– С этим ясно. Что дальше?

– Другая причина – множество иноземцев понаехавших в Москву. Места им в Немецкой слободе разместиться не хватило, вот подьячие в приказе от невеликого ума и надумали расселять их по избам горожан. Те, понятное дело, друг с дружкой не то что договориться, но и уразуметь не смогли. Сами, поди, ведаете, ваше величество, обычаи, да привычки у всех разные, оттого всяческие нелепицы и обиды взаимные. От них же и до драки с поножовщиной недалече. Посему мыслю так, надо всех приезжих как можно быстрее по разным местам расселять. Пусть строятся, землю пашут, ремеслами занимаются, а труды дел своих на рынках продают. А у продавцов не про веру, а про цену спрашивают.

– Разумно говоришь. Продолжай!

– Ну и напоследок, государь, не велите казнить, коли по скудоумию, что не так скажу. Была и третья причина.

– Говори, – разрешил я.

– Смерть государыни тоже народ взбаламутила, – решительно начал дьяк. – На немцев клевещут, мол, они ее со свету сжили, за вероотступничество. Понятно, что глупость сие, но слухи такие в народе ходят. Простите, государь, если неладно сказал, а только утаивать правду не в моем обычае! Сам не раз про то слышал и в опросных листах читал…

– Это все?

– Нет. Но про то мне и думать соромно, не то, что августейшей особе в глаза сказать.

– Господи! – не выдержал я, – где же ты таких велеречивых оборотов понабрался? Сказано тебе, говори прямо!

– Помилуйте, ваше величество!

– Пока вроде не за что казнить, так что и миловать не к спеху. Говори, собачий сын, хватит из меня жилы тянуть!

– Толковали иные, что вы, государь, постов не соблюдаете, телятину едите и к блуду склонность имеете. Царицу сами со свету сжили, чтобы девок распутных в Кремль водить! – разом выпалил дьяк и зажмурился.

– Твою ж мать! – только и смог ответить я на это. – И многие такое плетут?

– Слава богу, нет. Тем же, кто осмелился, я уж хотел было приказать языки подрезать, да поостерегся от самовольства. А ну как ваше величество пожелает следствие провести? Потому прошу высочайшего разъяснения, что дальше делать?

– Ни хрена не делать, – отмахнулся я.

– Как же это?!

– Да вот так! Если начнем людей калечить за разговоры, сразу все узнают и подумают что в это правда. А тут поболтают языком немного да через время самим надоест!

– Как будет угодно вашему величеству! – с готовностью согласился дьяк, хотя по глазам было видно, что он мою снисходительность не одобряет.

Едва первый солнечный луч коснулся тесаной кровли теремного дворца, как на нее взлетел петух, ухитрившийся ускользнуть с поварни во время вчерашней неразберихи и громко, как будто желая что-то кому-то доказать, закукарекал.

– Какого черта? – пробурчал лежащий на кровати мужчина и, перевернувшись на другой бок, попытался уснуть, но тут несносная птица заголосила снова.

Приподняв голову, он осмотрелся в горнице, как будто видел ее впервые, потом остановил взгляд на сладко посапывающей пышнотелой блондинке. Осторожно выбравшись из-под одеяла, чтобы не потревожить сон любвеобильной фемины, русский царь накинул на обнаженное тело шелковый халат, подаренный в числе прочего персидским шахом, и собрался было выйти вон, но не тут-то было.

Как выяснилось, женщина, приложившая все усилия, чтобы утомившийся за долгий день государь умаялся еще больше, вовсе не спала. Приподнявшись на кровати так, чтобы была видна ее грудь, она похлопала ангельскими глазками на кукольном личике и жалобно спросила:

– Вы уже уходите, мой кайзер?

– Увы, моя дорогая Анхелика, – усмехнулся тот, – но дела государства не могут ждать!

– Ах, как это печально, – сложила она губки бантиком, явно напрашиваясь на поцелуй, но государь ограничился лишь тем, что помахал рукой и вышел вон.

На лице любвеобильной фемины на мгновение появилось выражение досады, и она не смогла удержаться от колкого замечания:

– Значит, это все? Ой, а разговоров-то было!

