— Вы спросите, зачем я привезла вас сюда, в это безумие, — сказала Габриэлла. — Таймс-сквер во время Рождества — не самое подходящее место для прогулок.

В ее голосе слышалось то же спокойное хладнокровие, что и во время разговора по телефону. Этот тон казался Верлену одновременно жутким и очень успокаивающим.

— Обычно я избегаю этого места, — ответил Верлен. — Я не был здесь почти год.

— Когда грозит опасность, лучше всего скрываться в толпе, — заметила Габриэлла. — Трудно привлечь чье-то внимание, и излишняя осторожность не помешает.

Пройдя несколько кварталов, Габриэлла замедлила темп. Они прошли мимо Брайант-парка, где все было украшено к Рождеству. Свежевыпавший снег и яркий утренний свет придавали этой части Нью-Йорка настоящий рождественский вид, совсем как на картинах Нормана Рокуэлла, которых Верлен терпеть не мог. Около внушительного здания Нью-Йоркской публичной библиотеки Габриэлла снова остановилась, оглянулась через плечо и перешла улицу.

— Идемте, — шепнула она.

Перед статуей каменного льва у входа в библиотеку был незаконно припаркован черный легковой автомобиль. На нью-йоркском номерном знаке было выбито: «АНГЕЛ27». Завидев их, водитель включил двигатель.

— Вот и наша лошадка, — сказала Габриэлла.

Они свернули направо на Тридцать девятую улицу и поехали к Шестой авеню. На светофоре Верлен оглянулся, боясь увидеть сзади черный «мерседес». Но их никто не преследовал. Откровенно говоря, ему не нравилось, что в присутствии Габриэллы он чувствует себя почти спокойно. Он знал ее всего лишь сорок пять минут. Она сидела рядом с ним, глядя в окно, как будто уходить от преследования через Манхэттен в девять часов утра было для нее совершенно нормально.

На Коламбус-серкл водитель остановился, и Габриэлла с Верленом вышли на промозглый ветер, дующий из Центрального парка. Она стремительно шла вперед и внимательно глядела по сторонам, почти теряя непроницаемое спокойствие.

— Где они? — бормотала она.

Пройдя мимо журнального киоска, заваленного стопками ежедневных газет, они оказались в затененной западной части парка. Они прошли несколько кварталов и свернули в переулок.

— Опаздывают, — пробурчала Габриэлла себе под нос.

И в этот же миг из-за угла вырулил, визжа тормозами, старинный «порше». Он был белым, словно яичная скорлупа, и сиял в утреннем свете. На номерном знаке Верлен с удивлением прочитал: «АНГЕЛ1».

С водительского места выскочила молодая женщина.

— Прошу прощения, доктор Габриэлла, — сказала она, сунула в руку Габриэллы связку ключей и быстро ушла.

— Садитесь, — велела Габриэлла.

Верлен последовал приказанию, с трудом влез в автомобильчик и хлопнул дверцей. Внутри малышка была отделана лаковым кленовым капом, руль покрыт кожей. Он устроился на тесном пассажирском сиденье и снял с плеча спортивную сумку, чтобы накинуть ремень безопасности, но обнаружил, что его нет.

— Симпатичная машинка, — сказал он.

Габриэлла искоса взглянула на него и завела двигатель.

— Это самый первый «Порше-356». Миссис Рокфеллер купила несколько таких для организации. Удивительно — прошло столько лет, а у нас до сих пор сохранились крохи.

— Довольно роскошные крохи, — сказал Верлен, поглаживая кожаное сиденье цвета карамели. — Я и не подозревал, что Эбигейл нравились спортивные автомобили.

— Есть очень многое, чего о ней никто не подозревает, — сказала Габриэлла и, тронувшись с места, развернулась и направилась вдоль Центрального парка на север.

Габриэлла остановилась на одной из тихих, усаженных деревьями Восьмидесятых улиц. Зажатый между двумя одинаковыми зданиями особняк, казалось, вытягивает вверх невидимая сила. Габриэлла отперла входную дверь и жестом пригласила Верлена войти. В ее движениях было столько уверенности, что Верлен не смог возразить. Габриэлла захлопнула дверь и повернула ключ в замке. Через пару секунд Верлен начал согреваться.

