– Согласен, – проворчал Смолин. – Как говорилось в бессмертной комедии – ох, добрый ты, боярин… Я лично, по крайней мере, хоть разок болтуну в ухо залез бы…

– Не вижу надобности, – сухо сказал Шевалье.

– Хорошо, ваше право… Значит, пытались меня приплести?

– Вот то-то и оно. Речь шла только о тебе, других антикваров не затрагивали… а впрочем, с остальными-то я знаком шапочно… Но тобой интересовались так, что слюнки у них текли.

– Гурманы… – проворчал Смолин.

– Но это, мсье Базиль, еще не самое интересное… На другой же день после того, как мне предъявили обвинение и торжественно сообщили, что против меня заведено уголовное дело, ко мне заявился в гости занятный типчик. Честь-честью вручил визитку, отрекомендовался адвокатом… Мелкий такой человечек, суетливый, одним словом, ни за что не тянул на серьезного крючкотвора. Но вещи говорил интереснейшие. Заверял, что моя персона привлекла внимание крайне серьезных людей, которым приглянулся этот домишко, – он обеими руками сделал замысловатый жест. – Ну, понятно, центр города, старинная постройка, дореволюционная, купеческая, площадь немалая… Короче говоря, мне в глаза предлагали сделку: либо я здание им продаю – и даже получаю при этом некоторую сумму – либо мне на старости лет светит зона, от которой мне никакими усилиями не отбиться. Э т о т тоже со мной разговаривал, как с интеллигентным старым пианистом, полнейшим профаном в бытовых вопросах…

– Черт знает что, – сказал Смолин серьезно. – Случается иногда такое, но чтобы к вам лезть с таким примитивом… Идиотство полнейшее.

– Вполне с тобой согласен. Во всем этом присутствовал сильный элемент не то что примитива, но порой откровенной дурости, – сказал Шевалье. – Сие касается и Летягина и этого адвокатишки. Честное слово, как мальчишки, начитавшиеся криминальных романов… Серьезные люди так дела не проворачивают. Разумеется, серьезные люди порой как раз и могут притвориться дурачками – но, по моему глубокому убеждению, не в данном случае. Как-никак я пожил достаточно, имею некоторый опыт… Они – натуральные примитивы, не сомневаюсь. Глупейший наезд, без учета личности подвергшегося давлению, его гипотетических возможностей… Давненько что-то у нас в городе таких глупостей не случалось. Будь они оба сопляками, я бы решил, что мы имеем дело с классическим новым поколением: юные идиоты, по причине нежного возраста опоздавшие к событиям и пытающиеся теперь наверстать упущенное – примитивно, тупо. Им, я слышал, нынче просто-напросто бьют физиономии и пинком отправляют восвояси, не применяя крутых мер…

– Ага, наслышан…

– Но эти-то оба – люди достаточно взрослые, – сказал Шевалье с ноткой тягостного недоумения. – Однако такой детский сад развели, что и сердиться нет особого желания – попросту смешно, и не более того…

– У вас, часом, визитка не сохранилась?

– Вот.

– Музаев Борис Витальевич… – прочитал Смолин вслух. – Никогда не слышал. Впрочем, адвокатов я знаю трех-четырех, не более, а их у нас столько… Я ее оставлю себе, с вашего позволения? Или вы собираетесь… что-нибудь прояснить?

Шевалье брезгливо поморщился:

– Ни в коей степени. Как будто нечем мне заниматься… Вряд ли эти клоуны смогут меня подловить на чем-то во второй раз, а значит, и думать о них больше не стоит. Меня, правда, беспокоит, что они и на тебя нацелились…

– Ну, я в аналогичном положении, – сказал Смолин. – Меня сейчас просто-напросто не на чем подловить. Вы подобрали чертовски удачное определение, Шевалье. Клоуны. То, что сейчас происходит, хоть и является немного опасным, все же, по большому счету, носит признаки дурной клоунады… Это тоже есть. Хотя… – он посерьезнел. – Нельзя исключать, что за этими клоунами числится уже один покойник…

– То есть?

– Честное слово, у меня еще нет стопроцентной уверенности, – сказал Смолин. – Я вам обязательно расскажу, когда будет ясность, но пока… Вообще-то и дурной клоун может убить, дело, в принципе, нехитрое… Я бы выразился несколько иначе: происходящее совмещает в себе признаки как некоторой опасности, так и дурной клоунады… Так оно будет вернее…

– Но у тебя-то все нормально?

