– Спасибо, – сказал Тень, приняв и то, и другое. – Я все еще не под арестом?

Чэд втянул воздух между зубами.

– Ну, – сказал он, – в общем, пока еще нет. Такое впечатление, что Майк Айнсель – это ненастоящее твое имя. С другой стороны, по законам штата, ты можешь называться хоть чертом лысым, если только не преследуешь при этом мошеннических целей. Так что пока особо беспокоиться не о чем.

– Могу я позвонить по телефону?

– В пределах города?

– Нет, по междугороднему.

– Если будешь звонить с моей телефонной карты, получится куда дешевле. А иначе придется скармливать вон той штуковине, что в коридоре, десятидолларовые купюры с такой скоростью, будто это двадцатипятицентовики.

Ну еще бы, подумал Тень. А ты к тому же сможешь узнать номер, по которому я звоню, или даже подслушивать мой разговор с параллельного аппарата.

– Вот спасибо! – сказал он вслух. Они прошли в свободный кабинет. Номер, который Тень продиктовал Чэду, был телефоном одной похоронной конторы в городе Кейро, штат Иллинойс. Чэд набрал его и протянул Тени трубку:

– Оставляю тебя здесь, – сказал он и вышел.

Несколько гудков, потом на том конце сняли трубку.

– Шакель и Ибис! Что вам угодно?

– Привет. Мистер Ибис, это Майк Айнсель. Я работал у вас несколько дней, перед Рождеством.

Секундная заминка, а потом:

– Да-да, конечно, Майк. Как ваши дела?

– Не слишком, мистер Ибис. В общем-то, из рук вон, если честно. Меня вот-вот арестуют. У вас там нет где-нибудь поблизости моего дядюшки? Или, может, просто передадите ему от меня весточку.

– Ну естественно, посмотрим, что можно будет сделать. Держитесь там, э-э, Майк. Да, тут еще кое-кто хочет перемолвиться с вами словечком.

И темный, с хрипотцой женский голос сказал:

– Привет, милый! Я по тебе скучаю.

Он был совершенно уверен, что голоса этого не слышал никогда в жизни. Но женщину знал. Он был совершенно уверен, что эту женщину...

Не останавливайся, прошептал где-то у него внутри этот же самый, темный, с хрипотцой женский голос. Не думай ни о чем, не останавливайся.

– А кто эта девочка, с которой ты целовался, милый? Ты что, хочешь, чтобы я тебя ревновала?

– Мы с ней просто друзья, – сказал Тень. – И по-моему, она просто хотела дать всем понять, что думает про всю эту шумиху. А откуда ты знаешь, что она меня поцеловала?

– У меня глаза повсюду, где ходит мой народ, – сказала она. – Береги себя, милый...

Пауза, потом трубку снова взял мистер Ибис:

– Майк!

– Да.

– Вашего дядю не так-то просто достать. Он сейчас вроде как занят. Но я постараюсь передать от вас весточку вашей тете Нэнси. Удачи вам.

И – тишина.

Тень сел и стал ждать, когда вернется Чэд. Он сидел в пустом кабинете и мечтал хоть за что-нибудь зацепиться мыслью, чтобы ни о чем не думать. Потом через силу снова вынул «Протоколы», раскрыл наугад, примерно на середине, и начал читать.

Постановление, запрещающее сплевывать на тротуар и на пол в общественных местах, а также бросать в означенных местах табак в каком бы то ни было виде, было принято восемью голосами против четырех в декабре 1876 года.

Лемми Хаутала, двенадцати лет от роду, ушел из дому и, «судя по всему, скрылся в неизвестном направлении в припадке безумия» 13 декабря 1876 года. «Немедленно были организованы поиски пропавшего, но результата не принесли вследствие поднявшейся сильной метели». Совет единогласно постановил направить семейству Хаутала свои соболезнования.

Вспыхнувший на следующей неделе в платной конюшне Ольсенов пожар удалось потушить до того, как был нанесен какой бы то ни было ущерб, и без угрозы для жизни – будь то человеческая или конская.

Тень внимательно проглядывал напечатанные убористым шрифтом колонки текста. О Лемми Хаутала не было больше ни единого упоминания.

Повинуясь чуть ли не сиюминутному импульсу, Тень отлистал книгу вперед, к началу зимы 1877 года. Искомая информация нашлась в приложении к протоколам январских заседаний совета: Джесси Ловат, возраст не указан, «негритянская девочка», исчезла в ночь на 28 декабря. Судя по всему, ее «похитили так называемые странствующие торговцы». Семье Ловат никто соболезнований не посылал.