Хотя, если поразмыслить хорошенько, все было совсем не плохо. Странник, за которым она столь упорно охотилась, оказался вовсе не так неприступен. К тому же, нельзя сказать, чтобы он был плохим любовником. Вовсе нет, Мекленбуржец был страстен, внимателен к ее желаниям и упорен в достижении цели, однако… где хотя бы маленький подарок для женщины, отдавшей ему без остатка всю себя? Золотое колье с драгоценными каменьями, а лучше сразу поместье? Нет, право же, все мужчины одинаковы!

Но ничего, она ведь не такая дура, как эта простушка Лямке или много о себе воображающая Алена Вельяминова! Будут у нее и бриллианты, и обширное поместье, а может даже… от открывающихся перспектив у девушки захватило дух и она, решительно откинув одеяло, встала, полная решимости продолжить борьбу и победить. Впрочем, если бы она видела сейчас своего любовника, оптимизма у нее явно бы поубавилась, но к счастью или, наоборот, к сожалению, способности видеть сквозь стены у Анхелики не наблюдалось.

Выйдя из горницы, я решительно проследовал мимо застывших при виде меня как каменные изваяния часовых. Если бы на их месте оказались спальники, за смешки и улыбки последовала бы немедленная расправа, но это были ратники из хоругви Михальского. Корнилий и раньше иногда вел себя как параноик, а после первых известий о бунте и вовсе наплевал на все условности и обычаи, выставляя рядом с моей спальней караул из своих людей. Эти ребята не раз прикрывали мне спину в сражениях, так что им некоторые вольности вполне простительны. Главное, чтобы не на людях.

Добравшись до мыльни, я скинул с себя халат и, взяв в руки полный ушат остывшей уже воды, вылил ее себе на голову. В голове сразу прояснилось.

– Ваня-Ваня, что же ты творишь?! – покачал я головой, глядя на неверное отражение в кадке с водой.

Впрочем, вопрос это бы, что называется, риторическим и ответа я на него давать не собирался. Еще пара ушатов, окончательно вернули мне бодрость духа, и ясность мысли, после чего я зычно крикнул, подзывая придворных:

– Эй, лежебоки. Подавайте одеваться!

За стеной сразу же послышался какой-то шум, затем началась суета, после чего дворцовые холопы во главе со стряпчим притащили мне платье. Поскольку в бой я сегодня идти не собирался, оно на сей раз русское. Довольно длинная рубаха из тончайшего льна с косым воротом и искусной вышивкой и такие же подштанники. Затем зипун из зеленого сукна с желтой оторочкой и синие порты. Длинный кушак, сапожки из красного сафьяна, шапка с красным верхом. А поверх всего богато украшенная золотым шитьем и шнурами однорядка из зеленой тафты.[28] Короче, красота неописуемая!

И, конечно же, оружие. Неизменная шпага, подаренная когда-то Густавом Адольфом и парный к ней кинжал, да еще два небольших пистолета, работы Первуши Исаева. Тоже самых простых, без всяких драгоценных камней, золота и прочих излишеств, только с серебреной насечкой по стволу и замку, без которых совсем уже нельзя.

Разумеется, у русского царя имеется и другое вооружение. Парадное, а потому богато изукрашенное. Его задача придавать блеск моему царствованию и поражать подданных роскошью. Его носят за царями специально обученные люди – рынды. У одного сабля, у другого рогатина, третий с саадаком и так далее. Всего почти два десятка человек.

При мне появилась еще пара с царским карабином и пистолетами. Их тоже изготовил Исаев, но на сей раз, что называется, с полным фаршем. Приклад и ложа ружья, как и рукояти двух пистолей, покрыты сплошным узором из филиграни, по стволу и замку золотая насечка, а драгоценных камней больше, чем у иного иноземного правителя на короне. При всем при этом, у них неплохой бой, я проверял. Но все же, ходить в бой с произведением ювелирного искусства в руках, немного чересчур даже для меня.

– Вы разве не наденете доспехи, государь? – встревоженно поинтересовался Михальский.

– И рад бы, да придется, – тяжело вздохнул я. – Ты себе не представляешь, как они мне вчера надоели. Когда снял, думал, что заново народился.