После падения Сайгона Кенни рассуждал о том, что теперь вьетнамские беженцы откроют новые вьетнамские рестораны. Когда Кенни путешествовал, он непременно пробовал фирменное блюдо данной местности и мог всегда рассказать вам, где лучше всего поесть в двадцати четырех крупнейших американских городах, с наслаждением предаваясь воспоминаниям о блюдах, которые имел счастье отведать. Его любимыми писателями были Джеймс Бирд[23] и Кэлвин Триллин[24].

«Я живу вкусной жизнью!» — сияя, заявлял Кенни Дорчестер. Так и было. Но у Кенни имелась тайна. Он редко о ней вспоминал и никогда не говорил вслух, но она жила в глубине его сердца под огромными грудами плоти, и даже любимые соусы не могли ее утопить, а надежный друг вилка — оттолкнуть подальше. Кенни Дорчестеру не нравилось быть толстым.

Кенни был подобен человеку, который никак не может решить, какая из двух любовниц ему больше по вкусу,— ведь он с неослабевающей страстью обожал еду, но также мечтал о любви женщин, понимая, что должен отказаться от одного, чтобы заполучить другое. И эти мысли причиняли ему ужасную боль. Кенни полагал, что лучше быть стройным и иметь женщин, чем толстым и удовлетворяться лишь бисквитами, однако надеялся, что ему не придется полностью отказаться от последних.

В конце концов, и то и другое являлось источником наслаждения; страшное горе обрушивалось на тех, кто отказывался от одного и не умел добиться другого. Ничто не огорчало Кенни больше, чем толстяк, вынужденный есть творог. Эти жалкие представители рода человеческого почему-то никогда не худеют, размышлял Кенни, и обречены жить, не зная ни женщин, ни лангустов,— судьба столь скорбная, что он и думать о ней не желал.

И все же, несмотря на сомнения, иногда в сердце Кенни Дорчестера вспыхивала тайная боль, наполнявшая его решимостью добиться невозможного. Встреча с особенно красивой женщиной или сведения о новой, безболезненной и невероятно эффективной диете чаще всего вызывали у Кенни мысли о его «отклонениях от нормы». И когда подобные настроения посещали Кенни, он садился на диету.

За долгие годы он перепробовал все возможные диеты, в тайне от окружающих — и не слишком долго. Он садился на диету доктора Аткинса и доктора Стиллмана, на диету из грейпфрутов и риса. Он пробовал диету из жидких протеинов, оказавшихся поистине отвратительными. Однажды он целую неделю обходился только водой, но ничего не добился.

Кенни вступал в клубы тех, кто желает похудеть, и даже посетил несколько встреч, пока не обнаружил, что эти люди плохо на него влияют, поскольку говорят только о еде. Он объявлял голодные забастовки, которые заканчивались, как только он начинал испытывать голод. Он пробовал диету из фруктовых соков и диету пьющего человека (хотя таковым не являлся), а также диету из мартини и взбитого крема (опуская мартини). Гипнотизер убеждал его, что любимая им пища имеет отвратительный вкус и он совсем не голоден. Наглая ложь — и с гипнозом было покончено раз и навсегда.

Кенни пытался менять свои привычки — съев очередной кусок, клал на стол вилку, пользовался маленькими тарелками, рассчитывая, что порция покажется больше, и даже записывал в дневник все, что съедал. В результате у него имелось множество дневников и грязных маленьких тарелок, не говоря уже о том, что Кенни научился с невиданной ловкостью орудовать вилкой. У него даже была любимая диета: ты можешь есть сколько угодно своего любимого блюда, но только его и больше ничего другого. Проблема состояла лишь в том, что Кенни никак не мог выбрать самое любимое, поэтому он неделю ел только ребрышки, потом неделю пиццу, затем утку по-пекински (дорогая, кстати, получилась неделя!) и совершенно не терял в весе — впрочем, он прекрасно провел время.

Обычно подобные помутнения продолжались у Кенни Дорчестера не слишком долго. Затем, как человек, выходящий из тумана, он оглядывался по сторонам и вдруг понимал, что пребывает в ужасном настроении, потерял совсем немного в весе и очень скоро превратится в тех творожных толстяков, которых гак жалел. И тогда он отбрасывал в сторону мысли о диете, отправлялся в хороший ресторан и возвращался к нормальной жизни еще месяцев на шесть, пока им вновь не овладевала тайная боль.