Тень отчаянно рылся в протоколах за 1878 год, когда в дверь, предварительно постучавшись, вошел Чэд Маллиган: вид у него был виноватый, как у школьника, который принес домой дневник с двойками.

– Мистер Айнсель, – сказал он, – Майк. Мне правда очень неудобно и неприятно тебе это говорить. Лично мне ты нравишься. Но это все равно ничего не меняет, ты меня понимаешь?

Тень сказал, что понимает.

– У меня просто нет иного выхода, – сказал Чэд, – кроме как посадить тебя под арест за нарушение условий досрочного освобождения.

После чего Маллиган зачитал Тени его права. Потом заполнил какието бумаги. Снял с Тени отпечатки пальцев. И препроводил его по коридору на другой конец здания, где располагалась окружная тюрьма.

Вдоль одной стены были длинная стойка и несколько запертых дверей, по другой – две застекленные камеры и еще одна дверь. Одна из камер была занята: на нарах под тонким казенным одеялом спал мужчина. Другая была свободна.

За стойкой сидела сонного вида женщина в коричневой униформе и смотрела по маленькому белому переносному телевизору Джея Лено105. Она приняла у Чэда бумаги и расписалась в получении Тени. Чэд на какое-то время завис здесь, заполнил еще какие-то бланки. Женщина вышла из-за стойки, похлопала Тень по бокам и ногам, проверяя на колющие и режущие, забрала все его пожитки – бумажник, монеты, ключ от дома, книгу, часы – и выложила их на стойку, а потом выдала ему пластиковый пакет с оранжевой тюремной робой и сказала, чтобы он шел в свободную камеру и переоделся. Носки и нижнее белье можно оставить. Он пошел в камеру и переоделся в оранжевую робу и резиновые тапочки. В камере стояла невыносимая вонь. На оранжевой куртке, которую он натянул через голову, на спине большими черными буквами было написано: ЛАМБЕРСКАЯ ОКРУЖНАЯ ТЮРЬМА.

Крышка на металлическом унитазе была откинута, а сам унитаз до краев полон коричневой жижей из жидкого дерьма и подкисшей пивной мочи.

Тень вышел из камеры, вручил женщине свою одежду, которую она тут же сунула в освободившийся пластиковый пакет – вместе со всем остальным его имуществом. Прежде чем отдать ей бумажник, он пересчитал деньги:

– С этим поаккуратнее, – сказал он ей. – Тут вся моя жизнь.

Женщина отобрала у него бумажник и заверила, что у нее он будет в полной сохранности. Правда, Чэд, спросила она через плечо, и Чэд, подняв голову от последней бумажки, сказал, что Лиз говорит чистую правду и что в этой тюрьме ни у одного арестанта еще никогда ничего не пропадало.

Между делом Тень успел вынуть из бумажника четыре стодолларовых купюры и рассовать их по носкам, пока переодевался, – и еще доллар со Свободой, который убрал в ладонь, когда вынимал все из карманов.

– Скажите, – спросил Тень, когда выходил из камеры, – а ничего, если я пока книжку дочитаю?

– Извини, Майк. Правила есть правила, – ответил Чэд.

Лиз отнесла вещи Тени в заднюю комнату. Чэд сказал, что оставляет Тень в надежных руках офицера Бьют. Лиз на эту его реплику никак не отреагировала, и вообще вид у нее был очень усталый. Чэд скрылся. Зазвонил телефон и Лиз – офицер Бьют – сняла трубку.

– Хорошо, – сказала она. – Да, хорошо. Никаких проблем. Хорошо.

Потом положила трубку и скорчила рожу.

– Все-таки проблемы есть? – спросил Тень.

– Ага. Не так чтобы всерьез. Но типа того. Кого-то там послали сюда из Милуоки, чтобы вас забрать.

– А в чем, собственно, проблема?

– А мне тут с вами возись три часа кряду, – сказала она. – А камера нормальная вон, – она ткнула пальцем в сторону той камеры, где спал человек, – так она занята. Самоубийца-неудачник. К нему вас сажать нельзя. И какой, спрашивается, был смысл вписывать вас в окружную тюрьму, если тут же нужно выписывать? – Она покачала головой. – А туда вам и самому идти на захочется. – Она ткнула пальцем в ту камеру, где он только что переодевался, – там толчок засорился. Как там, вонь сильная, да?