– Все нормально, правда? Никто глупостей не натворил и даже не наговорил, и пить ты, в общем, умеешь, и прелесть ты все-таки в любое время суток…

Она, полное впечатление, расслабилась, чуть неуверенно улыбнулась. Медленно подняв руку, Смолин погладил ее по щеке и осведомился:

– Никто ни о чем не жалеет? Никто о коварстве мужчин и собственной неосмотрительности не плачет горючими слезами?

Инга помотала головой, улыбаясь уже спокойнее и увереннее.

– Я тебе не буду плести романтических словес, – сказал Смолин. – Я их и вчера не плел. Ты просто прелесть, и все тут. Может, это и не особенно романтично, но скучный я человек, что уж там… Только вот что… Мы безмятежно разбегаемся, как насквозь современные люди, или считаем, что у нас начались отношения?

– А ты сам чего хочешь?

– Отношений, – сказал Смолин, глядя ей в глаза.

– Вот совпадение, и я тоже… – Инга уже совсем уверенно протянула руку, коснулась указательным пальцем его единственной татуировки на предплечье. – Это что? Вроде бы медведь, но на чем он расселся, я никак понять не могу… Мне еще вчера было интересно, если честно…

– На льдине он сидит, – сказал Смолин. – На льдине…

– А зачем?

– Ну, это такой зоновский символ, лапка, – сказал он без улыбки. – Один на льдине. Человек, который сам по себе на сто процентов: ни с блатарями, ни с «мужиками», ни уж тем более с администрацией. Ни в какие «семейки» не входит, ни за тех, ни за этих… Одним словом, один на льдине…

– Здорово… Это ж позиция…

Вот именно, продолжил про себя Смолин. Только не стоит рассказывать, каких трудов обычно стоит такую позицию отстоять и существовать ей в масть… Тяжеленько, мягко говоря.

– А я думала…

– Что?

– Ну, трудно сформулировать… Думала, ты мне сунешь сотку на такси и небрежно выпроводишь…

– Эт-то с какой стати? – искренне удивился Смолин. – У меня с женщинами бывало всякое, но нет как-то привычки небрежно их выпроваживать… С лестницы спускал, это – было. Но исключительно за дело. Заслужила, знаешь ли…

– Просто… Ты какой-то жесткий…

– Я не жесткий, милая, – сказал Смолин. – Я просто-напросто душой не расслабляюсь… ну, или очень редко.

– А я?

– А ты мне нравишься. Чертовски. Вот и вся сермяжная правда. Если тебя не пугает мужик на тридцать лет старше…

– А почему это он должен меня пугать? До сих пор не напугал… и не разочаровал…

Ее улыбка была не лишена лукавства – настолько, что в следующий миг простыня оказалась сброшенной на пол, девушка – сграбастанной, а малолетняя овчарка Катька – очень долго некормленой…

…Шевалье не выглядел удрученным или подавленным, но безусловно хмурым.

– Ты прости, что я раньше избегал конкретики, – сказал он, на миг отводя глаза. – Не всё было понятно…

– Что-то случилось? – спросил Смолин осторожно.

– То, что случилось, как раз кончилось… Я, знаешь ли, две недели ходил под статьей и подпиской о невыезде.

– Бывает, – сказал Смолин. – А можно полюбопытствовать, какая статья?

– Незаконное хранение огнестрельного оружия.

– Ну что же, – сказал Смолин. – В общем, вполне благопристойная статья для солидных людей вроде нас с вами. Ни пошлого «хулиганства», ни позорной «педофилии», ни чего-нибудь откровенно юмористического вроде «потравы посевов»… Комильфо… Шевалье, я и мысли не допускаю, что вы сдуру прикупили китайскую «тэтэшку», с которой собирались брать сберкассу. Дело пахнет антиквариатом, а?

– Именно, – старик улыбнулся чуть смущенно. – Огнестрелом я не увлекаюсь, в отличие от клинков, но ведь каждый человек имеет право на безобидный бзик… Короче говоря, пару месяцев назад совершенно случайно попался продажный наган. Смешно, но мне вдруг отчего-то чертовски его захотелось. Чтобы был, чтобы лежал в столе, чтобы его можно было время от времени достать и пощелкать… Отец вспомнился, быть может, я его наган с трех лет помню… Смешно, а?

