– Но, на кого я оставлю раненых? – растеряно развел руками Вацлав.

– Сейчас все на стенах. Во дворце паши никого нет!

– Я не знаю…

– Тьфу на тебя! – вышла из себя Нахат. – Ты не мужчина, если не можешь держать слово! Я пойду одна, но тогда забудь, что знаешь меня…

Закончив свою пылкую речь, она развернулась и решительно выбежала прочь со двора, оставив Попела в полном замешательстве. Не зная, что делать, толи бежать вслед за ней, толи вернуться к раненым он растеряно обернулся и увидел, одну из своих добровольных помощниц – рослую и красивую казачку Настасью.

– Что встал как вкопанный, дурень? – усмехнулась женщина. – Уж не знаю, куда она тебя звала, а только если теперь же не побежишь, так потеряешь!

– Вы разве знаете, что она девушка? – растерялся Вацлав.

– А что у меня глаз нет? – удивилась та, и, видя, что он никак не может решиться, рассердилась. – Вот же выпучил глаза, истукан проклятущий. Беги, говорю, покуда не упустил!

Оставив лазарет, Нахат направилась прямиком к бывшему дворцу, занятому теперь войсковым атаманом и его ближайшими соратниками. По ее расчетам в этот решительный момент никто из них не останется дома, а значит, проникнуть туда не составит большого труда. Конечно, ей было обидно и горько, что единственный человек, которому она решилась довериться, оставил ее в тяжкую минуту одну, но может это и к лучшему. Зачем ей вообще интересоваться мужчинами, пока она не отомстила? А он вовсе не такой красивый и добрый, как ей казалось раньше. И уж конечно он не храбрец, а потому…

Что «потому» додумать она не успела. Если все казаки и впрямь как один отправились на стены, то среди охотников имелись люди разного сорта. Один из них, по прозванию Осип Кривой, прятался в одном из полуразрушенных татарских домов, здраво рассудив, что турецкие пули летят слишком часто, а потому могут ненароком и его зацепить. И вообще, он задаром свою голову терять не нанимался!

Увидев крадущуюся вдоль стен Нахат, бывший разбойник насторожился. То, что в мужской одежде прячется девка, он, как и многие из его сотоварищей, догадался давно и был не прочь познакомиться с ней поближе. Но та, мало того, что скрывала свой пол, находилась еще под покровительством колдуна иноземца и самого полковника Панина, чтоб ему ни дна, ни покрышки, проклятому! Только вот сейчас, ни того, ни другого рядом нет, а она рядом.

Как не сторожилась юная черкешенка, а уберечься не получилось. Чья-то грязная рука зажала ей рот, а вторая приставила нож к тоненькой шее.

– Будешь кричать, зарежу, – посулил ей Осип, обдав неприятным запахом из щербатого рта. – Кивни, коли поняла!

Та, поняв, что сопротивляться не получится, судорожно кивнула и он затащил ее в свое убежище.

– И впрямь девка, – удовлетворенно хмыкнул охотник, деловито ощупав добычу. – Оно, конечно, с голодухи и мальчонка сгодился бы, но все же лучше с девицей!

– Что тебе надо? – тихо спросила она, когда тот убрал руку с ее рта.

– Ничего особенного, – осклабился бывший разбойник. – Ублажишь меня разок-другой, как следует, глядишь, и отпущу подобру-поздорову!

– Я буду кричать!

– Гы! Кричи, сколько влезет, кто тебя услышит?

– Ах ты, грязный шакал! – взвизгнула Нахат и бросилась на негодяя с маленьким кинжалом.

Однако тот был настороже и сумел увернуться, ударив при этом девушку в живот и, когда она согнулась от боли, отобрал у нее оружие.

– Вот дрянь! – сплюнул в сердцах Осип и тут же добавил строптивой добыче ногой. – Ведь я сначала по-хорошему хотел. Но коли так, не обессудь девонька, будет по-плохому!

– Отпусти ее! – раздался от порога голос Попела.

– Чего? – осклабился разбойник, обнажая тесак, после чего глумливо посоветовал лекарю. – Шел бы ты мимо, колдун, глядишь поздоровее был бы. Сам попользовался, так не жадничай, дай и другим…

– Пошел вон, zmrde zkurvene[67]! – скривился чех, жалея про себя, что второпях забыл надеть перевязь с оружием.