И так продолжалось до тех пор, пока в пятницу вечером он не заметил Генри Морони в «Слэбе».

«Слэб» был любимым рестораном Кенни. Здесь специализировались на хорошо прожаренных ребрышках с острыми соусами, которые доставляли Кенни несравненное удовольствие. По пятницам «Слэб» предлагал любое количество ребрышек, которые вы способны съесть, всего за пятнадцать долларов — не слишком доступная цена для большинства, но только не для Кенни, который был способен на более серьезные подвиги. В ту самую пятницу, когда Кенни закончил первую порцию и дожидался второй, потягивая пиво, которое он заедал хлебом, он поднял глаза и с удивлением обнаружил, что в соседней кабинке сидит худой изможденный мужчина — Генри Морони.

Кенни Дорчестер пришел в замешательство. Когда он в последний раз видел Генри Морони, оба являлись несчастными членами клуба желающих сбросить лишний вес. Из всех членов клуба только Генри Морони весил больше, чем Кенни. Настоящий огромный толстый кит, а не человек, Морони получил жестокую кличку «Костлявый», в чем и признался коллегам по несчастью. Вот только теперь эта кличка вполне ему подходила. Между прочим, весь его стол был усыпан костями. Именно эта деталь больше всего заинтриговала Кенни Дорчестера. Кости. Он начал их считать, но очень скоро сбился, поскольку кости валялись без всякого порядка в тарелках и в лужицах подсыхающего соуса. Итак, Морони уже успел расправиться по меньшей мере с четырьмя порциями ребрышек или даже с пятью.

И Кенни Дорчестер решил, что «Костлявый» Генри Морони знает тайну, как похудеть. Итак, существует способ сбросить сотни фунтов, продолжая поглощать по пять порций ребрышек за один присест! Он встал, протиснулся в кабинку Морони и уселся за его столик.

— Так это ты! — сказал Кенни.

Морони посмотрел на него так, словно только сейчас заметил.

— А это ты...

Глаза Морони выглядывали из глубоких серых впадин, кожа свисала бледными складками, он опирался локтями на стол, словно не мог сидеть прямо. Он выглядел ужасно, но потерять столько...

— Выглядишь великолепно! — выпалил Кенни.— Как тебе удалось это сделать? Как? Ты должен рассказать мне, Генри, правда, просто обязан.

— Нет,— прошептал Морони.— Нет. Уходи.

Кенни опешил.

— Ну в самом деле! — воскликнул он.— Это не по-дружески. Я не уйду, пока не узнаю твоей тайны, Генри. Ты мне обязан рассказать. Вспомни, сколько раз мы вместе преломляли хлеб.

О, Кенни,— едва слышно проговорил Морони.— Уходи, пожалуйста, уходи, ты не должен знать, это слишком... слишком...— Он замолчал посреди фразы, и его лицо исказила судорога. Он застонал, и его голова повернулась под каким-то диким углом, словно у него начался припадок, руки ударили по столу.— О-о-о-о-о-о-о-о!

— Генри, что с тобой? — с тревогой спросил Кенни.

Теперь он не сомневался, что Костлявый Морони переборщил с диетой.

— О-о-о-о-о,— с облегчением выдохнул Морони.— Ничего, ничего. Со мной все в порядке.— Однако в его голосе не слышалось ни малейшей радости. — Я в прекрасном состоянии. Все чудесно, Кенни. Я не был таким стройным с... ну, если честно, то никогда. Это настоящее чудо.— Он слабо улыбнулся,— Скоро цель будет достигнута, и тогда все будет кончено. Думаю, я сумею достигнуть своей цели. Даже не знаю, сколько я вешу.— Он поднес руку ко лбу — Но я стал стройным, действительно стал. Как ты считаешь, я хорошо выгляжу?

— Да-да,— нетерпеливо ответил Кенни.— Но как? Ты должен мне рассказать. Я не верю, что тебе помогли эти фальшивки из клуба...

— Нет,— слабо покачал головой Морони.— Нет, это лечение мартышками. Вот, я напишу для тебя.— Он взял карандаш и нацарапал на салфетке адрес.