У Уэса, похоже, голова закружилась от успехов.

— Смотри! — радостно говорит он, протягивая мне свой Архивный лист. На нем значится имя какого-то ребенка. — Вот это мой. — Он переворачивает листок и показывает мне список из шести имен на другой стороне. — А вот это — твой. Одна голова — хорошо, а две — еще лучше.

— Уэсли, ты слышал? Это не игра.

— Это не значит, что нам не удастся повеселиться. И смотри сюда.

Он постукивает по центру моего листка, где выделяется одно имя.

Я вздрагиваю, понимая, что рискую встретить еще одного Убийцу Хранителей. Воспоминания еще свежи. Но Уэсли выглядит на удивление довольным.

— Вперед, мисс Бишоп. — Он протягивает мне руку. — Пойдемте на охоту.

Уэсли Айерс невыносимо, приторно мил.

— И тогда этот шестилетний дикарь пытается сбить меня с ног…

Слишком болтлив.

— …а ведь он совсем маленький, и вдвое ниже меня. Так что дело кончается тем, что он со всей дури бьет меня по коленям…

Слишком энергичен.

— …то есть ему всего шесть, но эти футбольные кеды с шипами…

А это означает лишь одно.

— Он рассказал тебе все, — говорю я.

Уэсли сдвигает брови, но продолжает улыбаться:

— Ты вообще о чем?

— Роланд тебе все рассказал, не так ли? Что у меня погиб брат.

Его улыбка понемногу блекнет, и он кивает.

— Я уже и так знал, — признается он. — Я увидел его, когда твой отец взял меня за плечо. Потом — когда ты пыталась отмутузить меня в Коридорах. Я не лез в голову твоей мамы, но все видно по ее лицу и сквозит в каждом шаге. Я ничего не выискивал, Мак. Он прямо на поверхности. Этим отмечена вся ваша семья.

Я не знаю, что сказать. Мы стоим посреди Коридоров, и притворство и неискренность сползают с меня, как шелуха.

— Роланд сказал, что произошел какой-то инцидент. Что он больше не хочет оставлять тебя одну. Я не знаю, что приключилось. Но я хочу, чтобы ты знала — теперь ты не одна.

Глаза горят от непролитых слез, и я сжимаю зубы, глядя себе под ноги.

— Ты держишься? — спрашивает он.

Ложь уже вертится у меня на языке, но я отбрасываю ее прочь:

— Нет.

Уэс опускает взгляд.

— Знаешь, я как-то подумал, что когда мы умираем, то лишаемся всего. — Он шагает по проходу, продолжая говорить, и мне приходится плестись за ним. — Вот что больше всего пугало меня в смерти: не факт, что ты больше не сможешь жить, а то, что ты лишишься всего, что собирал всю свою жизнь: всех знаний, всех воспоминаний. Но когда тетя Джоан рассказала мне об Архиве и Историях, все изменилось. — Он замирает на повороте. — Архив значит, что прошлое никогда не будет забыто. Не будет утеряно. И знание это освобождает, придает сил. Позволяет смотреть в будущее с надеждой. И к тому же нам нужно писать свои собственные Истории.

— Боже мой, какая банальность!

— Знаю, мне стоит попробовать писать тексты к поздравительным открыткам.

— Не уверена, что там будет раздел, посвященный сантиментам об Историях.

— Вот незадача!

Я улыбаюсь, но говорить о Бене мне не хочется.

— Твоя тетя Джоан. Это она тебя обучила?

— Технически она моя двоюродная бабушка. Дама с голубыми волосами… известная как Джоан Петрарк. Она — страшная женщина.

— Она еще жива?

— Ага.

— Но она передала тебе свою работу. Значит, она лишилась всех полномочий?

— Не совсем. — Он колеблется и прячет от меня взгляд. — Пост может быть передан по наследству, если существующий Хранитель недееспособен. Тетя Джоан несколько лет назад сломала ногу. Пойми меня правильно, она кому угодно сто очков вперед даст. Быстрая, как молния, даже со своей тростью. У меня даже шрамы остались как вещественное доказательство. Но после несчастного случая она передала работу мне.

— Наверное, это классно, когда есть возможность с кем-то поговорить об этом. Просить помощи или совета. Слушать ее байки.