– А где твоя шпага? – мерзко улыбнулся Осип. – Никак забыл прихватить?

– Для такого пса, как ты, мне и батога станет! – ответил ему Вацлав, подбирая валяющийся на полу обломок жерди.

В ответ на это, разозлившийся разбойник бросился на доктора и попытался зарубить его тесаком, но прошедший суровую школу у наемников Попел оказался для него крепким орешком. Ловко увернувшись от выпада своего врага, он крепко огрел его палкой сначала по лицу, потом по плечу, разом отсушив руку, и, наконец, по ноге, заставив взвыть от боли и согнуться. Затем последовал добрый пинок в грудь и не ожидавший такой подлости охотник повалился на спину, с громким стуком приложившись затылком о бревно и затих.

Этого показалось чеху недостаточно, и он добавил все тем же ослопом по голове лежащего врага, разбив ее в кровь. Остановила его лишь мысль о том, что убийство солдата без суда может обернуться для него неприятностями и что лучше связать дезертира-уклониста и предъявить пред светлые очи полковника Панина, а тот уже, узнав о подлых намерениях схваченного с поличным преступника, изрядно накажет его сам. Так что Попел просто заломил без жалости руки противника и связал их.

– Поднимайся, pitomec[68], хватит изображать мертвого. Пойдешь своими ногами или я тебя прямо здесь прикончу.

Закончив со своим противником Вацлав нагнулся к лежащей на куче мусора Нахат. Несмотря на повреждения, девушка была жива и в сознании. Она видела, как появился ее спаситель, и как они дрались с проклятым разбойником, и как он вышел победителем из столь неравной схватки.

– Ты пришел, – еле слышно прошептала она.

– Конечно, – так же тихо отозвался он и, осторожно подняв ее на руки, понес в лазарет, заодно зорко следя за пленником, уныло тащившимся в нескольких шагах перед бравым хирургом.

Несмотря на значительные потери, понесенные осаждавшими во время подрыва насыпи и последовавшей за ним вылазки, турки и не подумали опустить руки. Напротив, неудачи, казалось, только ожесточили их и заставили трудиться с удвоенной силой. Меньше чем за две недели, был насыпан новый вал, куда больше прежнего, на котором установили уцелевшие пушки и вот уже две недели кряду топчи вели по крепости непрерывный огонь.

Топраков город был разрушен почти до основания. Досталось и прочим укреплениям, а также зданиям внутри. Спасаясь от непрекращающегося ни днем, ни ночью обстрела, казаки вырыли ямы, в которых пережидали канонаду, но стоило османам пойти на штурм, как они выбирались из своих укрытий и с удвоенной яростью бросались на врага. Изо всех бойниц и проломов звучали выстрелы, летели стрелы, а когда противник подбирался совсем близко, на их головы начинали падать камни, а под ногами рваться мины.

Раз за разом янычары набрасывались на русские позиции, но только для того, чтобы после жаркой схватки откатиться назад, теряя боевых товарищей.

Стены старой генуэзской крепости пока еще стояли, но лишь потому, что артиллерия турок была занята другими укреплениями. Казалось еще немного и защитники не выдержат нечеловеческого напряжения, но шел день за днем, а силы их не ослабевали. Державшиеся поначалу на особицу донцы, запорожцы и охотники давно перемешались и стояли на стенах плечом к плечу. А иной раз, случалось так, что Панин и его офицеры командовали казаками, а атаманы и есаулы водили в бой солдат.

Наконец, после одного особо ожесточенного штурма обороняющиеся были вынуждены оставить Топрак-кале.

– Что же вы делаете, атаманы-молодцы?! – хрипло крикнул им Родилов, потрясая саблей. – Не можно нам отступать!

– Не сладим, батька, – устало выдохнул отходивший последним Татаринов.

– Здесь надо обороняться, – поддержал его Панин. – Там только людей зря положим.

– Нет! – не согласился с ними войсковой атаман, – надо отбросить басурман, иначе они пушки к самым стенам подвинут, а тогда точно не устоять. – За мной!