Габриэлла прислонилась к двери, закрыла глаза и глубоко вздохнула. В холле было полутемно, но он видел, как она устала. Дрожащей рукой она убрала упавшую на глаза прядь волос и схватилась за сердце.

— Пожалуй, — негромко сказала она, — я становлюсь для этого слишком стара.

— Простите за любопытство, — сказал Верлен, не сумев совладать с собой, — но сколько вам лет?

— Достаточно много, чтобы вызвать подозрения, — усмехнулась она.

— Подозрения?

— В моем человеческом происхождении, — сказала Габриэлла, щуря глаза — потрясающие глаза цвета морской волны, густо подведенные серыми тенями. — Кое-кто в организации считает, что я одна из «них». Видимо, пора уходить. Меня подозревали всю жизнь.

Верлен оглядел ее с ног до головы, от черных ботинок до красных губ. Он хотел попросить ее объяснить, что случилось накануне вечером, зачем ее послали следить за его квартирой.

— Идемте, у вас нет времени выслушивать мои жалобы, — сказала Габриэлла, повернулась на пятках и стала подниматься по узким деревянным ступенькам. — Идемте наверх.

Верлен последовал за Габриэллой по скрипучей лестнице. На верхней площадке она открыла дверь и ввела Верлена в темное помещение. Когда глаза привыкли, он увидел длинную узкую комнату, заставленную мягкими креслами, книжными полками до самого потолка, лампами от Тиффани, возвышающимися на краю столов, как странные птицы с ярким оперением. На стенах висели картины в тяжелых позолоченных рамах, написанные маслом, но он не разглядел, что именно на них изображено. Потолок круто уходил вверх — комната находилась под самым скатом крыши. Штукатурка была в желтых пятнах — видимо, крыша время от времени протекала.

Габриэлла предложила Верлену сесть, а сама отодвинула шторы, и сквозь высокие узкие окна в комнату хлынул свет. Верлен подошел к ряду неоготических стульев с прямыми спинками, аккуратно поставил рядом спортивную сумку и опустился на очень твердое сиденье. Ножки стула заскрипели под его тяжестью.

— Буду говорить без иносказаний, мистер Верлен, — сказала Габриэлла, усаживаясь на такой же стул рядом с ним. — Вам повезло, что вы остались в живых.

— Кто это был? — спросил Верлен. — Что им было нужно?

— Совершенно случайно, — продолжала Габриэлла, игнорируя вопросы Верлена и его растущее волнение, — вам удалось скрыться от них целым и невредимым.

Бросив взгляд на его свежую рану, которая только начинала подсыхать, она добавила:

— Или почти невредимым. Вам повезло. Вы сбежали с тем, что им нужно.

— Вы, наверное, были там несколько часов. Откуда еще вы могли знать, что они следят за мной? Откуда вы знали, что они взломают дверь?

— Я не экстрасенс, — заметила Габриэлла. — Я ждала достаточно долго, и дьяволы явились.

— Вам позвонила Эванджелина? — спросил Верлен.

Габриэлла не ответила. Она не собиралась выдавать ему свои секреты.

— Мне кажется, вам известно, что они сделали бы, если бы нашли меня, — сказал Верлен.

— Забрали бы письма, разумеется, — холодно ответила Габриэлла. — Как только письма оказались бы в их руках, они бы убили вас.

Верлен несколько секунд раздумывал над сказанным. Он не понимал, почему эти письма настолько важны.

— У вас есть предположения, зачем им это нужно? — спросил он.

— У меня есть предположения обо всем, мистер Верлен, — в первый раз за время их краткого знакомства улыбнулась Габриэлла. — Во-первых, они верят, как и я, что в этих письмах содержится ценная информация. Во-вторых, эта информация им очень нужна.

— Нужна настолько, чтобы убить из-за нее?

— Разумеется, — ответила Габриэлла. — Они много раз убивали ради гораздо менее важной информации.

— Я не понимаю, — сказал Верлен. — Они не читали писем Инносенты.

Он поставил спортивную сумку к себе на колени — это защитное движение, как он мог видеть по вспышке в ее взгляде, не укрылось от внимания Габриэллы.

— Вы уверены?

— Я не давал их Григори, — объяснил Верлен. — Я не знал, что именно они собой представляют, когда нашел их, и хотел убедиться в их подлинности, перед тем как рассказать ему. В моей работе полагается проверить все заранее.