Тень ничего не ответил.

На другом конце провода тоже повисла пауза.

– Я буду утром, – сказал Среда. Казалось, гнев его потух. – Поедем в Сан-Франциско. Цветы в волосы вплетать не обязательно.

Связь прервалась.

Тень поставил телефон на пол и тяжело опустился рядом. Было шесть утра, за окном по-прежнему стояла ночная темень. Он встал с дивана, дрожа от холода. Он слышал, как ветер завывает над замерзшим озером. А еще он слышал, как рядом – через стенку – кто-то плачет. Он был уверен, что это плачет Маргарет Ольсен: тихо, непрерывно, безутешно.

Тень пошел в ванную и отлил, потом зашел в спальню и закрыл за собой дверь, чтобы отгородиться от женского плача. Снаружи ревел и завывал ветер, будто тоже искал потерянного ребенка.

Январь в Сан-Франциско выдался не по сезону теплым, настолько теплым, что шею тут же начало пощипывать от пота. Среда надел темно-синий костюм и очки в золотой оправе, из-за чего стал похож на адвоката из шоу-бизнеса.

Они шли по Хайт-стрит. Бомжи, проститутки, попрошайки провожали их взглядом, и никто не тряс перед ними бумажным стаканчиком с мелочью, никто к ним даже близко не подошел.

Среда играл желваками. Когда утром к дому подъехал черный «Линкольн Таун-кар», Тень сразу понял, что Среда все еще злится, и не стал ни о чем спрашивать. Всю дорогу до аэропорта они молчали. Тень даже обрадовался, что Среда летел первым классом, а у него было место в экономе.

День уже клонился к вечеру. Тень, который бывал в Сан-Франциско только в детстве, а с тех пор видел его разве что в кино, был поражен, насколько знакомым показался ему этот город, какие здесь яркие и самобытные деревянные дома, какие крутые холмы, сколь особые он вызывает чувства.

– Просто не верится, что Сан-Франциско и Лейксайд – это одна и та же страна, – сказал он.

Среда раздраженно на него посмотрел. А потом сказал:

– Нет. Сан-Франциско и Лейксайд – это уже не одна и та же страна, и Новый Орлеан с Нью-Йорком – не одна и та же, и Майами с Миннеаполисом – тоже.

– Да ладно, – осторожно возразил Тень.

– Так и есть. У них остались некоторые общие культурные формы – деньги, федеральное правительство, сфера развлечений – земля одна и та же, без сомнения, но единственное, на чем держится иллюзия единой страны, – это баксы, «Сегодня вечером»80 и макдональдсы. – Они подходили к парку в конце улицы. – Мы сейчас навестим одну даму, будь с ней любезен. Но не переусердствуй.

– Буду душкой, – пообещал Тень.

Они сошли с дорожки и двинулись прямо по траве.

Девочка лет четырнадцати с зелено-оранжево-розовым хайром на голове провожала их взглядом, когда они проходили мимо. Она сидела рядом с какой-то дворнягой, на шее у которой вместо поводка и ошейника была завязана веревка. Взгляд у девочки был еще более голодный, чем у собаки. Собака сначала на них залаяла, а потом завиляла хвостом.

Тень протянул девочке доллар. Та с непонимающим видом уставилась на бумажку.

– Купишь собаке еды, – предложил Тень.

Девочка кивнула и улыбнулась.

– Скажу прямо, – продолжил Среда. – С этой дамой нужно быть поосторожнее. Ты можешь ей приглянуться, и это будет совершенно лишнее.

– Она твоя подружка, что ли?

– Не приведи господи, даже за все пластмассовое барахло Китая! – развеселился Среда.

Гнев его, видимо, прошел, а может быть, он отложил его на будущее. У Тени было подозрение, что гнев – и есть тот мотор, с помощью которого тот передвигается.

Под деревом на траве сидела женщина, перед ней была расстелена скатерть, а на скатерти стояли пластиковые контейнеры с едой.

Она была – не толстая, вовсе нет – она была, как говорится – хотя до нынешнего момента у Тени не было повода употреблять это слово – пышнотелая. Волосы у нее были очень светлые, практически белые – длинные платиновые локоны, как у давным-давно умершей киностарлетки, губы накрашены темно-красным, а на вид ей можно было дать от двадцати пяти – и до пятидесяти.

