– Что случилось?
– Трудно мне. Охеренной трудности оказалась затея. Вообще не знаю, получится или нет. С тем же успехом мы могли вскрыть себе глотки. Просто взять и перерезать глотки, сами себе.
– Что ты несешь?
– Да, ты прав. Чушь несу.
– Хотя, если ты и впрямь решишься распороть себе глотку, – сказал Тень, пытаясь перевести все в шутку и хоть ненадолго вытащить Среду из сумеречного состояния души, – ты, должно быть, и боли-то не почувствуешь!
– Почувствую. Даже и нашему брату бывает больно. Если живешь и действуешь в реальном мире, реальный мир тоже на тебя действует. Боль дает о себе знать – так же, как жадность застит глаза или как кипит страсть. Может, нас не так легко убить, и смерть наша – это тебе, мать твою, не простая хорошая смерть, но умирать-то мы умираем. Если нас по-прежнему любят и помнят, на нашем месте тут же оказывается кто-нибудь, очень на нас похожий, и вся эта канитель начинается сызнова. А если про нас забывают, то все, крышка!
Тень не знал, что положено говорить в таких случаях. И поэтому спросил:
– Ты откуда звонишь?
– Не твое собачье дело!
– Ты что, пьян?
– Нет еще. Никак у меня Тор из головы не идет. Ты его даже не видел ни разу. Матерый такой мужик, вроде тебя. И редкой доброты был бог. С головой так себе, но если его попросить, последнюю, блядь, рубашку, и ту отдаст. И вот – покончил жизнь самоубийством. В 1932 году, в Филадельфии, сунул ствол себе в рот и нажал на курок. И это, спрашивается, подходящая смерть для бога?
– Мне очень жаль.
– Хрена лысого тебе жаль, сынок. Он точно такой же был, как ты. Здоровенный и тупой. – Среда осекся. И начал кашлять.
– Так что случилось-то? – во второй раз спросил Тень.
– Они на меня вышли.
– Кто на тебя вышел?
– Оппозиция.
– И?
– Хотят обсудить условия перемирия. Мирные переговоры. Живи, блядь, и давай жить другим.
– И что дальше?
– А дальше я поеду пить дерьмовый кофе с этими новыми ублюдками в Масонском зале в Канзас-сити.
– Понял. Ты за мной заедешь или мне куда-нибудь подскочить?
– Сиди где сидишь и не отсвечивай. Не лезь поперед батьки в пекло. Понял меня?
– Но ты же...
Щелчок, и на линии воцарилась глухая тишина. Даже ни единого гудка – хотя, с другой стороны, откуда там взяться гудкам.
И ничего, кроме необходимости как-то убить время. После разговора со Средой у Тени осталось смутное беспокойство. Он встал и решил было еще раз выйти на улицу прогуляться, но там уже начало темнеть, и он сел снова.
Тень взял в руки «Протоколы заседаний городского совета Лейксайда за 1872—1884 годы» и начал переворачивать страницы, пробегая глазами мелкий шрифт: он не то чтобы читал, скорее сканировал страницу за страницей, пока не зацепится глаз – и уже тогда принимался читать.
Он выяснил, к примеру, что в июле 1874 года городской совет был обеспокоен резким увеличением числа приезжающих в город лесорубовэмигрантов. На углу Бродвея и 3-й стрит собрались строить оперный театр. Предполагалось, что неудобства, связанные с постройкой дамбы через Мельничный ручей, прекратятся, как только мельничная запруда превратится в настоящее озеро. Совет утвердил выплату семидесяти долларов мистеру Сэмюелу Сэмюелсу, а также восьмидесяти пяти долларов мистеру Хекки Салминену в качестве компенсации за принадлежащую им землю, а также за расходы, понесенные ими в результате переноса домохозяйств из зоны затопления.
Тени раньше даже и в голову не приходило, что озеро может быть искусственным. Зачем, спрашивается, называть город Лейксайдом, если само озеро изначально представляло собой всего лишь сраную мельничную запруду? Он стал читать дальше и выяснил, что ответственным за этот ирригационный проект был назначен мистер Хинцельманн, родившийся в Хюдемюлене, Бавария, и что городской совет выделил ему для этого сумму в 370 долларов при условии, что все дополнительные расходы должны были покрываться за счет специально организованной среди граждан города подписки. Тень оторвал от бумажного полотенца полоску бумаги и заложил соответствующую страницу. То-то порадуется Хинцельманн, узнав о славных деяниях своего деда. Интересно, подумал Тень, а он вообще в курсе, что озеро – дело рук его предков? И Тень стал листать книгу дальше, уже нарочно выискивая все, что могло относиться к озерному проекту.
