— Я тоже. — Я назначаю тебя главой Счастливой долины. Отведи своих людей туда до наступления темноты. Баст Гиввен молча отправился к своим людям. Они зашевелились и вскоре покинули Долину Бенбека. Джоз пересек долину и перешел к груде обломков, загромоздивших Путь Кергана. Его душил гнев, когда он глядел на разрушения; на мгновение он заколебался в своей решимости. Не должен ли он полететь на черных корабле к Керолайн и попытаться отомстить Базовым? Он остановился перед пиком, где помещались его апартаменты. По какому-то капризу случайности из-под обломков видна была часть мраморного шара. Взвесив обломок на ладони, он взглянул на небо, где Керолайн мигала красным цветом, и постарался привести в порядок свои мысли. Из глубоких тоннелей появились люди Бенбека. Подошла Фейд. «Какие ужасные события, какая великая победа!» Джоз швырнул обломок мрамора обратно в груду камней. «Я чувствую то же самое. И где это кончится, никто не знает меньше, чем я».

Над черными громадами домов висела бледная луна. Призрак вышел из-за угла, загородив дорогу.

Прохор становился и засунул руки в карманы, ожидая дальнейших событий.

Очень мило! Эдакий некрупный призрак в плаще и помятой шляпе, с худым лицом и щетинистым подбородком. Да к тому же еще и нетрезвый… Фи! В конце концов, это могло продолжаться долго, а терпение у Прохора не железное.

— Ну, ты! — сказал он. — Чего ты?.. Иди, иди, у тебя свои дела, у меня свои.

Призрак что-то невнятное промычал и, ударив себя кулаком в грудь, исчез в стене ближайшего дома. Прохор пожал плечами и, тщательно выбирая дорогу, но несмотря на это ежеминутно попадая в лужи, пошлепал дальше.

Где-то противно кричал птеродактиль. Ветер шевельнул волосы, пронеся с собой мгновенное облегчение, и тут же стих. На ближайшей крыше два призрака обнимались и целовались, прекращая это милое занятие только для того, чтобы вволю поикать.

Он свернул в проходной двор, долго карабкался по кучам мусора, битого стекла и два раза чуть не упал. Сперва поскользнувшись на какой-то липкой и вонючей дряни, а потом — когда под ним рассыпалась горка битой черепицы. Серые тени перебегали дорогу. А в конце пути с крыши дома, возле которого он проходил, упал кирпич и с треском разлетелся на мелкие кусочки.

Все же он дошел и долго возился с дверным замком, который ни за что не хотел открываться.

Наконец ключ повернулся, дверь со скрипом отворилась, и Прохор, ругаясь самыми последними словами, вошел в дом.

Он прошел длинным, неосвещенным коридором мимо комнаты Профессора, из которой доносилось пощелкивание и пахло серой, мимо комнаты Торгаша, где было тихо. Неожиданно обернувшись, увидел, как из логова Торгаша выскользнуло что-то серое, расплывчатое и, быстро-быстро пробежав по коридору, вдруг пропало.

Усмехнувшись, Прохор вошел в свою комнату и, мягко прикрыв дверь, остановился, нащупывая в кармане спички.

Он зажег стоявшую на столе свечу, отпил из помятого бидончика пару глотков воды и, стряхнув с усов капли, стал растапливать печку. Когда «буржуйка» весело загудела, он сел к ней спиной и некоторое время глядел на Кроху, который спал, приоткрыв рот и тихонько посапывая. На правой щеке у него отделился кусок кожи и виднелось черное мясо. Прохор перевел взгляд на Пэт. Она лежала свернувшись клубком, подложив под щеку узкую ладонь. Дальше, возле самой стены, раскинув полные руки, спал Март. Круглый живот его то вздымался, то опадал.

Вздохнув, Прохор подошел к окну и долго смотрел на ночной город. Где-то далеко, кварталов за пять, полыхало зарево — то ли пожар, то ли призраки веселились.

Прохору стало тоскливо. Он подумал о том, что когда-нибудь все это кончится, надо только терпеть, стиснуть зубы и надеяться на лучшее, потому что хуже уже некуда. А еще он немного удивился своему такому долгому терпению, и, наверное, в этом удивлении была также гордость, потому что мало кто столько вытерпит, а он вот смог. Главное, быть спокойным и знать — так и должно быть, слепо верить, что все это рано или поздно кончится.