У Уэсли грустно вытягивается лицо.

— Вообще-то… все не совсем так.

Я чувствую себя идиоткой. Конечно, она ведь ушла из Архива. Значит, ее отформатировали и стерли воспоминания.

— После того как передала мне свой пост, она все забыла. — Его глаза полны боли, и эта боль мне знакома. Может, я не способна паясничать, как Уэс, но я понимаю его чувство одиночества. Нелегко приходится, когда тебя окружают люди, которым не дано узнать, но если у тебя был кто-то подобный и ты его потерял… Неудивительно, что дед хранил свой титул до самой смерти.

Уэс выглядит потерянным, и я не знаю, как привести его в чувство. Но мне и не приходится этого делать. Вместо меня это делает История. Вдали раздается звук, и, словно по мановению волшебной палочки, Уэсли снова улыбается. В его глазах появляется задорный огонек, похожий на неутолимый голод, который я вижу в глазах Историй. Уверена, иногда он выходит в Коридоры просто чтобы подраться.

Звук повторяется. Миновали те дни, когда мы должны были шляться по Коридорам, выискивая Истории. Теперь они находят нас сами.

— Что ж, похоже, ты давно мечтал здесь поохотиться, — говорю я. — Думаешь, ты к этому готов?

Уэсли галантно кивает:

— После вас.

— Супер! — говорю я, с хрустом разминая пальцы. — Старайся держать руки при себе, чтобы я могла сосредотачиваться на работе, а не отмахиваться от этой жуткой рок-музыки, исходящей от тебя.

Он изумленно поднимает брови:

— Мой звук похож на рок-группу?

— Не думай о себе так много. На рок-группу, которую закидали тухлыми помидорами.

Он улыбается еще шире:

— Потрясающе. И, если уж на то пошло, ты звучишь как гроза. И если безупречная игра моей рок-группы тебя отпугивает, учись ее приглушать.

Мне не хочется признавать, что я не умею и не знаю как, поэтому я усмехаюсь. Мы снова слышим Историю — она стучит кулаком по двери. Я снимаю ключ с шеи и несколько раз обматываю шнурок вокруг запястья, пытаясь унять бешено стучащее сердце.

Надеюсь, это не Оуэн. Эта мысль неожиданна для меня самой. Не могу поверить, что сейчас я готова встретиться еще с одним Хупером вместо того, чтобы возвращать Оуэна. Хотя это никак не может быть Оуэн. Он ни за что не станет шуметь, если только не начал срываться. Может, стоило рассказать о нем Уэсли, но Оуэн тоже является частью расследования и попадает в категорию вещей, о которых мне не позволено говорить. Однако если Уэс найдет Оуэна, или наоборот, как я смогу объяснить, что эта История мне нужна, что я защищаю его от Архива, что он — ключ к разгадке преступления? (И ничего больше, повторяю я, не веря самой себе.)

Я не смогу этого объяснить.

Придется надеяться, что Оуэн сообразит держаться от меня подальше.

— Расслабься, Мак, — говорит Уэсли, по-своему истолковав мое напряжение. — Я буду тебя защищать.

Я от души смеюсь:

— Точно. Ты и твои колючие волосы спасете меня от злых монстров.

Уэс достает из кармана куртки цилиндр, встряхивает его, и цилиндр превращается в посох.

Я смеюсь:

— Я и забыла про твою палку! Неудивительно, что тебя заломал шестилетний мальчик. Ты выглядишь так, будто готов разбить пиньяту.[5]

— Это посох бо.

— Это палка. Лучше убери ее. Большинство Историй уже и так напугано, Уэс. Ты только все испортишь.

— Ты говоришь о них так, будто они живые люди.

— А ты говоришь так, будто они ими не были. Убери палку, сказала!

Уэсли ворчит, но складывает посох и прячет его в карман.

— Твоя территория, — уступает он, — твои правила.

Снова раздается стук и тихое: «Эй, есть кто-нибудь?» Мы поворачиваем за угол и останавливаемся.

В тупике стоит девочка-подросток с рыжими волосами и с ногтями, покрытыми синим облупившимся лаком. Она изо всех сил колотит по двери кулаком.

Уэсли подходит к ней, но я останавливаю его взглядом. Она резко оборачивается и смотрит на меня глазами, заполненными чернотой.