— Бог мой! Сколько же времени ты проводишь перед зеркалом, нарцисс?

— Все еще недостаточно, Мак. Недостаточно. — Его голос напряжен. — А ты молодец, попыталась отвлечь меня разговорами о моей внешности. Но на этот раз не сработает. Что происходит?

Я вздыхаю. И в первый раз по-настоящему смотрю на Уэсли. Порез на щеке уже начал заживать, но на скуле появился свежий синяк. Он аккуратно обращается с левой рукой, судя по всему, блокировал ею сильный удар. И вообще он кажется измотанным.

— Куда ты пропал этим утром? — говорю я. — Я ждала.

— Пришлось задержаться.

— Зачищал свой лист?

— На листе имен не было. Когда я вышел в Коридоры… У меня попросту не хватало рук. Не хватало времени. Я с трудом остался в живых и в едином теле. Твоя территория перегружена, но моя в одно мгновение стала просто непроходимой.

— Тогда не надо было приходить. — Я отворачиваюсь и иду по холлу.

— Я твой напарник, — идет он следом. — И в этом все дело. Ты была на разбирательстве, Мак. Своими ушами слышала решение. Мы сможем быть вместе до тех пор, пока моя территория чиста. Кто-то умышленно это сделал. И я все утро пытался разобраться, почему какой-нибудь работник Архива может оказаться против того, чтобы мы работали вместе. И все, к чему я пришел, — что еще многого не знаю. — Он хватает меня за локоть, и я делаю над собой усилие, чтобы не отстраниться, пытаясь избежать его шума. — Я действительно многого не знаю?

Я теряюсь, не зная, что ему сказать. У меня не заготовлено подходящей правды или лжи, чтобы все исправить. Я подвергаю его опасности, просто позволяя ему быть рядом, собственноручно рисую на его спине мишень. Ему будет лучше, если он станет держаться подальше. Если я смогу держать его на расстоянии от всей этой чехарды. От самой себя.

— Уэсли… — Все и так уже рухнуло. Я не хочу испортить и это тоже.

— Ты мне доверяешь? — Его искренний вопрос застает меня врасплох.

— Да. Доверяю.

— Тогда поговори со мной. Что бы здесь ни творилось, позволь мне помочь тебе. Ты не одна, Маккензи. Наша жизнь и так состоит из секретов и вранья. Я хочу, чтобы ты знала: от меня необязательно что-либо скрывать.

Его слова разбивают мне сердце. Потому что я чувствую его искренность. Но я не могу ему довериться. Не должна. Не должна говорить об убийствах, отформатированных Историях, Библиотекаре-отступнике, Регине и Оуэне. И дело не в том, что я молчу из благородного побуждения уберечь его от опасности. Мне просто страшно.

— Спасибо, — отвечаю я. Чем-то это напоминает отстраненное равнодушие человека, отвечающего на пламенное «я люблю тебя» словами «я знаю». Поэтому я добавляю: — Мы — команда.

Я ненавижу себя.

Его плечи устало опускаются. Он убирает руку, оставляя после себя тишину более невыносимую, чем его шум. Он выглядит измученно, под глазами пролегли темные круги.

— Ты права, — без выражения говорит он. — Мы — команда. Поэтому я даю тебе последний шанс рассказать мне, в чем дело. И не пытайся соврать. Перед тем как сделать это, ты будто пробуешь слова и слегка сжимаешь зубы. Слишком часто ты это делаешь. Так что даже не пытайся.

И тут я понимаю, как устала от лжи, недоговорок и полуправды. Я подвергаю Уэса опасности, а он все еще здесь, со мной, и готов противостоять всему этому хаосу. Он заслуживает знать все, что знаю я. И я хочу заговорить, собираюсь рассказать ему все, уже открываю рот, как вдруг он хватает меня за затылок, притягивает к себе и целует.

Меня окутывает шум. Я не пытаюсь отгородиться от него, не пытаюсь бежать, и вдруг понимаю, что на самом деле он шумит, как летний дождь.

Его губы задерживаются на моих, требовательно и долго.

Упоительно.

И вдруг он отстраняется, прерывисто дыша.

Его рука безвольно падает вниз, и я все понимаю.

На нем нет кольца.

Он не просто целовал меня.

Он меня прочел.

Его лицо исказилось от боли, и хотя я не могу знать, что именно он увидел, этого достаточно, чтобы он резко отвернулся и, бушуя и кипя от злости, бросился прочь.