Озеро официально открыли весной 1876 года: была даже особая церемония, связанная с грядущим столетием со дня основания города. Совет проголосовал за то, чтобы вынести мистеру Хинцельманну отдельную благодарность.
Тень сверился с часами. Половина шестого. Он пошел в ванную, побрился и причесался. Переоделся. Последние пятнадцать минут как-никак, а прошли. Он сгреб в охапку бутылку вина и цветок, и подошел к соседней двери.
Дверь отворилась сразу, как только он постучал. Судя по ее виду, Маргарет Ольсен нервничала ничуть не меньше, чем он сам. Она приняла у него цветок и бутылку и поблагодарила. В гостиной работал телевизор, шел «Волшебник Страны Оз» в видеозаписи. Пленка еще черно-белая, Дороти еще в Канзасе, сидит с закрытыми глазами в повозке у профессора Марвела, и старый мошенник делает вид, будто читает ее мысли – а тем временем к месту действия приближается смерч, который унесет ее из привычной жизни далеко-далеко. Перед экраном сидел Леон и катал игрушечную пожарную машину. Увидев Тень, он просиял от радости, вскочил и побежал в спальню, запнувшись второпях нога за ногу, и тут же выскочил обратно, с победным видом держа в руках двадцатипятицентовую монету.
– Смотри, Майк Айнсель! – закричал он. А потом сложил руки вместе и сделал вид, будто взял монетку правой рукой, которую тут же и продемонстрировал Тени: пустую. – Раз, и она исчезла, Майк Айнсель!
– Молодец, – кивнул Тень. – После ужина, если, конечно, мама будет не против, я покажу тебе, как тот же фокус можно сделать еще более лихо.
– Если хотите, показывайте прямо сейчас, – сказала Маргарет. – Все равно нам еще Саманту ждать. Я ее послала за сметаной. Не знаю, где ее носит.
И тут, словно по мановению волшебной палочки, раздался стук шагов о деревянные ступени, и кто-то наподдал плечом входную дверь. Поначалу Тень ее не узнал, но она сказала:
– Я не поняла, какую ты заказывала, ту, что с калориями, или ту, что на вкус как клей для обоев, так что на всякий случай купила ту, что с калориями, – и тут до него дошло: та самая девчонка, с дороги на Кейро.
– В самый раз, – сказала Маргарет. – Сэм, познакомься, это мой сосед, Майк Айнсель. Майк, это Саманта Черная Ворона, моя сестра.
Мы с тобой незнакомы, Тень отчаянным усилием воли вытолкнул из себя молчаливый вопль. Мы с тобой никогда раньше не встречались. Ты видишь меня впервые в жизни. Он попытался вспомнить, как в прошлый раз думал про слово снег, и как легко и просто у него все получилось: ситуация была отчаянная. Он протянул руку и сказал:
– Рад познакомиться.
Она прищурилась и посмотрела ему прямо в глаза. Секунду спустя на ее лице появилось озадаченное выражение, а еще через секунду в ее глазах загорелся огонек понимания, и уголки рта поползли вниз.
– Привет, – сказала она.
– Пойду за едой пригляжу, – сказала Маргарет взвинченным тоном человека, который привык к тому, что стоит ему буквально на секунду оставить кипящую кастрюлю на кухне без присмотра, как та непременно пригорит.
Сэм сняла шапку и «дутую» куртку.
– Значит, вы и есть тот самый сосед, трогательный и одновременно таинственный, – сказала она. – Кто бы мог подумать?
Говорила она полушепотом.
– А ты, – подхватил он, – Сэм-девочка. Может, позже об этом поговорим?
– Если дашь слово, что объяснишь мне, что здесь происходит.
– По рукам.
Леон уже дергал Тень за штанину.
– Покажешь сейчас? – спросил он, протягивая ему монету.
– Ладно, – сказал Тень. – Но только при одном условии. Ты должен помнить, что настоящий мастер своего дела никогда никому не рассказывает, как он делает то, что делает.
