Теперь, когда она лежала, мертвая, на столе, ее тусклые от спекшейся крови волосы свободно падали на плечи.

– Это мой компаньон, мистер Шакель, – произнес Ибис.

– Мы уже встречались, – сказал Шакель. – Простите, что не подаю вам руки.

Тень перевел взгляд на девушку, которая лежала на столе.

– Что с ней случилось? – спросил он.

– Парня неудачно себе выбрала, – ответил Шакель.

– Не всегда это, конечно, приводит к летальному исходу, – вздохнул мистер Ибис. – На этот раз не повезло. Он был пьян и с ножом. Она ему сказала, что беременна. А он не поверил, что от него.

– И ткнул... – сказал мистер Шакель и начал считать. Он наступил ногой на кнопку, раздался щелчок, и на соседнем столе заработал маленький диктофон, – пять раз. Три ножевых ранения в переднем левом грудном отделе. Первое между четвертым и пятым межреберным пространством, на границе левой груди, ближе к центру грудной клетки, длина раны два и две десятых сантиметра; второе и третье пришлись на шестое межреберное пространство в районе нижнего отдела грудной клетки, в середине левой груди, раны идут внахлест, каждая – по три сантиметра. С левой стороны в переднем отделе грудной клетки во втором межреберном пространстве ранение длиной два сантиметра, другое ранение длиной пять сантиметров и максимум один и шесть десятых сантиметра в глубину в переднемедиальной поверхности левой дельтовидной мышцы, рана резаная. Все повреждения грудной клетки представляют собой глубокие ножевые ранения. Больше видимых повреждений на теле нет. – Он убрал ногу с кнопки. Тень заметил маленький микрофон, который висел на шнурке прямо над столом для бальзамирования.

– Так вы еще и коронер? – спросил Тень.

– Коронер – это у нас должность государственная, – сказал Ибис. – Его обязанность – пнуть труп. Если труп не ответит ему тем же, он подписывает свидетельство о смерти. А Шакель, так сказать, патологоанатом. Он работает на окружного судмедэксперта. Производит вскрытие и берет ткани на анализ. Раны он уже сфотографировал.

Шакель не обращал на них внимания. Он взял большой скальпель и сделал широкий и глубокий V-образный надрез, так что линии шли от ключиц, сходясь внизу грудины; затем он превратил V в Y, сделав еще один глубокий надрез, который шел от грудины и заканчивался в районе лобковой кости. Потом он взял маленькую тяжелую хромированную дрель с круглым режущим диском на конце размером с медальон, включил ее и распилил ребра по обе стороны грудины.

Девушка раскрылась будто сумочка.

Тень тут же почувствовал легкий, но неприятно въедливый, острый мясной запах.

– Я думал, хуже будет пахнуть, – сказал Тень.

– Она еще свеженькая, – сказал Шакель. – Да и кишки целы, поэтому дерьмом не пахнет.

Тень отвернулся, но не из-за отвращения, как ожидал, а из-за странного желания предоставить девушке хоть какое-то право на личное пространство. Наверное, ничего нет на свете более обнаженного, чем вскрытое человеческое тело.

Шакель отсек кишки, лежавшие, словно клубок блестящих змей, в животе, под желудком, в глубокой тазовой полости. Пропустил их, фут за футом, между пальцами, сказал в микрофон, что они в «нормальном состоянии», и отправил в ведро на полу. Затем он откачал вакуумным насосом кровь из грудины и измерил ее объем. Потом осмотрел грудину изнутри. И записал на диктофон:

– В околосердечной сумке имеется три разрыва, заполненных свернувшейся кровью.

Он крепко зажал сердце в руке, надрезал сверху, повертел, осмотрев со всех сторон. Потом наступил ногой на кнопку и сказал:

– В сердечной мышце имеется две раны; первая размером полтора сантиметра в правом желудочке, вторая размером один и восемь десятых сантиметра в левом желудочке.

Шакель удалил легкие. Левое легкое было проткнуто и наполовину опало. Он взвесил легкие, потом сердце, потом сфотографировал раны. От каждого легкого он отрезал по кусочку и положил в банку.

– Формальдегид, – шепотом подсказал мистер Ибис.

Шакель удалил у девушки печень, желудок, селезенку, поджелудочную железу, обе почки, матку и яичники; при этом он продолжал говорить в микрофон, комментируя все свои действия и наблюдения.