Он повесил пальто на гвоздик, разгрузил карманы и, оглядев внушительную кучку картошки, подумал, что пальто у него действительно замечательное, а особенно карманы, в которые можно спрятать все что угодно…

Подождав, пока не появятся угли, он положил на них картошку и прикрыл ее золой. А сам сел возле «буржуйки» и грелся, покуривая заплесневелую сигарету. Он с наслаждением вдыхал сладковатый дым, размышлял о том, что надо бы достать Марту хорошее пальто и лучше бы с такими же замечательными карманами, как у него. А Кроху придется отдать призракам, никуда не денешься. Он еще много о чем думал. Например, о том, что в соседнем доме раньше жила лопоухая девочка, которая однажды остановила его, тогда еще несмышленого балбеса, на улице и сказала, что любит. Безо всяких вступлений подошла, сказала: «Я тебя люблю» и стала с любопытством ждать, что он ответит. А он от неожиданности растерялся, выдавил из себя: «Даже так?» — и бросился от нее бежать, как от морского чудовища.

Интересно, где она теперь? Кто знает? Может, сидит точно так же у печки и вспоминает о том, как однажды призналась в любви одному юному придурку и как он позорно при этом струсил? Тут он подумал, что быть этого не может. Скорее всего, она превратилась в серую тень и шастает по ночному городу, а может, подалась к призракам. Скорее всего…

А потом проверил картошку, которая уже испеклась, и, вытащив ее из печки, разложил на четыре порции. Замер, прикидывая, кого будить первым. Но тут Март дрыгнул во сне ногой, а так как лежал у стены, то нога провалилась в нее по колено, очевидно, высунувшись на улицу. И пока Прохор с изумлением на все это глядел, Март вытащил ногу и поджал под себя.

Прохор зачем-то потрогал стену возле постели Марта и уже хотел пощупать его самого, но передумал и вернулся к печке. Как-то сразу заледенев, переделил картофель на троих и стал будить Пэт с Крохой. Это было тяжким делом, потому что просыпаться они не хотели, а только сворачивались в клубки, как ежики, и старались прикрыться одеялами.

Тогда он плеснул на них водой, и минут через пять Пэт уже уплетала ароматную, горячую печеную картошку. А Кроха ел прямо с корочкой, на зубах хрустели угольки и вокруг губ появился черный налет. Прикончив свою порцию, он выцыганил у Пэт еще одну картофелину и, тотчас же с ней расправившись, мгновенно заснул.

Прохор ел неторопливо, смотрел на Пэт, любуясь хрупкой тепличной красотой, которая всегда будила в нем жалость и желание защитить.

— А Март? — спросила она.

— Он уже наелся, — сказал Прохор и поспешно поинтересовался, как дела. Пэт стала рассказывать, как они сидели, ждали его, и только Март один раз выходил за водой, был очень долго, но вернулся пустой, хорошо хоть вернулся. А еще кто-то стучал в окно, но они не открыли, а Кроха плутует в домино, а Март в последнее время какой-то молчаливый и раздражительный. И вода кончается.

Она все рассказывала и рассказывала, а Прохор смотрел на нее, забыв обо всем, очарованный лицом этой девочки, потому что оно было прежним, таким, как недавно и так невозможно давно.

Она опустила голову на старый ватник, который заменял ей подушку, и еще что-то говорила, но голос становился все тише. Прохор доел картошку, и пристроился рядом. Они немножко пошептались, а потом уснули.

Проснулись утром — от грохота. За окнами двигались батальоны шкафов и этажерок, роты трельяжей и диванов, бригады столов и легионы стульев, а также козетки, кушетки, тумбочки и еще множество другой деревянной и пластиковой мебели. Все это двигалось вдоль по улице, сталкиваясь, сдирая друг у друга полировку и устилая асфальт осколками зеркал.

Из подъездов выбегали люди, ошалело рассматривая это странное шествие. Но кое-кто уже сообразил что к чему: двое самых предприимчивых ринулись в мебельную колонну, отбили понравившийся шкаф и, как он ни отмахивался дверцами, как ни упирался, утащили во двор своего дома, где намертво привязали к дереву. Тут все очнулись. Появились веревки, лица людей стали азартными, а руки приготовились хватать.