Верно, мы много смотрим телевизор — в среднем по стране три — три с половиной часа в день, — но нельзя сказать, что телевидение убивает искусство общения. По данным того же опроса, 97% респондентов также в минувшем месяце принимали друзей и родственников или ходили к ним в гости. Сама я довольно скептически отношусь к цифрам о просмотре телепередач, чему поспособствовало мое участие в исследовательском проекте, в рамках которого команда психологов установила видеокамеры в гостиных домов обычных людей, чтобы проследить, сколько времени они посвящают просмотру телепередач и как при этом себя ведут. В данном проекте мне была отведена роль скромного помощника. Моя работа заключалась в том, чтобы просматривать видеопленки и при помощи секундомера с остановом засекать, сколько времени на самом деле наши несчастные подопытные кролики смотрели на телеэкран, а также отмечать все другие виды деятельности, которыми они занимались во время «просмотра», — занимались сексом, ковыряли в носу и т. д. Объекты нашего исследования ежедневно заполняли опросные листы, указывая, какие программы они смотрели и на протяжении какого времени.
Оценки самих этих людей и результаты, полученные мною с помощью секундомера, существенно разнятся. Когда люди говорят анкетеру, что они целый вечер или в течение часа «смотрели телевизор», это чаще всего не так. Обычно подразумевается, что телевизор был включен, а сами хозяева в это время беседовали с родными или друзьями, играли с собакой, читали газету, ссорились из-за пульта, болтали по телефону, подстригали ногти, ворчали на жену/мужа, стряпали и ужинали, спали, гладили и пылесосили, кричали на детей и так далее, возможно, иногда бросая взгляд на телеэкран.
Конечно, есть люди, которые значительно занижают количество времени, проводимого ими перед телевизором, но они, как правило, лгут — в отличие от наших «подопытных кроликов», которые хотя бы старались быть точными. Люди, утверждающие, что они «никогда не смотрят телевизор», обычно пытаются убедить вас, что в нравственном и/или интеллектуальном отношении они стоят выше массы люмпенов, которые только на то и способны, чтобы «часами пялиться на бездумную чушь» каждый вечер. Такой подход свойственен мужчинам среднего возраста из среднего сословия, которые столь же дорожат своим социальным статусом, как и те, кто насмехается над владельцами «мерседесов». На мой взгляд, в Англии подобное показное неприятие телевидения совершенно неоправданно, поскольку наше телевидение признано лучшим в мире. И действительно, мы почти каждый день можем увидеть по телевизору что-нибудь стоящее, удовлетворяющее вкусам даже тех, кто претендует на особо высокую интеллектуальность.
Что же касается нас, всех остальных, простых смертных, телевидение помогает нам осваивать искусство общения, служа замкнутым, закрытым англичанам еще одним столь необходимым «посредником». Согласно результатам недавнего опроса, телевизионные программы являются самой распространенной темой разговора между друзьями и родственниками, даже еще более популярной, чем охи и ахи по поводу дороговизны жизни, В качестве «посредника» при социальном взаимодействии телевидение уступает первенство только теме погоды. Телевидение — это то, что нас всех объединяет. Если мы не знаем, что сказать, или исчерпали тему погоды, всегда можно спросить: «А вы смотрели?..» У нас всего лишь пять каналов наземного телевидения, но при этом высока вероятность того, что многие из нас смотрели одну и ту же из недавно транслировавшихся передач. И, хотя английское телевидение относительно высокого качества, нам почти всегда есть что поругать.
Наше неумение общаться и склонность к уединению также находят отражение в телевизионных программах, которые мы создаем и смотрим, и в частности в «мыльных операх». Самые популярные английские «мыльные оперы» очень не-обычны и сильно отличаются от сериалов, которые снимают и показывают в других странах. Темы и сюжетные линии могут быть очень похожи — измены, насилие, смерть, кровосмешение, нежелательная беременность, споры об отцовстве и прочие невероятные происшествия и трагические случайности, — но только в английских сериалах все это происходит исключительно в среде обычных людей простоватой наружности из числа трудового люда, зачастую среднего или пожилого возраста, которые зарабатывают на жизнь утомительным низкооплачиваемым трудом, носят дешевую одежду, едят бобы и чипсы, пьют в захудалых пабах и живут в маленьких, убогих, непривлекательных домишках.
Американские сериалы («дневные телеспектакли»), как и наши «Жители Ист-Энда»[87] и «Улица Коронации», тоже рассчитаны на аудиторию, представленную главным образом низшими слоями населения (о рынке потребителя можно судить по типу продукции, рекламируемой в паузах)[88], но персонажи, их стиль жизни, окружающая обстановка — это все сфера среднего класса: роскошь, шик, очарование, молодость.