Он взвесил все органы и описал их состояние как нормальное и без повреждений. От каждого органа он отрезал по кусочку и все образцы поместил в баночки с формальдегидом.

От сердца, печени и одной почки он отрезал еще по кусочку. И пока работал, медленно, не торопясь пережевывал их.

Тени это почему-то показалось правильным: Шакель не глумился над трупом, а проявлял к нему уважение.

– Ну что, останетесь у нас погостить? – спросил Шакель, прожевывая кусочек сердца.

– Останусь, если вы не против, – сказал Тень.

– Конечно не против, – сказал мистер Ибис. – Мы только за. Пока вы здесь, вы под нашей защитой.

– Я надеюсь, вы не боитесь спать под одной крышей с мертвецами? – сказал Шакель.

Тень вспомнил о горьком и холодном поцелуе Лоры.

– Нет, – сказал он. – По крайней мере пока они не оживают.

Шакель повернулся и посмотрел на него темно-карими глазами, насмешливыми и холодными, как у дикой собаки.

– У нас не оживают, – только и сказал он.

– А по-моему, – проговорил Тень, – по-моему, мертвецы без особого труда возвращаются обратно.

– Едва ли, – встрял Ибис. – Даже зомби, знаете ли, делают из живых людей. Посыпал порошком, заговорил, и все дела: зомби готов. Они думают, что мертвы, а на самом деле живы. А вот чтобы действительно вернуть мертвеца к жизни, в его тело... Тут нужна сила. – Он замолчал, а потом добавил: – В былые времена, на старой родине, все было проще.

– Тогда можно было привязать ка56 человека к его телу на пять тысяч лет, – сказал Шакель. – Привязать или отпустить. Давно это было.

Он взял удаленные органы и заботливо сложил их обратно в тело. Вернул на место кишки, закрыл грудину и стянул края кожи. Потом взял толстую иголку с ниткой и быстрыми, ловкими движениями, будто сшивал бейсбольный мяч, зашил труп: и мясо снова превратилось в девушку.

– Пивка бы, – сказал Шакель. Он стянул резиновые перчатки и бросил их в мусорное ведро, темно-коричневый халат кинул в корзину. Потом взял картонную коробку со склянками, в которых бултыхались маленькие красные, коричневые и багровые кусочки органов. – Вы идете?

Они поднялись по задней лестнице на кухню. Кухня была выдержана в коричнево-белых тонах, неброская и респектабельная обстановка образца 1920 года, решил Тень. У одной стены стоял огромный дребезжащий «Кельвинатор»57. Шакель открыл дверцу «Кельвинатора», поставил в него склянки с кусочками селезенки, почек, печени и сердца и достал три коричневые бутылки. Ибис открыл стеклянную дверцу буфета и взял три высоких стакана. А потом жестом пригласил Тень сесть за стол.

Ибис налил пива и протянул один стакан Тени, другой – Шакелю. Пиво было замечательное, темное и горькое.

– Хорошее пиво, – сказал Тень.

– Мы сами варим, – сказал Ибис. – В былые времена пиво варили женщины. У них это получалось лучше, чем у нас. А теперь нас только трое. Я, он и она. – Он показал на маленькую бурую кошку, которая крепко спала в своей кошачьей корзинке в углу комнаты. – Вначале нас было больше. А потом Сет нас бросил и ушел странствовать, лет двести, кажется, тому назад. Точно, не меньше. Мы получили от него открытку из Сан-Франциско в тысяча девятьсот пятом – девятьсот шестом. С тех пор – ничего, тишина. А бедняга Гор... – он замолк со вздохом и покачал головой.

– Я его вижу время от времени, – сказал Шакель. – По дороге к клиентам. – Он отхлебнул пива.

– Я отработаю за свое проживание, – сказал Тень, – пока я тут. Скажите, что делать, я сделаю.

– Мы подыщем вам занятие, – согласился Шакель.

Маленькая бурая кошка открыла глаза, встала и потянулась. Она неслышно прошла через кухню и потерлась головой о ботинок Тени. Тень опустил руку и погладил ее по голове, почесал за ушами и у загривка. Она выгнулась от удовольствия, а потом, запрыгнув к нему на колени, встала передними лапами ему на грудь и дотянулась своим холодным носиком до его носа. После чего свернулась калачиком у него на коленях и заснула. Он погладил ее: такая мягкая шерсть, так тепло и приятно держать ее на коленях; кошка всем своим видом давала понять, что оказалась в самом безопасном месте на свете, и Тень это успокаивало.