– Жар костей не ломит, – пробурчал Корнилий и вокруг меня тут же засуетились оруженосцы, принесшие парадную байдану[29], на каждом кольце которой были высечены цитаты из святого писания.

Бояре, окольничие и думные дворяне не подвели. В указанный час все явились на службу в сопровождении вооруженных до зубов боевых холопов. Все в доспехах и на хороших конях. Иногда даже зависть берет, откуда у них такие?

Вообще, с лошадьми на Руси матушке беда! Своих почитай что и нет, а купить толком негде. Основной поставщик – ногайцы, приводящие каждую осень на торги табуны в десяток тысяч голов. Животные это крепкие, выносливые, неприхотливые, но при всех этих достоинствах низкорослые, а потому для латной кавалерии не годящиеся.

Поляки для своей крылатой гусарии покупают арабских скакунов у турок. Те, правда, торгуют только меринами, но у нас и тех нет. Остаются только редкие трофеи, вроде Снежка, которого когда-то отбили у татар литвины, а потом захватили мы вместе с сидящим на нем Кшиштофом Радзивилом. Литвинский магнат, к слову, до сих пор на меня злобится, причем не столько за плен, это как раз дело житейское, а за то, что я ему жеребца не вернул!

Теперь этот самый белоснежный красавец аргамак – главный производитель на царском конном заводе, где помимо него собраны самые лучшие лошади, каких только удалось достать по всей Европе. В основном, конечно, это брауншвейгские тяжеловесы. Тут моя драгоценная матушка герцогиня Клара-Мария посодействовала. Вот потихоньку улучшаем породу, но сколько потребуется времени, чтобы пересадить армию на добрых коней, одному богу известно.

А пока хорошие лошади доступны только самым богатым и влиятельным людям и большинство из них сейчас передо мной. Разодетые и важные в блестящих доспехах они выглядят весьма авантажно. С какой стороны за саблю браться тоже знают, без этого умения сейчас долго не протянешь. Ну, вот пусть и послужат, так сказать, царю и отечеству!

– Все ли явились? – громко спросил я.

Ответом мне было красноречивое молчание.

– Не понял?

– Салтыков сбежал, – скривился как от зубной боли Романов и сразу же добавил, будто оправдываясь, – а куда не ведомо!

– Все у нас так. Натворили дел, а кто непонятно, куда делись неведомо, – вздохнул я, после чего обернулся к Михальскому, – сыскать, сукина сына! Побегом своим он сам признался в крамоле и злоумышлении противу государя. Стало быть, вот вам суд мой скорый и правый. Приговариваю – виновен! Объявить Салтыкова вне закона, за голову – живого или мертвого – назначить награду, немного, скажем, десять рублей. Все вотчины и владения его – отписать на казну. Родню в Сибирь – хоть бы и в Нерчинск, пущай пользу приносят, а не крамолы куют.

– Помилуй, ваше царское величество, сгинут дети, не дойдут! – Отозвался патриарх.

– Тоже верно. С детьми мы не воюем. Велю забрать малых мне на двор, в учебу. Будем воспитывать правильно, чтобы выросли верными слугами престола царского!

– Сделаем, государь, – досадливо поморщился Корнилий. – А что, князь Сицкий здесь ли?

– Мы отродясь от боя не бегали! – с вызовом отвечал тот, выехав из боярского строя и враждебно уставился на бывшего лисовчика.

– Государь, мы готовы по слову твоему в бой отправиться, – пробасил из-под шлема боярин Шеин, явно желая прекратить перепалку. – Хочешь, сам нас веди, а нет, так назначать воеводу!

– Командует осадой Семеновского боярин Вельяминов. Вот ему под начало и поступите. А если кто вздумает местничать, так я свое слово уже сказал! – ответил ему я, подходя к коноводам.

Вскочив в седло, я сделал знак Михальскому, чтобы тот вместе со своим отрядом следовал за мной и, ударил каблуками по лошадиным бокам. Поданный мне мерин не почувствовав с самого начала укола шпор попробовал было финтить, но я сумел усмирить его и скоро мы ехали по улицам Москвы в сторону Семеновского.