– Абсолютно, – сказал Смолин. – Своего парнишку я в конце концов вытащу, толковый парнишка, верный, не годится его бросать. Да и у остальных все кончится благополучно – первый раз, что ли? Случалось и похуже. Вот только нервы помотают изрядно и торговлю определенными вещами на какое-то время приведут в расстроенное состояние… недотепы хреновы…

– Если понадобится помощь… Или ты снова откажешься?

Смолин поднял голову и широко улыбнулся:

– Сейчас – нет. Потому что это, строго говоря, будет не помощь, а совместные действия. Коли уж и вы ненадолго оказались в том же самом положении…

– Тонкая у тебя натура…

– Да где там, – сказал Смолин. – На манер кирпича, какие там тонкости… Знаете, чем вы чертовски мне бы помогли? Назвавши имя того, кто вам наган продал.

– Нет уж, голубчик, извини, – развел руками Шевалье. – Принципы – они и есть принципы…

– Понятно, – сказал Смолин, вставая. – Я к вам обязательно обращусь, если почувствую, что не справляюсь сам…

Уже на улице он вновь подумал, что ошибиться не мог: именно два месяца назад, именно девятьсот десятого года наган, с клеймом именно Сестрорецкого оружейного. Подобные игрушки – вещь редкая, маловероятно, чтобы таких в одной точке пространства-времени сошлось сразу два…

У Врубеля этот наган лежал на столе в задней комнатке – и Смолин, как многие бы на его месте, тут же взял со стола, побаловался, спросил цену. И Врубель, разводя руками, посетовал, что ствол уже обещан серьезному клиенту, так что переиграть ничего нельзя. Дело святое, в таких случаях не настаивают… Смолин удалился ни с чем. Так что же, тот самый?

Минут десять он торчал у первых ступенек эстакады – а потом, когда показался медленно ползущий поезд, неторопливо на нее поднялся. Он рассчитал все правильно: десятый вагон остановился так, что виден был прекрасно – вслед за девятым, который под эстакадой наполовину и оказался.

Вскоре с подножки спрыгнул и Вова Багдасарян, весь в белом за исключением синей бейсболки. Несмотря на фамилию, он ничуть не напоминал классического кавказского человека – поскольку происхождения был славяно-иудейского, а фамилию взял жены, что, как известно, законом не запрещено, наоборот, вполне даже допускается. Иногда такие манипуляции проделывать полезно: вот уже восемь лет, как господин Багдасарян нимало не отягощен давними хлопотами, каковые могли бы относиться к обладателю прежней фамилии Бирюков…

Вова и не подумал оглядываться в поисках встречающих – с самого начала было договорено, что вящей конспирации ради Смолин не будет идиллически торчать на перроне, а встретятся они возле машины. Он подхватил бежевого цвета сумку, не слишком и туго набитую, закинул ее на плечо, целеустремленно двинулся к одной из будочек, откуда подземные переходы вели в здание вокзала…

И тут же вокруг него возникла нестандартная суета – трое в штатском, как чертики из коробочки, с трех сторон сомкнули кольцо, один взял за локоть, другой предъявил нечто ужасно похожее на красную книжечку… Перекинулись парой фраз, теперь за оба локтя держат… и вскоре же Вова с поскучневшим, унылым лицом скрылся в будочке, бдительно сжатый с двух сторон крепенькими парнишками в цивильном, а третий шагал сзади опять-таки на близкой дистанции… Сгорел Багдасарян…

Смолин все это время так и стоял на эстакаде, не привлекая внимания – не заламывать же руки мелодраматическими жестами? Он только посерьезнел лицом, стиснул зубы, чувствуя себя чрезвычайно мерзко: с этой стороны он никак не ожидал поганых сюрпризов… В голове у него отчаянно пытались слиться в единое целое некие смутные, нечеткие версии, которые еще не удалось отшлифовать…

Поскольку делать здесь более было совершенно нечего, он походочкой никуда не спешащего человека стал спускаться, держа длинную трость так, чтобы она не задевала ступеньки. Пару раз на него косились, конечно – к стандартным клюшкам из аптеки Россия-матушка привыкла, а вот фасонные трости носить разучилась. Ладно, черт с ними – береженого бог бережет.