– Ничуть, – искренне сказал Смолин. – Каждый второй вас поймет, не считая каждого первого – за исключением законченных пацифистов. Открою страшную тайну: я в жизни продал, наверное, с полсотни стволов – от кремневых восемнадцатого века до более-менее современных. И всегда, если время позволяло, на пару деньков оставлял себе поиграться. Это исконно мужское, Шевалье, что тут смешного…

– Роскошный был наган: девятьсот десятого года, самовзвод, с клеймом Сестрорецкого оружейного… Следовало бы, конечно, его привести в негодность, но я решил повременить. Можно было достать патроны, я хотел пострелять в тайге… Но ко мне неожиданно нагрянули. Нашли. Полное впечатление, знали, что искать. Тебе ничего не говорит такая фамилия – Летягин?

– Еще как говорит, – сквозь зубы процедил Смолин. – Слышали краем уха про наши неприятности? – Он зло покрутил головой. – Шевалье, и они вам начали тупо шить статью? Как примитивному ольховскому блатарю?

– Пожалуй, все так и выглядело… – он улыбнулся не то чтобы хищно, но определенно не по-стариковски. – И протекало крайне серьезно… правда, по моим впечатлениям, этот майор Летягин человек все же чуточку примитивный и пробовал на мне свои следаковские штампы так, словно я этакий интеллигент-пианист, а не старый хрен гораздо более забавной биографии… Но, ты правильно подметил. Прессовал он меня всерьез.

– И вы ни словечком не обмолвились? – негодующе вскинулся Смолин. – Рапиркой со мной махали как ни в чем не бывало?

– А зачем?

– Я бы обязательно что-нибудь придумал…

– Не сомневаюсь и ценю… – Шевалье тонко улыбнулся. – Однако, если мне память не изменяет, кто-то совсем недавно категорически отказывался от всякой помощи, заверяя, что привык свои проблемы распутывать сам… Мне это тоже свойственно. Ситуация была не самая провальная. Другое дело, что мне отчего-то настойчиво шили в продавцы этого самого нагана именно тебя. То-то я тебя и предупреждал намеками… извини, что намеками, но тогда еще все обстояло не так явно. Это позавчера означенный майор Летягин из кожи вон лез, чтобы я признался: ты мне его продал, и точка, им, мол, точно известно, чуть ли не свидетели есть… Ну, а поскольку истине это никак не соответствовало, я на дурацкий манок не поддавался. Стоял на том, что купил его у неизвестного мужичка, коему он, по заверениям, достался от деда-унтера…

– И на какой стадии всё?

– Да, можно сказать, в стадии полного завершения, – не без законной гордости сказал Шевалье. – У меня, Базиль, масса бывших учеников и просто людей, по-доброму ко мне расположенных… Как-то так получилось, что, когда наган попал к экспертам, в стволе уже красовалась изрядного диаметра дыра, боек был спилен, а в дуле имелась заглушка, что моментально выводило данный предмет из категории огнестрельного оружия… Для господина Летягина это было большим шоком. Но кто ж ему виноват? Протокол изъятия они писали сами – а там ни словечка не было о наличии дыры… но и не словечком не упоминалось о ее отсутствии… Оказались настолько благородны, что даже вернули вчера.

Он выдвинул ящик стола и положил перед Смолиным глухо стукнувший наган, и в самом деле украшенный просверленной в дуле, под шомполом, внушительной дырой не менее пяти миллиметров в диаметре. Смолин взвел курок – боек и в самом деле был спилен на добрую треть (причем и боек, и дыра старательно замазаны чем-то вроде машинного масла с пылью, чтобы выглядело так, будто проделано все давненько).

– Тут моментально возникают закономерные вопросы, – сказал Смолин. – Кто-то должен был, пардон, заложить. Вряд ли вы его показывали всем и каждому и таскали в кармане повсюду…

Шевалье развел руками:

– Ну, от подобного никто не застрахован. Вряд ли кто-нибудь закладывал. Скорее уж кто-то оказался несдержан на язык…

– А у кого вы его купили, секрет?

– Секрет, извини, – сказал Шевалье. – Коли уж я человеку обещал никогда в жизни словечком не проболтаться – придется выполнять, сам понимаешь…

– Может, сам человек и проболтался?

– Да если так – что тут поделаешь? К таким вещам нужно относиться философски, поскольку есть существеннейшая разница меж понятиями «умышленно заложить» и «проболтаться по пьянке». Согласен?