Не знаю, то ли самое это село, где в известной только мне истории Петр I создал один из своих потешных полков, но сейчас это небольшой населенный пункт на полтора десятка дворов и только покосившаяся от времени церквушка не дает права называть его деревней.

По сведениям, добытым мне Грамотиным, именно там обосновались заводчики и предводители бунта. Собрав из недовольных несколько довольно больших шаек, они устроили несколько удачных налетов на Москву, после которых возвращались к себе с богатой добычей. После того, как я вместе с собранными по всему Подмосковью дворянами начал громить восставших в столице, они вернулись в село, где стали лагерем. Несколько раз отряды правительственных войск пытались выбить их оттуда, но были вынуждены отступить.

Еще накануне я велел Пушкареву с Вельяминовым блокировать их там и ни в коем случае не выпускать. В тот момент, я, конечно, даже не подозревал, о том, как меня примут думцы, но решать вопрос с бунтовщиками все равно пришлось бы. Ну что же, почему бы не совместить приятное с полезным?

– Надеюсь, ваше величество, вы не собираетесь, вести их в бой лично? – спросил, поравнявшись со мной Михальский.

– Много чести, – усмехнулся я. – Скажу лучше, от Никиты с Анисимом вестей не было?

– Пока нет, и это меня немного тревожит.

– Главное, чтобы они воров не упустили. Может, нам самим следует послать вперед разведку?

– Кажется, не стоит, – покачал головой литвин. – Вон видите по дороге пыль столбом? Бьюсь об заклад, что это посланник от наших. Так что скоро мы и так все узнаем.

И верно, скоро к нам подскакал запыхавшийся, будто бежал пешком, стрелецкий офицер.

– Беда, государь! – прохрипел он, соскочив с коня.

– Кто таков? – прикрикнул на него Михальский.

– Полусотник стремянного полка Тимофей Маслов!

– Говори, что стряслось?

– Ушли воры!

– Как?!

– Ума не приложу, как сие приключилось. Мы к ним в село не лезли, а они оттуда носа не казали. Гул стоял такой, будто там не бунтовщики, а ярмарка. Слышно было, что пели, гуляли, да время от времени из ружей постреливали. А ближе к полуночи, все стихло, а потом как полезут из всех щелей, будто клопы…

– А у вас что, сабель не было?

– Как не быть, государь! Все у нас было и сабли, и бердыши, и пищали. Как воры пошли, там мы их стрелять, а потом и рубить почали. Уж так били, что любо дорого, да в пылу боя не уследили. Самые набольшие среди разбойников углядели, где у нас слабое место да туда и ударили. Посекли заслон, да и пропали в нощи.

– Если бы из Кремля вчера сразу после заседания Дума послали гонца, – задумчиво заметил Корнилий, – он бы как раз к полуночи добрался до места!

– Не в том беда, что воры сбежали, – снова подал голос стрелец. – Полковник Пушкарев велел передать, что боярин Вельяминов ранен!

– Как?! – взвился я. – Куда? Опасно ли?

– Не ведаю, государь, а только сомнение имею, доживет ли Никита Иванович до святого причастия…

– Твою мать! – не выдержал я, и, ударив коня каблуками, галопом полетел к Семеновскому.

Ночью мятежники, пользуясь заволоченной густыми облаками Луной, отчего вокруг было не видно ни зги, малыми группами просочились сквозь редкие заслоны помещиков, к слову, особо и не горевших жаждой битвы впотьмах. Дворяне уже мысленно пересчитывали предстоящие награды и мечтали о переводе в жильцы, а то и в ряды московской избранной тысячи. От чего даже и слыша подозрительные звуки, доносящиеся из темноты, предпочли большей частью их не заметить, в крайнем случае, делая один выстрел куда-то в сторону предполагаемой опасности.

Если большая часть людей атамана Белобородова уходила из села Семеновского тихо, то особо подобранный отряд умелых и одоспешенных бойцов, снабженных к тому же огненным боем, вышел точно к позиции, где разместился сам командующий заплотом – боярин Никита Вельяминов. Подобравшись накоротке и дав дружный залп, смутьяны набросились на дозоры, окружающие лагерь и разом смяв их, ворвались внутрь.