять, а может быть – десять тысяч лет. Какая разница: время превратилось в некую отвлеченную идею, нужды в которой он больше не испытывал.

Он уже не мог вспомнить, как его зовут. Он чувствовал себя пустым и чистым, в этом месте, которое не было местом.

У него больше не было формы, а вот пустота и свобода – были.

Он сам был – ничто.

И вдруг посредине этого ничто раздался голос, и сказал:

– Хо хока, братец. Надо бы поговорить.

И что-то, что некогда было Тенью, откликнулось на этот голос:

– Виски Джек?

– Ага, – отозвался из темноты Виски Джек. – Тебя непросто, оказывается, найти, когда ты мертвый. Ни в одном из тех мест, куда ты должен был по идее отправиться, я тебя не нашел. Я все тут кругом обыскал, пока не додумался заглянуть сюда. Ты мне вот что скажи: ты племя свое в конце концов отыскал или нет?

Тень вспомнил пару – мужчина и совсем еще молоденькая девочка танцуют в диско-клубе под вращающимся зеркальным шаром.

– С родословной своей я, кажется, разобрался. А вот племени – нет, не нашел.

– Извини, что побеспокоил.

– Оставь меня. Я получил то, чего хотел. Меня больше нет.

– Они тебя не оставят, – сказал Виски Джек. – Они собираются тебя оживить.

– Но меня больше нет, – сказал Тень. – Все прошло, все кончено.

– Не бывает такого, – сказал Виски Джек. – Никогда и ни при каких условиях. Давай-ка заглянем сейчас ко мне. Пива хочешь?

При этих словах ему показалось, что он и в самом деле не прочь был бы сейчас выпить пива.

– Давай.

– Мне тоже захвати. Там, за дверью, сумка-холодильник, – сказал Виски Джек и указал рукой, где именно. Они сидели у входа в его хижину.

Тень отворил дверь в хижину руками, которых у него еще секунду назад не было. За дверью стояла пластиковая коробка, набитая речным льдом, а во льду – дюжина банок «Будвайзера». Он вынул пару банок, сел в дверном проеме, на порог, и стал смотреть в долину.

Они были на вершине холма, у водопада: река набухла от талой воды. Падала она со ступеньки на ступеньку, может быть, футов на семьдесят вниз, а может – и на все сто. Солнце посверкивало на обледеневших ветвях деревьев, которые стояли внизу, у озерца, под водопадом.

– Мы сейчас где? – спросил Тень.

– Где и были в прошлый раз, – ответил Виски Джек. – У меня дома. А ты собираешься держать мою банку, пока она совсем не согреется?

Тень встал и передал ему банку с пивом.

– Когда я в прошлый раз к тебе заглядывал, никакого водопада здесь не было, – сказал он.

Виски Джек ничего не ответил. Он щелкнул ключом банки и одним длинным глотком отпил сразу половину. А потом сказал:

– Помнишь моего племянника, Гарри Сойку, который поэт, который сменял свой «Бьюик» на твой «Виннебаго»? Помнишь?

– Конечно. Только я не знал, что он поэт.

Виски Джек задрал подбородок и принял горделивую позу.

– Лучший, твою мать, поэт во всей Америке! – сказал он.

Он допил остатки пива, рыгнул и сходил за следующей банкой, пока Тень откупоривал свою, а потом они сели вдвоем на край скалы, среди бледно-зеленых папоротников, под утренним солнышком, и стали смотреть на падающую воду и пить свое пиво. В тенистых местах на земле все еще лежал снег.

Земля была сырая и волглая.

– Гарри, он был диабетик, – продолжил Виски Джек. – Бывает. Слишком часто, правда, такое бывает. Вы приехали к нам в Америку, забрали наш сахарный тростник, нашу картошку и кукурузу, а теперь нам же продаете картофельные чипсы и попкорн с карамелью, а болеть от этого приходится нам. – Он отхлебнул еще пива и задумался. – Он даже пару премий выиграл за свои стихи. И были такие люди, в Миннесоте, которые хотели издать его стихи отдельной книжкой. Он как раз и поехал в Миннесоту на своей спортивной тачке, чтобы с ними это обсудить. Твою «Виннебаго» он успел уже поменять на желтую «Миата». Врачи говорят, скорее всего, он впал в кому прямо за рулем, съехал с трассы и врезался в один из этих ваших дорожных знаков. На то, чтобы вокруг себя оглядеться, вас не хватает, это вам лень, и вот вместо того чтобы читать по горам и облакам, вы, ребята, понавтыкали всюду этих дорожных знаков. Вот так Гарри Сойка и ушел от нас навсегда, отправился жить к брату Волку. Вот я тебе и говорю, ничто меня там больше не держало. И я двинулся на север. Тут рыбалка хорошая.

– Мне жаль твоего племянника.

– Мне тоже. Теперь вот живу здесь, на севере. Подальше от всяческих болячек белого человека. И от дорог белого человека. От дорожных знаков белого человека. От желтых «Миат» белого человека. От попкорна с карамелью белого человека.

– А как насчет пива белого человека?

Виски Джек перевел взгляд на банку у себя в руке.

– Когда вам, ребята, окончательно все это надоест, и вы отсюда наконец свалите, «будвайзеровские» пивоварни можете оставить нам, – сказал он.

– Так все-таки где мы? – спросил Тень. – Я что, все еще на дереве? Я мертвый? Или я здесь, с тобой? Мне казалось, все уже кончилось. Что в действительности происходит?

– Да, – кивнул Виски Джек.

– Что – «да»? Что это за ответ такой – «да»?

– Хороший ответ. И главное, правдивый.

Тень спросил:

– А ты что, тоже бог?

Виски Джек покачал головой.

– Я культурный герой, – сказал он. – В общем-то, мы занимаемся той же самой херней, что и боги, только геморроя побольше, и никто нам за это не молится. Про нас вместо этого рассказывают истории, но только наравне с историями, в которых мы более или менее в шоколаде, рассказывают и такие, в которых мы просто в полном дерьме.