Уэсли уходит, хлопнув дверью, а я отворачиваюсь и со всей силы бью по стене. Желтые обои рвутся, и мой кулак пронзает острая боль. С зеркала на противоположной стороне на меня смотрит собственное отражение. Я кажусь такой потерянной. Теперь я четко это вижу в своих глазах. Они у меня такие же, как у деда. Задержав взгляд, я пытаюсь найти в себе хоть что-то, похожее на него. Ищу способность лгать, улыбаться, жить и просто быть, и ничего не могу найти.

Какой кошмар! Правда запутанна, и ложь тоже, и, несмотря на то, что говорил дед, человека невозможно разделить на аккуратные красивые куски, как праздничный торт.

Я отстраняюсь от стены. Злоба в моей груди перерастает во что-то темное, беспокойное. Нужно найти Оуэна. Я поворачиваюсь к двери в Коридоры, достаю из кармана Архивный лист и снимаю с шеи ключ. Сердце уходит в пятки, когда я разворачиваю его. Хотя я уже не обращала внимания на постоянное поскребывание в кармане, я и предположить не могла, что он будет исписан именами. Мои ноги прирастают к полу, и на мгновение мне кажется, что это уже слишком, что не стоит идти туда одной, без Уэсли. Но, вспомнив о нем, я ускоряю шаг. Мне не нужна его помощь. Я была Хранителем еще тогда, когда он вообще не знал, что Хранители существуют. Сняв кольцо, я вхожу в Коридоры.

Как же здесь шумно.

Шаги, вопли, бормотание и грохот кулаков в двери. Меня охватывает страх, но я не пытаюсь с ним справиться — он поможет мне оставаться настороже. Я даже получаю удовольствие от момента. Громкий пульс в ушах становится белым шумом и вытесняет все остальное. Остается только инстинкт, привычка и мускульная память. Я иду по Коридорам в поисках Оуэна.

Я с трудом преодолеваю один проход. Мне приходится обезвредить пару слишком задиристых подростков. Когда за ними закрывается дверь на Возврат, на листе тут же появляются новые имена. По моей шее сбегает капля холодного пота. Лезвие ножа у моей лодыжки нагрелось, но я не спешу его доставать. Он мне не нужен. Шаг за шагом я прокладываю путь к убежищу Оуэна.

И тут на моем листе начинают появляться Убийцы Хранителей.

Еще две Истории.

Еще две схватки.

Устало опираясь на дверь и переводя дух, я смотрю на лист.

Еще четыре имени.

— Да будь ты проклят! — Я бью кулаком в дверь, еще не придя в себя. Меня начинает побеждать усталость, азарт сменяется разочарованием — вместо каждой возвращенной Истории я получаю две или три новых. Список невозможно сократить, не говоря уже о том, чтобы полностью его очистить. Если тут творится такое, то что происходит в Архиве?

— Маккензи!

Я поворачиваюсь к Оуэну. Он обнимает меня, и в первый раз за все время его тишины недостаточно, чтобы вытеснить боль, обиду и злость. И воспоминание о выражении глаз Уэсли перед тем, как он ушел.

— Все разваливается, — говорю я, уткнувшись в его плечо.

— Знаю, — отвечает Оуэн, целуя меня в щеку, затем в висок и утыкаясь в него лбом. — Знаю.

Тишина понемногу окутывает меня, и я вспоминаю, как он держал в ладонях лицо Регины, прижимался к ней головой, что-то настойчиво говорил. Но как она там оказалась? Как он ее нашел? Он хотя бы понимал, что она собой представляет? Может, поэтому ему стерли память?

Но это ничего не проясняет. Стены Коронадо и воспоминания Историй были отформатированы двумя разными людьми, дотошно и тщательно, а время, стертое со стен, совпадает со временем, пропавшим из воспоминаний людей. Но квартира Анджели осталась неотформатированной, значит, они что-то упустили или не сочли эту информацию важной. Тогда почему, в таком случае, Оуэн ничего не помнит? Ведь у других Историй бреши в памяти занимали несколько часов или день. Почему же Оуэн не помнит нескольких месяцев?

Что-то не складывается. Если только он не лжет.

Как только я допускаю эту мысль, меня охватывает страшное предчувствие. Словно оно ждало своего часа, а теперь накрывает меня с головой.