Герои американских сериалов — адвокаты, врачи и преуспевающие предприниматели. Они восхитительно нарядны и ухожены, живут в дорогих домах, где царит безупречный порядок, бесконечно выясняют отношения со своими супругами и тайком встречаются со своими любовниками в красивых ресторанах и роскошных отелях. Фактически во всем мире сериалы снимаются по «вдохновенной» американской модели. Только англичане показывают уродливый натуралистический реализм рабочей среды. Даже австралийские «мыльные оперы», наиболее близкие нашим по характеру, кажутся сказкой в сравнении с мрачной неприглядностью английских сериалов. Почему это так? Почему миллионы простых англичан хотят смотреть «мыльные оперы» о таких же простых, как они сами, англичанах, которые легко могли бы оказаться их соседями?
Думаю, ответ частично кроется в эмпиризме и реализме[89], глубоко укоренившихся в сознании англичан, что породило у нас такие качества, как приземленность, прозаичность приверженность ко всему реальному, конкретному и фактическому и неприятие искусственного и претенциозного. Если бы Певзнеру случилось написать сегодня «Особенности английской «мыльной оперы», думаю, характеризуя телесериалы «Жители Ист-Энда» и «Улица Коронации», он отметил бы те исконно английские черты, которые увидел в произведениях Хогарта, Констебля и Рейнолдса, — «предпочтительность фактов, полученных путем наблюдения и личной опыта», «пристальное внимание к окружающему», «правда во всех ее повседневных мелочах».
Но это не полноценное объяснение. Швейцарский художник Фюсли[90], возможно, был прав, когда заметил, что наши «вкусы и чувства связаны с реальностью», однако англичане вполне способны оценить и гораздо менее реалистичные формы искусства и драмы. Только «мыльные оперы» у нас не такие, как во всем мире, потому что нам требуется зеркало, в котором мы видели бы отражение собственной ординарности.
Я сильно подозреваю, что эта наша особенность некоторым образом прямо обусловлена нашей манией уединения, привычкой держаться особняком, стремлением уйти домой, запереть дверь и поднять подъемный мост. В предыдущих главах я довольно подробно рассматривала данное явление и пришла к выводу, что наша закрытость порождает в нас крайнее любопытство, которое мы лишь частично удовлетворяем в процессе беспрестанного обмена сплетнями. Здесь действует эффект запретного плода: английские правила неприкосновенности частной жизни означают, что мы очень мало знаем о личной жизни и делах людей, не входящих в наше непосредственное окружение, которое составляют близкие друзья и родственники. Нельзя «полоскать на людях грязное белье» и нельзя задавать личные вопросы, вынуждающие нас к подобным действиям.
Поэтому нам неизвестно, чем занимаются наши соседи у себя дома за закрытыми дверями (если только они не шумят так, что мы бежим жаловаться на них в полицию и местный совет). Когда на обычной английской улице случается убийство, на вопросы полиции или журналистов все соседи отвечают примерно одно и то же: «Ну, мы их, в общем-то, почти не знали…», Они держались особняком…», «На вид вполне приятные люди…», «Мы здесь не суем нос в чужие дела…», «Странно, конечно, но вы ведь знаете, никому не хочется лезть в чужие дела…» На самом деле мы охотно проявили бы нездоровый интерес к чужим делам, потому что мы нация любопытных: мы обожаем подсматривать и подглядывать, и наши драконовские правила неприкосновенности частной жизни просто выводят нас из себя. Телесериалы на бытовые сюжеты пользуются у нас огромной популярностью именно потому, что персонажи этих «мыльных опер» — «люди, которые вполне могли бы оказаться нашими соседями». Когда мы смотрим такие сериалы, как «Жители Ист-Энда» или «Улица Коронации», у нас создается ощущение, будто мы наблюдаем в глазок — с разрешения — за тайной, запретной для нас личной жизнью наших соседей — за людьми, которые равны нам по социальному статусу; они такие же, как мы, но об их судьбах мы можем только догадываться и строить предположения. «Мыльные оперы» тем и привлекательны, что мы можем опосредованно удовлетворять свое нездоровое любопытство: сериалы — это форма проявления извращенного болезненного любопытства. И, конечно же, они подтверждают наши худшие подозрения о том, что происходит за запертыми дверями и занавешенными плотными шторами окнами домов наших соседей, — здесь и адюльтер, и алкоголизм, и избиение жен, и магазинные кражи, и торговля наркотиками, и СПИД, и подростковая беременность, и убийства… Семьи, о которых рассказывается в «мыльных операх», — это такие же люди, как мы, только у них в жизни все гораздо запутанней, все гораздо хуже, чем у нас.