Когда они подошли, она как раз взяла с тарелки перченое яйцо. Подняв взгляд на Среду, она положила яйцо обратно и вытерла руку.

– Здравствуй, старый пройдоха, – сказала она с улыбкой.

Среда отвесил ей низкий поклон, подхватил ее руку и поднес к губам.

– Выглядишь божественно, – сказал он.

– А как еще, черт возьми, я должна выглядеть? – благодушно поинтересовалось она. – Впрочем, ты все равно лжец. Идея отправиться в Новый Орлеан оказалось очень неудачной. Сколько я там набрала – фунтов тридцать, наверное. Клянусь. Нужно было бежать оттуда сразу, как только я начала ходить вразвалочку. У меня теперь ляжки при ходьбе друг о друга трутся, представляешь?

Последнюю фразу она произнесла, обращаясь к Тени. Он понятия не имел, что на это ответить. Он чувствовал, как заливается горячей краской. Женщина радостно захохотала.

– Он краснеет, ему неловко! Среда, радость моя, ты привел ко мне скромника! Просто подарок! Как его звать?

– Это Тень, – сказал Среда. Казалось, он наслаждается тем, что Тень чувствует себя неловко. – Тень, поздоровайся с Пасхой.

Тень пробормотал что-то невнятное, типа «здрасте», и женщина снова заулыбалась. У него было ощущение, что его ослепили светом фар – так делают браконьеры перед выстрелом: ослепляют оленя, и он цепенеет. Он чувствовал на расстоянии запах ее духов, дурманящую смесь жасмина, жимолости, свежего молока и кожи.

– Ну, как делишки? – спросил Среда.

Женщина-Пасха радостно засмеялась всем своим телом, смех у нее был глубокий, гортанный. Как можно не проникнуться симпатией к человеку, который так смеется?

– Все замечательно, – сказала она. – А ты, старый волк, ты-то как поживаешь?

– Я надеюсь заручиться твоей поддержкой.

– Зря теряешь время.

– По крайней мере выслушай меня, прежде чем прогонишь.

– А толку? Все равно у тебя ничего не выйдет.

Она посмотрела на Тень.

– Присаживайся рядом, угощайся. Вот, возьми тарелку, накладывай побольше. Тут все вкусно. Яйца, жареная курица, курица карри, салат из курицы, а это лапэн, крольчатина в смысле, холодный кролик – очень вкусно, а вон в той миске тушеная зайчатина – давай, я сама положу.

Так она и сделала: взяла пластиковую тарелку, положила целую гору еды, протянула ему и перевела взгляд на Среду:

– А ты будешь?

– Я весь в твоем распоряжении, дорогая, – сказал Среда.

– В тебе столько дерьма, – сказала она, – странно, что глаза у тебя до сих пор не коричневые. – Она протянула ему пустую тарелку. – Угощайся.

Послеполуденное солнце превратило ее волосы в светящийся платиновый ореол.

– Тень, – сказала она, с аппетитом жуя куриную ножку. – Какое приятное имя! Почему тебя зовут Тень?

Тень облизнул сухие губы.

– В детстве, – начала он, – я с мамой, мы, то есть она, ну, она работала секретаршей в американских посольствах, в разных странах, и я с ней, мы жили в Северной Европе, переезжали из города в город. Потом она заболела и раньше времени ушла на пенсию, и мы вернулись в Штаты. Я никогда не мог найти общий язык с другими детьми, поэтому молча ходил хвостом за взрослыми. Наверное, мне просто нужна была компания. Не знаю. Я был тогда мелкий совсем.

– С тех пор ты подрос, – сказала она.

– Да, – согласился Тень. – Подрос.

Она повернулась к Среде, который болтал ложкой в тарелке с какойто похлебкой, по виду напоминающей холодное гомбо81.

– Так значит, этот мальчик всех расстроил?

– Ты слышала?

– Я всегда держу ухо востро, – сказала она. – Не стой у них на пути, – обратилась она к Тени. – Слишком много вокруг тайных обществ, и они не знают ни любви, ни верности. Реклама, независимые организации, правительство – все в одной лодке. И попадаются самые разные, от практически безвредных до весьма опасных. Эй, старый волк, я тут на днях слышала один прикол, тебе должно понравиться. Как можно быть уверенным, что ЦРУ не причастно к убийству Кеннеди?